Как работает филиал фонда «Защитники Отечества» в Забайкалье
Филиал фонда «Защитники Отечества» в Забайкальском крае открылся в Чите 30 мая 2023 года. За почти 2 года существования координаторы фонда помогли десяткам участников специальной военной операции. О том, с чем чаще всего обращаются в филиал, как фонд объединяет людей и кому помочь не могут, руководитель регионального отделения фонда «Защитники Отечества» Татьяна Лоншакова поговорила с главным редактором «Чита.Ру» Екатериной Шайтановой.
С 1 апреля 2025 года филиал фонда «Защитники Отечества» в Забайкальском крае, расположенный по адресу: Чита, ул. Журавлева, 55, работает в шестидневном формате:
понедельник — суббота с 09:00 до 18:00, перерыв с 13:00 до 14:00;
воскресенье — выходной день.
Горячая линия филиала — (3022) 218-255.
Ниже приводится отредактированная расшифровка «Редколлегии» от 31 марта.
Кто чаще всего приходит в фонд Есть ли психологи в фонде Как адаптируют бойцов СВО к обычной жизни Что делают бойцы СВО на гражданке С чем не надо приходить в фонд 1 Кто чаще всего приходит в фонд — Фонд создан по указу президента № 232 («О создании Государственного фонда поддержки участников специальной военной операции „Защитники Отечества“». — Прим. ред.) в 2023 году. Наша целевая аудитория — это семьи погибших бойцов, демобилизованные ребята, которые получили тяжелые травмы. Недавно было принято решение внести изменения в указ. Теперь мы будем работать и с действующими военнослужащими. В рамках этого направления на базе фонда с 1 декабря 2024 года у нас работает военно-социальный центр. То есть вне зависимости от статуса каждый человек, каждый военнослужащий либо член его семьи может к нам обратиться за помощью. Но в помощи мы не отказываем абсолютно никому, к нам может обратиться любой гражданин.
— А кто чаще всего приходит?
— Действующие военнослужащие.
— С какими вопросами чаще всего к вам обращаются?
— Пул вопросов на самом деле меняется. Два года назад бойцы приходили за выдачей удостоверений ветерана боевых действий, а семьи, естественно, за мерами поддержки: пользовалась спросом бесплатная юридическая и психологическая помощь. Сейчас эти вопросы меняются. К сожалению, на первое место у нас выходит поиск без вести пропавших. Обращения сложные, требующие большой включенности, большой работы. В нашу компетенцию входит забор образцов ДНК у близкого родственника.
Наши работники, социальные координаторы, обучены. С применением всех гигиенических мер они берут этот анализ, упаковывают его в конверт соответствующим образом, помогают составить разыскную карту. Раз в неделю к нам стекается весь этот материал абсолютно со всех районов Забайкальского края, и мы его передаем в военно-следственные управления.
— А дальше что происходит?
— Берут в работу наш геном, выделяют его в лаборатории. Мы напрямую работаем с 522-м Ростовским центром (522-й Центр приема, обработки и отправки погибших в Ростове-на-Дону. — Прим. ред.), там также работает группа «Защитников Отечества». Если есть совпадения, начинаем работать по иному уже алгоритму. Но пока непонятен результат: положительный, отрицательный, — в любом случае семью никто не бросает. Они у нас получают психологическую, юридическую и иную другую помощь, которую захотят.
Могу рассказать хорошую историю. К нам обратилась женщина 5 месяцев назад. Она разыскивала без вести пропавшего сына, не выходящего на связь более месяца. Естественно, по алгоритму розыска без вести пропавших мы взяли у нее буккальный эпителий, оформили документы, отправили. И буквально недавно она к нам прибежала счастливая и рассказала, что сын нашелся, он вышел на связь. Он, оказывается, в Курске копал трубопровод. Естественно, всё это в засекреченных условиях, и он не мог маме сообщить. История закончилась очень здорово. Мы были счастливы до слез просто. Весь коллектив вместе с мамой плакал.
— Сколько примерно в день приходит человек к вам в фонд?
— От 20 до 100 человек. С 2025 года количество обращений кратно увеличилось.
— Всегда ли это происходит мирно?
— Не всегда мирно. У меня, наверное, есть логическое объяснение этому. Люди к нам приходят с горем, с добром практически никто не приходит. Они устали, находятся в тяжелом эмоциональном, депрессивном состоянии. Это всегда сложно.
