У ИСТОКОВ ПАНТОВОГО ОЛЕНЕВОДСТВА

Тема оленеводства, начиная с первого номера журнала «АПК. Сибирь и Дальний Восток», стала очень популярна среди читательской аудитории и переросла в постоянные рубрики: «Экономика коренных и малых народов Севера» и «Пантовое оленеводство». Редакционная коллегия вплотную начала изучать проблематику хозяйств, занимающихся разведением как благородных оленей, так и северных оленей. В настоящее время тематика оленеводства представляется большинству наших читателей тайной за семью печатями. Именно поэтому мы начинаем серию компилированных публикаций из книги руководителя группы компаний «Пантопроект» Николая Фролова «У истоков пантового оленеводства».
Олени на земле появились 40 миллионов лет назад в Юго-Восточной Азии, а 10 миллионов лет назад это были уже настоящие олени с опадающими рогами. Примерно 3–4 миллиона лет назад процветала группа оленей крупного роста с мощными разветвленными рогами. Например, Ирландский (гигантский) олень был крупнее современного лося и с рогами 4-метрового размаха. Такие крупные копытные, конечно, были привлекательным объектом охоты хищников. На территории Алтая в Денисовой пещере обнаружены кости маралов, добытых человеком 300 тыс. лет назад.
Многие тысячелетия олени оставались важным источником мяса как пищи. Охота на оленей была в основном коллективной, и мясо доставалось практически в одинаковых долях всем ее участникам, а охотники-аборигены делились мясом еще и с соседями, вдовами, стариками. В товарное обращение в начале XIX века мясо оленя практически не попадало за исключением отдельных меновых сделок. Очень важное значение в быту имели шкуры оленей, которые, по словам Анатолия Алексеевича Силантьева, «употребляются по большей части на шитье всевозможной одежды, шапок, обуви, выделку кож, ремней, замши и массы предметов домашнего обихода, как то на подстилки, покрышки, ковры, постели, одеяла и многое другое».
Попытаемся теперь разобраться во времени начала торговли пантами на Дальнем Востоке. В Китае панты ценятся уже тысячелетия за их особые целебные качества для человека. Известно, что китайцы знали силу пантовой продукции уже 2–2,5 тысячи лет до н. э. В 1596 году китайский врач Ли Ши-Чжень написал сводную фармакопею, где использовал данные 800 предыдущих авторов. Он уже тогда отмечал, что «охотники ловят оленей, связывают веревками, чтобы они не двигались, снимают панты и затем убивают оленя».
На севере Китая в конце XVI - начале XVII века существовал активный союз маньчжурских племен с очень боеспособной армией. Писатель Анатолий Гевайлер, изучая историю женьшеня, заметил: «На деньги, вырученные за женьшень, меха, панты и другие дары тайги, была сколочена мобильная армия, способная разбить любого врага».
П.А. Зверев добавляет: «В XVII веке (1626) при дворе китайского императора на службе было 30 профессиональных охотников, которые добывали в год 2 700 оленей, в том числе пятнистого оленя, в основном на территории современной Маньчжурии, но заходили они и в Приморье».
Маньчжурские власти активно собирали дань со своих северных «соплеменников» (гольды, удэхе и др.) мехами и пантами в том числе. В «Описании Маньчжурии» (1897 г.) говорится, что «кроме мехов, инородцы обязаны поставлять ко двору императора еще некоторые местные произведения. Так, должно быть убиваемо известное количество оленей, для Шень-Цзинской провинции оно определено в 1 200 штук, а для каждой из двух других провинций в 600 штук». Таким образом, спрос на панты пришел к нам из Китая. Военный, писатель и натуралист Николай Аполлонович Байков писал, что «молодые, еще не окостеневшие рога изюбря, покрытые тонкой шкуркой с мягкой и короткой шелковистой шерстью, называются у русских промышленников пантами, у китайцев же носят название «луюнь». Русские промышленники утверждали, что слово «панты» произошло от тунгусского «фунту».
Охотились за пантами марала, изюбря и пятнистого оленя в мае - июле. Знаменитый путешественник Николай Михайлович Пржевальский отмечал в 1876 году: «Весной, в мае и июне, маралы-самцы усердно преследуются охотниками ради своих молодых рогов, так называемых, пантов, которые сбываются в Китай по весьма высокой цене. В Кульдже, например, пара больших (с шестью отростками на каждом) пантов стоит, из первых рук 50–70 рублей; панты меньших размеров покупаются за 15, 20, 30 рублей. Столь выгодная добыча заставляет охотников-промышленников, русских и инородцев, неустанно преследовать маралов в течение весны на всем громадном пространстве Азии - от Туркестана до Японского моря».
