Михаил Драгунов:

В своем посте в День оружейника я написал, что про каждого, кто есть на тех фото, можно написать как минимум, увлекательный очерк. Ну вот моя проба пера.
Для меня, как, наверное, для многих мальчишек первого послевоенного поколения, аббревиатура АК впервые оказалась связана с фильмом «Максим Перепелица». Первым, в котором «засветилась» вся система стрелкового вооружения Советской Армии конца 1940-х – начала 1950-х годов: карабин Симонова СКС, пулемет Дегтярёва РПД и автомат Калашникова в руках главного героя – паренька из украинского села Максима Перепелицы. Правда, названия их в кино не звучали, но мы, ижевские мальчишки, пересказывали друг другу, что есть вот такой новый автомат. Но ни сам АК, ни его конструктор в моем сознании никак не связывались с нашим городом. Деревянные дома, булыжные мостовые, возвращавшиеся по улице Милиционной вечером коровы… Только стройный силуэт заводской башни на плотине пруда вносил какое-то разнообразие в облик провинциального города, ещё какие-нибудь четыре десятилетия до того числившемся как «Ижевский завод Сарапульского уезда Вятской губернии». В таком городе ничего интересного и значимого происходить не могло.
(Примерно такая же реакция была у выпускника престижного московского ВУЗа, МВТУ, Владимира Наумовича Гринберга, которого в 1952 году распределили в Ижевск, на завод № 74. Как он мне рассказывал о своих впечатлениях: «Приехал в город с деревянными домами, деревянными тротуарами и булыжными мостовыми. В отделе главного конструктора народ ходит кто в чём, в том числе и мужики в кирзовых сапогах и гимнастерках со споротыми погонами. Но вскоре обнаружил, что эти мужики в оружии разбираются здорово!»)
В 1959 году у нас дома появился крупный мужчина (ростом около метра девяносто сантиметров), лысоватый, с широко открытыми светлыми глазами, Александр Семенович Константинов. Чем занимается отец, я в ту пору уже примерно представлял. Не знал ещё, что этот добродушный мужчина – самый мощный соперник отца в конкурсе на снайперскую винтовку. И вот в разговоре у них проскальзывает: «Идем сегодня к Калашникову». И тут до меня доходит:
- Пап, а это – тот самый Калашников?
- Да.
- А он что – в Ижевске живёт?
Может быть, вот тогда до меня впервые дошло, что мой родной город – это весьма значимая часть оборонного щита Родины.
А непосредственно с Михаилом Тимофеевичем мне довелось познакомиться после окончания ИМИ, когда я получил распределение в отдел главного конструктора Ижевского машзавода, «Ижмаша». Возглавляемый им коллектив (это четыре КБ, человек 30 – 40) был, в некотором роде, «государством в государстве». Выросший как конструктор в КБ научно-исследовательского полигона стрелкового и минометного вооружения (более известного как Щуровский полигон), Михаил Тимофеевич по своему менталитету был конструктором именно боевого оружия. Спортивное и охотничье – было для него оружием второго сорта. Даже пистолет-пулемет был для него «оружием для разгона демонстрантов». К появлению в 1990-е годы семейства «Сайги» он относился без особого восторга, считая, что этим только портят автомат.
Я работал в другом коллективе – КБ-3, которое по официальному статусу числилось как «КБ охотничьего оружия». Но в действительности диапазон работ, которые велись у нас, намного превосходил официальную сферу деятельности. Этому способствовал уникальный коллектив, собравшийся в КБ-3: Драгунов (тот, который Евгений Федорович), Юрий Константинович Александров (ближайший помощник Е. Ф. в работе над СВД; в начале 1970-х он участвовал в конкурсе на автомат под 5,45-мм патрон, и вполне успешно, на равных соревнуясь с Калашниковым и Константиновым), Азарий Иванович Нестеров, начальник КБ (сыгравший огромную роль в работе по теме «Абакан»), красивый двадцатидвухлетний Никонов, которого по молодости коллеги называли просто Гена…
Естественно, что мы внедрялись в смежные области, в том числе и во «владения» Михаила Тимофеевича. Как он к этому относился? Как я уже упоминал, он был конструктором боевого оружия, что называется, до мозга костей. А такой конструктор работает в ситуации, которую можно уподобить спортивному состязанию, где есть только первое место. Поэтому определенная ревность была. Выражалась она в основном в том, что время от времени Михаил Тимофеевич мимоходом подпускал какую-нибудь шпильку.
Проходит мимо верстака, где собирается пулемет с комбинированной подачей и, так, между делом роняет: «Так евреи-то вас опередили, ребята. Два магазина по 50 – и ничего этого не надо» (имелся в виду израильский автомат «Галил», комплектовавшийся магазинами по 35 и по 50 патронов).