— Что делаете?
— Здесь, наверное, стоит отметить сотрудников, которые работают у нас. Это неравнодушные люди, которые готовы решать проблемы ребят 24 на 7. Почему они неравнодушны? Потому что они максимально включены в эту тематику. У нас более 35% сотрудников — это жены действующих военнослужащих, которые находятся на специальной военной операции, это вдовы, которые потеряли, к сожалению, своих мужей, это сами ветераны, которые демобилизовались, они сейчас с тяжелыми ранениями, запротезированы, они все работают у нас. То есть им не нужно объяснять, с чем приходят люди, они сами это знают и очень терпеливы.
Меня часто спрашивают, какие квалификационные требования предъявляются к профессии «социальный координатор». Такой же профессии нет. Я всегда говорю: самое главное — это высокий уровень эмпатии, сострадание, сопереживание, желание проблему чужого человека воспринимать как свою собственную. Иначе в нашем деле не получится, нельзя абстрагироваться, нельзя какую-то ширму перед глазами поставить, только максимальное включение в проблему.
2 Есть ли психологи в фонде — Я видела, как в федеральном фонде, в зале, куда приходят люди за помощью, работают психологи. Мне кажется, что повторить практику федерального фонда в регионах невозможно, с учетом того, как это у них устроено и как это выглядит. Работают ли психологи у вас?
— На ресепшене у нас работают не администраторы, а социальные координаторы, которые еженедельно в проактивном режиме проходят обучение на нашей онлайн-платформе у спикеров, в том числе федерального уровня. И когда человек приходит, они считывают его эмоциональный фон. Если он приходит с конкретной проблемой и координаторы видят, что он возбужден, то есть, помимо решения проблемы, ему неплохо было бы сходить к психологу, они непременно ему порекомендуют его пройти.
Эмоциональное состояние сейчас сложное у всех. На самом деле, я, наверное, не побоюсь этого термина — мы сейчас все жертвы специальной военной операции, вторичные жертвы. Мы так или иначе включены в эту тематику, в эту проблему. Мы слышим это из средств массовой информации. У каждого, возможно, второго-третьего кто-то из родственников уже ушел на специальную военную операцию. Мы все переживаем. Поэтому психолог, я считаю, нужен абсолютно каждому человеку, каждому забайкальцу.
Как работа выстроена у нас? Мы заключили соглашение о сотрудничестве на уровне региона с Министерством здравоохранения Забайкальского края. У нас на постоянной основе ежедневно и абсолютно бесплатно работают клинические медицинские психологи. Это было с начала 23-го года.
В 24-м году мы заключили соглашение с психологическим центром «Дар» и «Семья», который оказывает услуги для ребятишек. Мы можем туда дать направление. В центрах на бесплатной основе проводят консультирование и помощь, если она требуется. Люди приходят, но мало. Это у меня вызывает опасение. Может, это менталитет забайкальцев, но они опасаются обращаться. В основном идут женщины. Бойцы идут мало. Они думают, что могут справиться сами, но тем не менее, как показывает практика, они не справляются и застревают в тех или иных состояниях депрессии, тревоги, стадии принятия или непринятия какой-то истории.
У нас индивидуальный подход. Если приходит, допустим, семья по розыску без вести пропавших, работаем по одному алгоритму. Если это семья погибшего, естественно, здесь применяются абсолютно другие технологии, методики и так далее.
— Знаю, что есть практика, когда психологи работают под видом юристов, потому что к психологу пойти зазорно, а к юристу — нет. Нет ли у вас такого?
— У нас такого нет, но есть комната, где клинические психологи оказывают свои услуги, мы ее называем не психологической комнатой, а комнатой эмоциональной разгрузки. Кроме того, у нас есть специализированное кресло, где профессиональный специалист подбирает конкретную программу под человека и помогает справиться ему с уровнем тревоги и так далее.
— Как вы думаете, какой, примерно, процент из тех, кто должен был к вам прийти, не приходит, не доходит до вас?
— Думаю, что процентов 70 к нам не доходит, поэтому мы стараемся популяризировать эти услуги.
— Они не знают, что вы есть?