Об этом же уже позднее говорил Дмитрий Викторович Мурзаев: «В промысловом отношении марал (изюбрь-сын) в Сибири занимает первое место между всеми жвачными животными, благодаря ценности его летних (июньских) рогов, сбываемых в Китайскую империю, где они дорого ценятся как лекарственное средство, называемое «лудзон», и тому значению, какое он имеет в экономической жизни пограничного с Китайской империей района».
Добыть панты являлось мечтой каждого охотника. Не исключением были и забайкальские промышленники. Как же могло быть иначе, если в XIX веке готовые панты стоили обычно 150–200 рублей и до 600 рублей за пару, а рабочий конь в то время стоил 7 рублей (корова - 5 рублей). Одна только пара пантов обеспечивала семью промысловика безбедной жизнью на полгода, а семью тунгуса - на целый год.
В начале июня наступал отстрел изюбрей из-за пантов. За одни рога эвенки, например, получали иногда на полгода припасы для продовольствия целого семейства, и поэтому этот месяц считался у них одним из лучших в году. Писатель, охотник и оленевод Валерий Юрьевич Янковский следующим образом обобщал ценность пантового оленя для промышленника на примере изюбря: «Между тем изюбрь - один из ценнейших трофеев дальневосточной тайги. На первом месте, конечно, панты, которые всегда «тянули» на 3–5 дойных коров или лошадок, а то и больше. На втором - лутай, эмбрион, который в зависимости от веса мог дать не менее половины стоимости пантов. На третьем, особенно на корейском рынке, - добытые во время сентябрьского рева уже окостеневшие рога ультэгак (дословно - «рога времени рева»). На четвертом - толстый, словно набитый икрой хвост матки изюбря. А дальше шли засушенный пенис и жилы, не говоря уже о шкуре за замшу и отличном мясе».
В рассказе «Пяктусан» В.Ю. Янковский красочно описывает, как «с первым распустившимся листком этот самостийный край начинал жить своей особой лихорадочной и романтической жизнью. В каждом селении, приютившемся на окраине великого зеленого моря «шухай», главной темой дискуссии и споров становилось: кто, какой батоу - какой старшина, на какую речку, на какие солонцы увел свою партию? Кто уже прислал в Андохен первые панты или лутай? На сколько фунтов, какие и почем?».
Приведенных примеров вполне достаточно, чтобы сделать вывод о чрезвычайной важности охоты на оленей в период с мая до середины июля в жизни зверопромышленников огромной части Азии.
Более или менее точных данных об объемах добычи пантовых оленей никогда не существовало, так как не было соответствующей статистики. Сами зверопромышленники скрывали размеры своей добычи, так как экономически было невыгодно это афишировать, да и по существовавшим тогда охотничьим поверьям, рассказывать о трофеях было грешно. Алтайские охотники, например, даже не упоминали слово «марал», чтобы не лишиться удачи и называли этого оленя «каменным дятлом».
Свои выводы об объемах добычи пантовых оленей специалисты делали на основании экспертных данных. По данным зоолога А.С. Шостака (1927 г.), только на территории бывших Пржевальского и Пишлекского уездов (современная Киргизия - Н.Ф.) в 1890 году было добыто 782 марала, а уже к 1901 году объемы добычи снизились до 41 оленя.
Доктор исторических наук Надежда Федоровна Иванцова сообщает, что «Горный Алтай в конце XIX - начале XX века имел 15 362 хозяйства… 50% населения занимались промыслами. На одно хозяйство добывалось 120 белок, 4 кабарги, ¼ соболей, 2 марала…».
«На территории Тувы диких маралов-самцов, - пишет советский и российский биолог, охотовед Марк Николаевич Смирнов, - тогда (в 1910 году - Н.Ф.) добывали на панты не менее 2–3 тыс. голов в год (Родевич, 1910, 1912)». В 1914 году в Усинском пограничном округе Енисейской губернии было добыто разного зверья на сумму 41 393 руб., в том числе маральих рогов на сумму 11 908 руб.».
По статистическим данным, опубликованным в журнале «Природа и охота» еще в 1903 году, писатель Михаил Моисеевич Шмулевич отмечает, что в Забайкалье в 1839 году было добыто всего 79 пар изюбревых рогов, а в 1840 году - 85 пар. В 1884–1894 годы ежегодно в Верхне-Удинском округе Забайкальской области добывали в среднем 716 изюбрей, в Баргузинском - 129, Троицкосавском - 149, Селенгинском - 90. В 1890-е годы в Забайкалье из 3 тысяч заготавливаемых пантов 2/3 снимались с убитых изюбрей.