Но периферическим зрением за нами приглядывал. Выходим как-то с Юрием Константиновичем Александровым на площадку. Он – покурить, а я в опытный цех направляюсь. Проходя мимо кабинета Михаила Тимофеевича, замечаем, как оттуда выскакивают двое его подопечных: оба красные, чувствуется, что разговор был не самый приятный. Тоже покурить направились. Юрий Константинович, с дружеской иронией, спрашивает: «Ну что, ребята, влетело от шефа?» «Да. Говорил, вот, у Драгунова пулемёт уже стреляет».
Очень скептически относился к некоторым предложениям от «технологического блока», которые, по его мнению, могли бы негативно повлиять на надежность АК. Помню, довелось мне присутствовать на одном совещании, где технологи продемонстрировали свое предложение по конструкции затвора: предложили делать его сборным, из двух частей – головной части с боевыми упорами и «стержня», который садится в затворную раму. Резюме Михаила Тимофеевича было очень резким: солдаты моему автомату доверяют, и я не могу допустить, чтобы из армии пошли отрицательные отзывы о его надежности.
Болезненно переживал, когда после появления автомата Никонова (АН-94 или «Абакана») охочие до сенсаций журналисты (которые в 1990-е в погоне за рейтингами и дешёвой популярностью начали выбрасывать, как ненужный хлам, остатки профессиональной этики) пошли публиковать статейки под заголовками типа: «Когда говорит «Абакан», «Калашников» умолкает». Ответить он, кстати, тоже умел. Когда на одном из показов в присутствии ВИП-персон отказал АН-94, во всеобщей тишине раздался голос Калашникова: «Возьмите АК, он не подведёт».
Очень много он сделал для отечественной оружейной промышленности в 1990-е – 2000-е годы. Руководители ижевских оружейных заводов (в первую очередь Василий Сергеевич Чугуевский, директор Ижмеха) активно включились в процесс формирования нормативно-правовой базы оборота оружия, понимая, что при безучастном отношении к этому процессу возобладает запретительный подход, который проводило МВД (меньше оружия – больше общественная безопасность). А это неизбежно задушит оружейную и патронную промышленность. По инициативе Ижмеха и Ижмаша был создан Союз российских оружейников; президентом его при полном консенсусе был избран Михаил Тимофеевич Калашников.
Мне приходилось готовить довольно много документов, предложений по оружейному законодательству, и могу со всей ответственностью сказать: московские чиновники всех уровней реагировали только на подпись Михаила Тимофеевича. Конечно, решения не всегда были положительными, порою были просто отписки, но реакция была всегда. А вот руководство республики в большинстве случаев просто игнорировали.
В те времена была бы немыслима ситуация 2021 года, когда оружейная промышленность, во главе с концерном «Калашников», по сути дела без боя сдала свои позиции и допустила принятие федерального закона № 231-ФЗ, нанесшего чувствительный удар по отечественному оружейному бизнесу.
Не случайно с уходом Михаила Тимофеевича Союз российских оружейников фактически приказал долго жить: нет равной по масштабу фигуры в нынешнем оружейном сообществе.
Закончилась и Эпоха Великих Оружейников; тех, чьи имена превратились в имена нарицательные – «наган», «браунинг», «дегтярь», «калаш». ПЛ, СВЧ это уже не светит.
Калашников-человек превратился в бренд «Калашников». Почти как в одном из стихотворений Маяковского «американской» серии: «Прошла годов трёхзначная сумма: героика нынче не тема. Пивною маркой стал Моктесума, пивною маркой – Гватемок» (оба – персонажи из истории государства ацтеков времен испанских конкистадоров). Может быть, это – общемировая тенденция; видел австрийские конфеты «Моцарт». Но всё же становится как-то не по себе, когда на имени человека делают деньги те, кто ну никаким образом не причастен к тому, что он сделал.
Но в любом случае Калашников – это одна из вершин в оружейной истории человечества. Он стал, по сути дела, олицетворением русской/советской оружейной школы. Насколько это обоснованно? Стрелковое оружие – объект относительно простой конструктивно (количество деталей в них редко превышает полторы сотни), и поэтому его может обозреть и спроектировать от осевой линии и до финиша один человек; это не самолет или ракета. Поэтому у нас, в России, традиция присваивать образцу оружия имя конструктора существует ещё с 1860-х годов. Но АК – это, по большому счету, квинтэссенция опыта отечественной оружейной школы – КБ Щуровского полигона, Ковровского завода № 2, завода № 524 НКВ (ныне – «Мотозавод – Аксион-холдинг»), завода № 74 (Ижевского машзавода, Ижмаша). «Иное (зерно) упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать» (Мф. Гл. XIII, стих 8). Изобретательские способности Калашникова, его упорство и трудолюбие «легли в добрую землю», и с его именем связывают в том числе и результаты многолетнего труда рабочих, специалистов и руководителей «Ижмаша». Для них АК – это своё; когда был жив Михаил Тимофеевич, то на встречах ветеранов пели: «Любо, братцы, любо, любо, братцы жить! С нашим автоматом не приходится тужить!»