— Знают, но почему-то пока не хотят, хотя я всегда рассказываю на личном приеме. Вот приходят они ко мне: «Я не хочу, мне не нужна помощь». Я говорю: «Я вижу, что нужна. Давайте попробуем. Сходите, это вас ни к чему не обязывает». И что же получается после того, как они сходят к нашему специалисту? Они все стучатся ко мне: «Я пришел вам сказать спасибо. Спасибо, что вы меня отправили». Даже в личных беседах я всегда им говорю, что даже президент наш Владимир Владимирович говорит, что обращаться к психологу за помощью не зазорно.
3 Как адаптируют бойцов СВО к обычной жизни — С учетом того, что проделывается большой объем работы по адаптации, очевидно, что при возникновении наконец тех условий, которых мы все ждем, этот объем вместе с количеством возвращающихся увеличится. Кто, по-вашему, в регионе главный за адаптацию вернувшихся?
— Когда создавался фонд, было понятно, что входными воротами будет именно он, так как фонд — это то место, куда люди могут обратиться за помощью. У нас заключено в крае более 50 соглашений о сотрудничестве, то есть если человек приходит с конкретной проблемой, мы уже знаем, как его скоординировать, потому профессия «социальный координатор» так и называется: он подсказывает, куда направить, что подсказать, где получить ту или иную меру поддержки.
Но в целом, конечно, если мы говорим об адаптации, возвращении в мирную жизнь, то это комплекс мероприятий. Первое, когда боец возвращается, допустим, с ранением, он демобилизован, что ему нужно? Ему нужно получить протез. И если в 23-м году мы протезировали только ребят, которые демобилизованы, которые уже вышли из периметра Министерства обороны, то сейчас мы занимаемся протезированием и действующих военнослужащих. Кроме того, тем, кто имеет парную ампутацию — и демобилизованным, и действующим с этого года, — мы выдаем автомобили с ручным управлением.
Далее, когда у нас человек запротезирован, мы отправляем его на реабилитацию, на санаторно-курортное лечение, чтобы подлечить, поправить здоровье и так далее. Здесь тоже есть новшества. С 2025 года мы отправляем ребят в семь лучших центров по линии Социального фонда России. Они у нас сейчас ездят и в Хакасию, и в Волгоград, и в Анапу. У нас была уникальная история, когда там встретились два бойца из разных муниципальных районов Забайкальского края. Они вместе ездили на экскурсии. Они были так счастливы, что вот два земляка, они не знали, что направляются в один центр, приехали с массой благодарственных слов.
Когда они подправляют здоровье и возвращаются к нам, далее стоит вопрос, может ли боец продолжать трудиться на том же месте, что и раньше. Если нет, мы предлагаем различные курсы переподготовки, повышения квалификации и так далее. Мы также сотрудничаем и со средними, и с высшими учебными заведениями не только уровня края, но и всероссийского уровня. Тогда, когда они прошли обучение, мы помогаем с трудоустройством. В регионе мы тесно сотрудничаем с Министерством труда и соцзащиты Забайкальского края, включаем их в различные ярмарки.
Программ очень много. Много делается как на уровне Правительства Российской Федерации, так и на уровне региона. Нам есть куда отправить этих ребят. Мы готовы к этому наплыву, мы не боимся.
Еще про адаптацию не сказала. Это тоже интересное направление деятельности. Когда человек запротезирован, часто его жилье не приспособлено к индивидуальным потребностям. Есть определенный перечень в зависимости от того, есть у него ампутация руки и ноги или он потерял зрение. На сегодняшний день мы зашли с комиссиями на 74 квартиры. В районах Забайкальского края 20 мы уже установили абсолютно под ключ, еще 19 у нас в процессе установки.
— А что там физически происходит?
— Меняются условия проживания. Мы расширяем дверные проемы, устанавливаем систему «умный дом», то есть человек может буквально со своего смартфона открывать двери, включать бытовую технику, предоставляем робот-пылесос, они его называют Семеном.
Из крупного мы делаем сантехнику с открывающейся дверочкой, чтобы удобно было пересесть из инвалидной коляски в ванную. Переоборудуем ванные комнаты полностью, на кухнях ставим столешницы, которые можно регулировать. Ребята отмечают, что жизнь стала намного комфортнее. Мы помогаем обустроить и рабочее место, чтобы с учетом цифровых технологий наш боец, наш защитник мог работать, не выходя из дома.
— За чей счет это всё происходит?
— За счет фонда.
— То есть не нужно вкладываться семьям, которые с этим сталкиваются, финансово?