В Амурской области в 1914 году было добыто: сохатых - 300, кабарожек - 200, диких коз - 472, оленей 200.
Юрий Михайлович Янковский в своем докладе об оленеводстве в Южно-Уссурийском округе говорил в 1912 году: «Еще двадцать лет тому назад дикие олени бродили по всей Приморской области. Стада их достигали иногда нескольких сот голов. Летом, во время пантовки, самый заурядный охотник свободно выбивал 5–10 пар пантов… Этот ценный зверь уничтожался самым безжалостным и бессмысленным образом… Результатом явилась та печальная картина, которую мы видим в настоящее время - оленя в диком состоянии почти нет в крае».
Процитируем крупного современного специалиста по изучению оленей Алексея Алексеевича Данилкина, который сообщает, что «в прошлом столетии (XIX век - Н.Ф.) ежегодная добыча марала в Западной Сибири, вероятно, достигала 50 тысяч особей и примерно столько же добывали в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. К началу XX века неограниченный и нерегулируемый промысел благородного оленя привел к почти полному истреблению вида в европейской части России, на Урале и на большей части Западной Сибири».
Даже знаменитый путешественник Николай Михайлович Пржевальский признается: «На лугах верхней Мо они (косули. - Н.Ф.) попадались чуть ли на каждом шагу, так что я каждый день убивал одну, даже три. Не зная, куда девать лишнее мясо, которое от сильных жаров портилось на другой день, мы очень часто бросали целиком убитых, так что самому делалось совестно за такую бесполезную бойню, но тем не менее, уступая охотничьей жадности, я ни разу не упускал случая застрелить ту или другую козу».
Итак, охотничья жадность, присущая большинству зверопромышленников, была существенным фактором снижения поголовья пантовых оленей в дикой природе, но не основным. Главным фактором снижения численности оленей были все-таки причины экономические.
Во-первых, коренным народам Сибири и Дальнего Востока приходилось увеличивать интенсивность охотничьего промысла «как следствие дани и контрибуции на них наложенной русскими». Это в первую очередь касается пушного промысла, но и шкуры оленей были очень востребованы государством.
Во-вторых, и это самое главное, в XIX веке в Азии появился и активно стал развиваться рынок пантовой продукции в самой его примитивной форме меновой торговли. Экономическую власть над абсолютным большинством зверопромышленников установили торговцы-посредники. Необходимость выживания в условиях постоянной кредитной кабалы у скупщиков заставляла охотников отступать от вековых традиций по охране зверя: не бить стельных самок, не начинать охоты до определенного времени и т.п. Анатолий Алексеевич Силантьев очень точно отметил, что «вступив на этот опасный путь игнорирования разумных заветов старины, трудно уже было сойти с него».
Было время, когда общественное сознание эффективно регулировало посредством устойчивых норм морали, жестко закрепленных традиций, достаточно бережное отношение человека к природе вообще и оленю в частности. На родине Чингисхана нельзя было в облавных охотах убивать самку марала, так как она являлась тотемным животным. У алтайцев марал являлся творением верхнего Бога, и считалось, что рога его созданы Эрлик-Бием. Стрелять в оленя с большими рогами означало стрелять в «хозяина тайги». Такой поступок мог навлечь несчастье или вызвать смерть как самого охотника, так и его членов.
Позднее, в XIX веке, известны примеры на Дальнем Востоке и на Алтае, где общины местных жителей делали попытки регулировать интенсивность охоты. Так, в 1896 году на общем съезде семи алтайских дючин был вынесен приговор, по которому охотиться на маралов-самцов можно было только весной, когда созревали панты, а на самок - в конце лета, когда уже крепкими становились маралята. За убийство маралов в другое время виновный платил штраф от 40 до 60 рублей. Местные органы власти также иногда пытались регулировать промысел. Верхнеудинский земской суд, например, еще в 1814 году установил осенний срок промысла с 10 октября. Лесными правилами в Приамурском крае с 1893 года было запрещено настораживать на оленей луки и ружья. В этом же году в Забайкалье губернатором было запрещено ловить копытных ямами. В 1896 году Бийский окружной исправник Головачевский в своем рапорте томскому губернатору ходатайствовал об установлении «общих правил охоты на маралов в местах по Алтаю вверенного мне округа».
