Ничего не бойся...

Капли холодного сентябрьского дождя настойчиво барабанили по металлическому подоконнику, не давая уснуть. По мокрому асфальту шелестели шины – пластиковое окно не спасало от шума. Ветки тополей от порывов ветра то заслоняли, то открывали уличный фонарь, и белый свет заполнял на время комнату.
В этом городском комфорте возникла дурацкая мысль: интересно, а как там сейчас в Антоновке, глухой вологодской деревушке? Впервые я оказался в ней жарким июльским днём, поехал, чтобы набрать воды из ключика. Вот бы очутиться там хоть на минутку! Фонарей в деревне нет, всё погружено в беспросветную темноту и оглушительную тишину.
Начал вспоминать…
***
В Антоновку я отправился за водой, о целебных свойствах которой был давно наслышан от многих: мол, лечит все болезни. Ключик ещё называли Каменным. Мол, попьёшь водички и будешь крепким, как камень.
Доехать до этой деревушки без подробной инструкции невозможно. Какие там указатели! Знакомые нарисовали путь на бумаге. Сначала грунтовая дорога, продавленная лесовозами, затем пришлось ехать полем, заросшим мелким сосняком. Свернул налево, потом ещё раз налево…
Добрался на своём джипе. Сколько таких деревень, как Антоновка, я уже видел! Пять домов пригнулись к земле, по крышу заросли репейником и крапивой – печальное зрелище.
Ручей нашёл по характерному звуку. Вода струилась по деревянному жёлобу, искрилась, как хрусталь на солнце. Зачерпнул ладонью… Вкусная, сладкая, пил бы да пил, но скулы сводило от холода. Набрал две бутылки по пять литров – хватит. Впрок не запасёшься. Умылся.
И всё-таки интересно пройтись по этой деревушке. Антоновка… Весёлое название. Так называется сорт яблони, а здесь одна малина вокруг да чёрные ёлки подступают к домам.
От ручья нащупал твёрдую дорогу. Камни были выложены ровно, подобраны один к одному, как городской асфальт. Дорога уходила в лес. Да это чудо ещё похлеще ручья! Кто-то проделал титанический труд. Но кто? И когда? Загадка…
Ближайший к источнику дом – единственный с целыми стёклами. Он был сложен из толстенных брёвен: трудно представить, что их поднимал человек. Странно, трава у избы как будто примята. Вдруг там кто-то есть? Но деревня считалась нежилой.
Набрался смелости – заглянул через приоткрытые белые шторки. На столе у самого окна – ломоть чёрного хлеба, граненый стакан в подстаканнике и… надкусанный огурец! Спина похолодела. Кто-то здесь живёт! Захотелось поскорее уехать. Так, где же оставил машину? А, вот она… Быстро зашагал от этого дома.
– Парень! – раздался в спину старушечий голос. Обернувшись, увидел на пороге бабку. Вполне себе приличная, одетая в яркую цветастую кофточку, в которой можно и на вечер танцев сходить. Пепельного цвета волосы. Лицо в сетке морщин. Прищуренные глаза.– Ты к кому приехал? Или за водицей? – проокала бабка.
– Да, за водой на ключик. Уезжаю уже.
– Постой! Милый, довези-ка до остановки старую. Я быстро соберусь, – и, не дожидаясь ответа, ушла в дом.
«Ну вот, не хватало ещё странной попутчицы».
Она собиралась долго. Вышла: в одной руке – корзина, полная до краёв черники, в другой – пластиковая пятилитровка с водой. Шустро забралась в машину.
– Я думал, что тут никто не живёт, – пытался заговорить с бабкой. Рот её был запачкан соком малины, семечки прилипли к верхней губе. Видно, что в зеркало она не смотрелась давно. А зачем? Одна живёт.
– Ты меня тоже испужал. Только села отобедать – гляжу, кто-то шастает по деревне и ко мне правит. Пришлось прятаться в кути*. (*Куть – кухня.) Я три дня как приехала из городской квартеры. Думала, поживу подольше, а как? За зиму украли всё металлическое. Даже ведро поганое забрали, чего уж там плитка с кипятильником. Кастрюли тоже своровали, нечем воду погреть и поисть сготовить, – бабка изливала душу, пока я рулил.– И как вы жили?
– На воде. Холодной пила. Огуречики, помидорки, хлеб был. Зубов всё равно нету.