— Нет, нужно просто обратиться к социальному координатору. Он поможет и всё подскажет. Единственное, есть такая проблема, с которой мы столкнулись. Не все ребята проживают в Чите, в благоустроенном жилье. Вот живет он в отдаленном муниципальном районе, где нет, допустим, колонки рядом. Как он должен мыться и удовлетворять физиологические потребности?
— А как это решается?
— Мы вышли с предложением на уровень нашего центрального аппарата, чтобы перечень из 83 мероприятий расширить. И скоро будет заседание наблюдательного совета. Мы предполагаем, что этот перечень расширится на пользу и во благо наших защитников Отечества.
— Есть ли ребята, которых обеспечили протезами, но они их не носят?
— Да, есть такие истории. Мы порой спрашиваем: «Почему не носишь?» — «Тяжело, натирает». А с нами к ним домой приезжают наши амбассадоры, ребята, которые занимаются параспортом. Вот один из них и говорит: «Я занимаюсь спортом. Почему я смог, я преодолел?» Это вот такое братство, взаимная поддержка. Очень здорово, что они не бросают друг друга. Они говорят: «Ну а как ты будешь ходить, если ты мозоль себе на этой культе не сформируешь? Ты так и будешь сидеть».
Фонд — это то место, куда не только можно обратиться за любой помощью, но найти вдохновляющие примеры. Недавно наши ребята вернулись из Ханты-Мансийска. Антон Чипизубов, наш ветеран — единственный забайкалец, который встал на сноуборд с протезами. Он, несмотря ни на что, хочет себя зарекомендовать в спорте, хочет быть активным, хочет менять жизнь в лучшую сторону. Говорит: «Я не считаю себя ограниченным. Жизнь продолжается в новом ключе, в новом русле. Я адаптируюсь, и жизнь меняется, и в регионе всё для этого меняется. Я вижу и ощущаю эту поддержку». Поэтому всё в наших силах.
— Насколько эта мотивация срабатывает на основной процент вернувшихся? Вот эти успешные, сильные мужчины, которые на своем примере показывают, что можно делать и как можно жить, — насколько это срабатывает? По вашим ощущениям.
— Срабатывает, но не всегда и, возможно, не так быстро, как мы бы хотели. У нас был один яркий пример. Парню потребовалось полтора года, чтобы пойти, заставить себя. Он находился в депрессивном состоянии, был грубый, агрессивный, общаться было очень сложно. Но несмотря на это, мы всё равно ходили к нему без конца на дом, навязывали свои услуги. И вот сейчас, по прошествии полутора лет, я смотрю на него, он улыбается. Мы сделали для него абсолютно всё, весь комплекс, который ему положен в рамках фонда: и адаптацию, и попротезировали его в современные, спортивные, крутые протезы, с которыми он может теперь заниматься спортом несмотря на то, что у него парная ампутация. Сейчас мы видим, как он ходит в спортзал, тренируется.
— Есть ли семьи, которые отказываются от бойцов, которые вернулись не такими, какие уходили?
— Таких случаев не было, чтобы прямо отказались. Понятно, что сложно и тяжело, но фонд оказывает помощь и в этом. Мы сотрудничаем с Министерством соцзащиты, они предлагают такую услугу, как СДО — это система долговременного ухода и надомный уход. То есть мы можем трудоустроить близкого человека или постороннего, которого предложит семья, он будет на зарплате ухаживать за бойцом.
Все с большим уважением и вниманием относятся к близкому человеку, порой запрашивают дистанционные услуги психологической помощи: «Можете ли вы с помощью телемоста подключиться?» Он же маломобильный, он не может приехать к нам.
— Я недавно спорила с писателем Захаром Прилепиным, который говорил, что журналисты не должны публично озвучивать информацию, когда вернувшийся участник СВО, действующий или бывший, совершил в своем регионе какое-то преступление, правонарушение. Он говорит, что вы лучше сейчас все помолчите, не пишите, что они участники СВО, пишите, что они совершили преступление, это просто мужчины, которые вернулись, просто жители какого-то села, просто клиент какого-то учреждения, в котором произошел, например, какой-то конфликт. Лучше не писать об этом сейчас, чтобы не обострять. А как на ваш взгляд, имеет ли значение для вашей работы в том числе этот акцент на том, что вернувшиеся участники СВО не всегда белые и пушистые условно?