В 1898 году по инициативе Анатолия Алексеевича Силантьева была запрещена всякая охота на маралов в Алтайском округе. В 1911 году постановлением иркутского генерал-губернатора была запрещена весенняя охота по насту на коз, сохатых и изюбрей.
Однако перечисленные усилия не могли, а кое-где уже и не успевали сохранить поголовье пантовых оленей в Сибири и на Дальнем Востоке. Размах промысла на этих ценных зверей был поставлен на широкую ногу.
Во-первых, какие бы законы ни принимались, но для коренных жителей Сибири и Дальнего Востока охота на оленей являлась средством к существованию, которому у них просто не было альтернативы.
Во-вторых, вокруг охотников сложилась устойчивая система посредников-торговцев, которые занимались скупкой и продажей охотничьей продукции. Почти все охотники были должниками этих торговцев, так как система кредитования, выстроенная скупщиками пушнины и пантов, порабощала зверопромышленников.
В заключение приведем слова путешественника, писателя и журналиста Давида Ильича Шрейдера из его работы «Наш Дальний Восток», написанной в конце XIX века: «Промышленник получает лишь ничтожные крохи за свой нелегкий и опасный промысел, да и те редко выдаются ему наличными деньгами; большей частью расплата производится натурой - предметами потребления и вооружения, поставляемые охотникам по непомерно возвышенным ценам. Благодаря этому, добыча пантов дает в конце концов бродячему охотнику так же мало, как и добыча морской капусты китайским кули, несмотря на то что промысел этот в общем очень выгоден, особенно если удается добыть панты лани или пятнистого оленя (cervus axi), ценящиеся особенно дорого, так как им приписывается большая целебная сила в болезнях»).
Образовавшийся ко второй половине XVIII века Алтайский горный округ включал в себя территории нынешнего Алтайского края, Новосибирской и Кемеровской областей, часть Томской области и Восточно-Казахстанской области Казахстана. Именно в горах Алтая и зародилась в XIX веке совершенно новая отрасль животноводства - разведение маралов в неволе.
До сих пор открытым остается вопрос о том, кто и когда начал проводить первые опыты по приручению марала. Литературные данные по этому вопросу очень противоречивы. Андрей Густавович Принтц, командующий экспедициями на Алтае в 1863-1864 годах, первым сделал официальное сообщение о том, что видел домашних маралов в 1863 году в деревнях Белой и Верхненарымской. Знаменитый автор книги «Записки охотника Восточной Сибири» Александр Александрович Черкасов, занимавший в 1885–1890 гг. должность городского головы в Барнауле, зафиксировал следующее: «Интересно, что мараловодство как торговый промысел на Алтае получило свое начало только в 1860 году в деревне Фыкалке… Первый опыт сделан братьями Шараповыми».
В 1896 г., собирая материалы для своей книги «Обзор промысловых охот в России», Анатолий Алексеевич Силантьев на основании анализа литературных источников сделал следующий вывод: «Еще в начале XIX столетия, когда сбыт пантов только что открылся в Китай, ввиду крайней трудности и гадательности охоты на маралов, явилась мысль держать их в прирученном состоянии с целью ежегодного пользования молодыми, в надлежащий срок срезаемыми рогами; таким образом возникла новая отрасль животноводства - разведение маралов. Мараловодство, собственно говоря, получило свое начало еще раньше - у русских беглых крестьян в царствование императрицы Екатерины II (1762–1796 гг. - Н.Ф.), причисленных к Уймонской инородческой управе, якобы из-за любви к скотоводству».
Однако после того, как ему представилась возможность в 1897 году изучить состояние мараловодства на Алтае непосредственно на месте, он изменил свое мнение: «Мараловодство на Алтае зародилось на реке Бухтарме в деревне Фыкалке в начале 30-х годов. Дело началось с того, что некто Савелий Игнатьевич Ушаков, поймав живого марала, держал его у себя в «садочке», т.е. в маральнике. …Бычка этого купил у Ушакова отец живущих и по сию пору в Фыкалке мараловодов Романа, Сидора и Афанасия Шарыповых - Авдей Парфенович Шарыпов, который завел свой маральник и стал пополнять его новыми, добываемыми на воле зверями. Взяв в жены дочь Егора Васильевича Лубягина из д. Язовой, Шарыпов познакомил своего тестя с новым способом эксплуатирования маралов, продал ему несколько зверей и положил таким образом начало мараловодству в д. Язовой…»
Видимо, мнение А.А. Силантьева вплоть до 1917 года стало основным при решении вопроса, кто были первые мараловоды на Алтае, и было отражено еще в нескольких публикациях о мараловодстве. Однако в 1927 году советский генетик Феодосий Григорьевич Добржанский, участвовавший в экспедициях по изучению домашнего скота в Средней Азии, Казахстане и Алтае, в своей работе «Очерк мараловодства на Южном Алтае» вернулся к вопросу о пионерах в мараловодстве на Алтае.