Жалко стало бабку.
– А кто у вас из булыжников дорогу-то выложил?
– Это монах Антоний, не знаю, в каком веке и дело было. Деревню-то в честь его назвали.
Мне стало любопытно, не поверил старухе.
– А откуда монах в деревне взялся?
– Говорю же, деревни не было. Лес один стоял. Бабушка мне сказывала, что Антония сюда сослали из Перегудовского монастыря. Полюбил он молоденькую девушку из соседнего села…
– Так Перегудово же далеко отсюда, километров тридцать? – вспомнил развалины монастыря – одни стены, заросшие внутри березняком.
– А по прямой – двадцать. Вот наказание Антонию дали – сделать дорогу из камней в монастырь, тогда и искупишь грех. В землянке вначале жил. Воды здесь не было, так ручей сам боженька ему помог открыть. С тех пор люди отсюда берут воду. Сколько приезжает каждый год! Я в первую дорогу сама шла от остановки десять километров, хоть бы кто посадил. Думаю, помру уж. А выпила воды – и забегала.Мы ехали по грунтовке, а я представлял себе этого монаха.
– Не раз спасал Антоний нашу семью, – продолжала бабка. – Перед Великой Отечественной отцу приснился монах в землянке. Подивились они этому с мамкой и забыли.
Началась война. Рассказывал батя потом, как их дивизию в первый месяц немцы с самолётов закидали бомбами, кровавое месиво одно от людей осталось, где рука валяется, где голова. А отец в землянке схоронился. И надо же: не упала туда ни одна бомба! В пехоте прослужил всю войну. Без ранения! Когда родителей уже не было, я в деревне одна с детьми какое-то время жила. Снится мне однажды, что монах в избе стоит прямо надо мной. Тут я и подскочила с кровати. Чувствую: угарно в избе. Бросила стул в окно, чтобы воздух зашёл, детей подняла. Ещё бы немного – и померли все. Сколько таких счастливых избавлений было! Всех уже и не упомнишь.
Приехали в село. Почему-то не хотелось расставаться с пассажиркой, но дальше мне было с ней не по пути. Она торопливо собирала вещи, городской автобус уже стоял на остановке.
– А как он сам-то умер?
– Кто? Антоний? Как, как… На последних метрах булыжники укладывал, уже и монастырь виден был. Упал и умер. Старый ведь, двадцать лет мостил дорогу. И зимой, и летом в длинной до пят чёрной рясе ходил. А прямой оставался до смерти, не согнули камни! Всё потому что родниковую воду пил. Похоронили Антония у стен монастыря. Могилу сейчас, конечно, никто не покажет. Все порушено и дорогу забросили. По полям новую проложили, длинную…Бабка уже залезла в автобус. И через открытое стекло поблагодарила меня:
– Спасибо, что подвёз, а то не дошла бы. На следующий год приедешь, открою тебе места ягодные. Ты уж наш теперь, антоновский. Ничего не бойся… – почему-то шёпотом добавила и перекрестила.
Двери захлопнулись, и автобус помчался по шоссе.
А я даже не догадался спросить, как зовут попутчицу. Потом в селе рассказали, что это последняя жительница Антоновки, бабушка Вивея, и в прошлом году ей исполнилось девяносто лет.
– Чему удивляться? В Антоновке все чуть не до ста лет жили, потому что воду пили железную.
По приезду в город в словаре посмотрел: Вивея – значит крепкая…
***
Почему вспомнилась Антоновка сейчас, в эту сентябрьскую полночь? Сон никак не шёл. Любимая спала рядом, подложив, как ребёнок, руки под подушку. Встал, посмотрел во двор и на детской качели увидел какого-то старика с непокрытой седой головой и в чёрном длинном балахоне. Я отпрянул от окна, задёрнул тяжёлую штору. Это ещё что такое?! Снова выглянул. Никого на детской площадке уже не было, дождь закончился, ветер стих. А сиденье качелей раскачивалось…
***
Через неделю любимая сделала меня самым счастливым человеком: у нас будет ребёнок! Но после обследования врачи отговаривали рожать: слишком сложный случай. Я сказал тогда Наташеньке: «Ничего не бойся!». Роды проходили тяжело, но закончилось всё благополучно. Да, назвали сына Антошей…
Author: Попов Артём
Художник Владимир Ульянов