— Когда я училась на юриста, я получала первое образование, и мой преподаватель всегда говорил нам о том, что СМИ — это четвертая ветвь власти. Это на самом деле так, СМИ формирует общественное мнение. И конечно же, не хотелось бы об этом рассказывать, транслировать, но это жизнь, мы понимаем, что без этого никуда. И почему был создан фонд, который не имеет аналогов? Ни после Чеченской подобные фонды не создавались, ни после Афганистана, ни после Великой Отечественной войны. И что мы имели? Бандитизм, алкоголизацию.
— И всплеск криминала.
— Да, всё это было. Это мы уже всё проходили. Для того наш фонд и создан, чтобы нивелировать эту историю. И все средства как раз, и все наши силы брошены на то, чтобы этого не было, чтобы они возвращались в мирную жизнь, чтобы они получали протезы, чтобы они могли развиваться для своей семьи, для себя. Но это будет, мы от этого всё равно так не уйдем. Но я ручаюсь за свой коллектив, что мы будем делать всё возможное, чтобы этого было как можно меньше.
4 Что делают бойцы СВО на гражданке — Вы говорили, что 80% ветеранов остаются работать в Минобороны. А где работают еще 20%?
— Кто-то сейчас восстанавливает свое здоровье, получает обучение. Вспоминаю историю нашего бойца. Он окончил 9 классов, то есть вообще не имел никакого образования, сразу пошел в армию, призвался на срочную службу, служил на Тихоокеанском флоте, там заключил контракт и ушел на специальную военную операцию. Получил тяжелое минно-взрывное ранение, вернулся в Читу.
Мы совместно с Министерством образования Забайкальского края помогли ему здесь окончить школу, 10-й и 11-й классы. Предложили ему курсы. Парень устроился, сейчас работает в службе МЧС оператором. Помогает, счастлив, ему эта работа нравится. Он чувствует себя нужным. Благодарит, конечно же, фонд и его семья в том, что он не остался заниматься тем, о чем мы с вами говорили, выпивать или что-то еще. Он работает, он нашел себя. Таких ребят очень много.
Мы сейчас пока даем время им привыкнуть. Когда мы звоним, предлагаем принять участие в каких-то культурно-массовых, патриотических мероприятиях, многие прямо нам говорят: «Не трогайте, пожалуйста. Дайте нам сейчас побыть наедине с собой, наедине с семьей». Эта работа только набирает обороты.
— Вы говорили о том, что есть переподготовка и можно освоить какие-то новые профессии, которых до этого не было у человека. Какие-то из этих профессий предполагают привычный за последнее время для них уровень зарплаты? Или это несопоставимые масштабы?
— Пока несопоставимые, если мы не говорим о каких-то высоких технологиях. Те зарплаты, к которым они привыкли, конечно, достаточно высокие. А у нас средний уровень заработной платы 35−45 тысяч. Ребятам тяжело, но с учетом своих индивидуальных особенности они готовы выполнять эту работу. То есть у них есть пенсия военная, и к этой пенсии 45 тысяч не лишние деньги, в общем-то, и немалые, на дороге тоже не валяются. Ребята соглашаются.
— Сейчас набирает обороты программа по трудоустройству вернувшихся в органы власти. Как вы думаете, какой процент из вернувшихся может без подготовки работать в органах власти? Вот по вашим личным взаимоотношениям, общению, коммуникации с ними?
Зампредседателя правительства региона Наталья Щербина в феврале объявила о старте программы «Герои — Победы. Будущее», призванной заполнить регион управленцами. Программа является региональным аналогом проекта «Время героев», которая готовит профессиональных госслужащих-руководителей из числа участников СВО. По федеральной программе уже обучается бывший сити-менеджер Читы и зампредседателя Законодательного собрания края Александр Сапожников. Последний проходил стажировку в ямальском парламенте. В федеральной программе также принимают участие ветеран СВО, и. о. вице-премьера правительства Забайкальского края Николай Захаров, известный как «добрый военком», а также Герой России Балдан Цыдыпов.
— По моим личным взаимоотношениям, не все хотят работать на руководящих должностях.
— Почему?
— Не скажу почему, не знаю. Возможно, устали, возможно, действительно, пока нужно время им для какой-то спокойной жизни, возможно. Они наберут обороты. Тем не менее, как показывает анализ Министерства развития гражданского общества, достаточно большое количество поступило заявок.