Во-первых, на основании анализа раннего заселения Южного Алтая русскими людьми, и старообрядцами в первую очередь, он заявил о «раннем интенсивном товарообмене между русскими поселенцами, жившими к северу от Бухтармы, и китайцами». Феодосий Григорьевич сообщил, что в 20-х годах XIX столетия крестьяне русских деревень Фыкалки, Белой и других сбывали немало маральих рогов за хорошую цену именно на пикете Чингистай. Действительно, деревня Фыкалка образовалась еще в 1792 году и находилась всего в 35 км от Чингистайского пограничного китайского пикета. Старообрядцы, скрываясь от российских властей, умели дружить и торговать с китайскими пограничниками. Это, наверняка, сыграло свою роль в раннем появлении мараловодства на Бухтарме.
Во-вторых, на основании анализа литературных источников он еще раз подтвердил, что «фамилия Шарыповых называется в качестве первых мараловодов несколькими авторами», и уточнил при этом, что «нам кажется вероятным, что приручение марала началось не ранее начала сороковых годов». Кстати, это не противоречит утверждению Силантьева, что первым марала отловил
Савелий Ушаков, который мог это сделать, например, из любопытства и любви к красивому зверю, а уже Шарыповы смогли увидеть в этом хозяйственный расчет.
Наконец, в-третьих, Добржанский, ссылаясь на предсказание известного географа, исследователя Алтая, члена-корреспондента Российской Академии наук Федора Васильевича Геблера, уже в 1835 году утверждавшего, что охота на марала быстро приведет к его исчезновению и поставит под угрозу благосостояние целой Бухтарминской «области», подчеркивал, что приручение марала являлось логической и естественной потребностью русских поселенцев в Горном Алтае.
Скорее всего, появление мараловодства именно на Алтае было удачным сочетанием объективных экономических и исторических факторов хозяйственного освоения Горного Алтая, а также неких случайных событий, которые всегда бывают в поведении людей. В дальнейшем попытки уточнить время появления первого «маральника» на Алтае на основании архивных данных уже практически не велись.
В последние десятилетия публикации по пантовому оленеводству не только не уточняют, но, скорее, даже запутывают ответ на очень важный с точки зрения исторической справедливости вопрос о пионерах-мараловодах на Алтае. В ходе изучения этого вопроса у автора (Н.Ф.) появилось понимание, что наиболее точные данные удалось собрать исследователям мараловодства А.А. Силантьеву в 1897 и Ф.Г. Добржанскому в 1927 годах.
1. Родиной пантового оленеводства в России является Алтай. Никаких литературных источников, в том числе по Забайкалью и Дальнему Востоку, опровергающих этот вывод, пока найти не удалось.
2. Первые опыты по разведению маралов осуществил Авдей Парфенович Шарыпов из деревни Фыкалки (район реки Бухтармы. - Н.Ф.). Вероятно, что марала он приобрел у Савелия Игнатьевича Ушакова, поймавшего оленя из любопытства. В 1917 г. в д. Фыкалке Змеиногорского уезда Томской губернии мараловодством занимались уже одиннадцать фамилий Шарыповых, в том числе 72-летний Сидор Авдеевич Шарыпов, сын Авдея Парфеновича, и четыре сына Сидора Авдеевича Шарыпова.
3. Не подтвержденным документально остается время начала опытов по разведению маралов в неволе. А.А. Силантьев пишет о начале 30-х гг., но в таблице ставит 1835 г., да еще под знаком вопроса. Ф.Г. Добржанский говорит о начале 40-х гг. XIX в., но при этом оговаривается: «…Нам кажется вероятным…», т.е. оставляет возможность для уточнения. Не исключено, что истина лежит посередине, т.е. между 1830– 1835 гг. XIX столетия, но уточнить эту дату без архивных данных уже невозможно.
Остается надеяться, что такие материалы в архивах есть и когда-нибудь будут найдены.
#АПК #АПКСДВ #Сибирь #Дальнийвосток #agriculture #Сельскоехозяйство #АПКРоссии #Журнал #оленеводы