«В первый раз я его встретил в лаптях и в рубахе с какими-то вышивками и крестиками.
Это было в одной из хороших ленинградских квартир. Он мне показался бутафорским. Тем более, что он уже писал нравящиеся стихи и, очевидно, рубли на сапоги нашлись бы. Как человек, уже в свое время относивший и отставивший жёлтую кофту, я деловито осведомился относительно одёжи: — Это что же, для рекламы? Есенин отвечал мне голосом таким, каким заговорило бы, должно быть, ожившее лампадное масло. Что-то вроде: — Мы деревенские, мы этого вашего не понимаем… мы уж как-нибудь… по-нашему… в исконной… посконной… Уходя, я сказал ему на всякий случай: — Пари держу, что вы все эти лапти да петушки-гребешки бросите!» Стоит ли говорить, что Маяковский оказался прав. «Плотно я его встретил уже после революции у Горького. Я сразу со всей врожденной неделикатностью заорал: — Отдавайте пари, Есенин, на вас и пиджак и галстук! Есенин озлился и пошел задираться»
Лунный блюз
«В первый раз я его встретил в лаптях и в рубахе с какими-то вышивками и крестиками.
Это было в одной из хороших ленинградских квартир. Он мне показался бутафорским. Тем более, что он уже писал нравящиеся стихи и, очевидно, рубли на сапоги нашлись бы.
Как человек, уже в свое время относивший и отставивший жёлтую кофту, я деловито осведомился относительно одёжи:
— Это что же, для рекламы?
Есенин отвечал мне голосом таким, каким заговорило бы, должно быть, ожившее лампадное масло. Что-то вроде:
— Мы деревенские, мы этого вашего не понимаем… мы уж как-нибудь… по-нашему… в исконной… посконной…
Уходя, я сказал ему на всякий случай:
— Пари держу, что вы все эти лапти да петушки-гребешки бросите!»
Стоит ли говорить, что Маяковский оказался прав.
«Плотно я его встретил уже после революции у Горького. Я сразу со всей врожденной неделикатностью заорал:
— Отдавайте пари, Есенин, на вас и пиджак и галстук!
Есенин озлился и пошел задираться»