Кто-то из них не хочет занимать руководящую должность, но он, может, хочет быть каким-то специалистом, ведущим специалистом и применить полученные знания, жизненный опыт в дальнейшем на благо нашего региона. Я думаю, что это в любом случае интересная практика и данная программа даст стране много новых имен, которыми мы, возможно, будем гордиться.
Один пример я вам сегодня приводила. Это Антон Чипизубов. У него есть личное дело по возвращении в мирную жизнь. Они с супругой его открыли. Ему это нравится, глаза горят, но он хочет большего. У него есть управленческий опыт, он руководил на железной дороге. У него был небольшой коллектив. Он готов, он абсолютно знает, как это делать. Таких историй много.
— Много ли историй, связанных с бизнесом?
— Историй на сегодняшний день немного, но ребята интересуются. Мы готовим совместно с [Забайкальским региональным отделением] «Опоры России», с центром «Мой бизнес» для них новую программу.
Очень много интереса ребята проявляют и к сельскому хозяйству, и мы подогреваем этот интерес с учетом того, какой у нас Забайкальский край, что это и животноводство, и растениеводство, всё это нужно развивать. У нас для этого есть абсолютно все ресурсы. Ребята интересуются, активно используют социальный контракт, приходят за разъяснением к нам.
Буквально недавно по линии Министерства труда и соцзащиты мы приглашали специалистов, они рассказали нашим социальным координаторам, как работать, куда направлять, как подсказывать ветеранам, как отвечать на самые такие популярные вопросы.
— Широкая дискуссия в обществе относительно того, могут ли ветераны преподавать школьникам. Что вы думаете по этому поводу?
— Однозначно могут. У нас есть истории, когда именно педагоги уходили на фронт.
— Но это скорее исключение.
— Есть ребята, которые проявляют интерес и готовы обучаться. Мы взаимодействуем с Забайкальским государственным университетом, который предлагает программы подготовки педагогов, и ребята проявляют интерес после обучения. Почему бы нет? Мы только за.
То, что произошло на Украине, если зрить в корень, получилось ведь потому, что кто-то когда-то воспитал их детей, навязав им неправильные, наверное, образы, которые они впитали с молоком матери. Мы же братский народ, мы никогда не были врагами с ними. И я, как руководитель, как человек, максимально в эту тематику погруженный, не хочу, чтобы наших детей, забайкальцев, россиян воспитывали на каких-то других образах, по подобию человеков-пауков, вот этих всех супергероев. У нас свои герои, каждый второй. Можно о каждом писать книги. Это ребята, которые как раз могут свой правдивый опыт рассказать, передать ребятам.
— А могут ли преподавать те, кто пришел на СВО из мест лишения свободы через ЧВК «Вагнер», например?
— Есть же определенные квалификационные требования к профессии педагога. Этим всё сказано.
— То есть как будто бы не могут?
— Мы вовлекаем их в патриотическую работу. Есть абсолютно классные ребята, с ними приятно общаться. И у нас есть множество ребят, которые уходили в частную военную компанию не из мест лишения свободы, это был их выбор. Они понимали, что на тот момент это была самая, по их мнению, боеготовая, боеспособная армия. Они заходили не только через «Вагнер», у нас же много частных военкомпаний. Но, я думаю, покажет время, если есть желание, если есть наличие определенных квалифицированных требований, если есть обучение, попробовать стоит. Если он подходит по психологическим требованиям к данной профессии, если он пройдет всё необходимое тестирование, почему бы и нет?
5 С чем не надо приходить в фонд — Какая самая необычная просьба была за всё время вашей работы в фонде?
— Несмотря на то что у нас есть устав и наша деятельность определенным образом регламентирована, люди приходят с абсолютно разными просьбами. Было такое, что женщина обратилась с просьбой выкопать картошку. Муж на фронте, сын на фронте. Мы сразу к волонтерам, я говорю: «Ребят, надо помочь». И не было такого, что кто-то отказался. Все максимально включаются: «О, давай, с большим желанием».
Еще была одна интересная история. Женщина позвонила из глубокого села. У нее домишко маленький такой, неказистый, и над ним нависал опорный столб. Она куда только ни обращалась, никто помочь ей в этом не мог. Она позвонила нам дрожащим голосом, говорит: «Я не знаю, поможете ли вы мне, может быть, я вообще не по адресу. У меня дом маленький, больше ничего нет. Я боюсь, что он рано или поздно на меня упадет, и я останусь вообще без жилья. Ребят нет, никого нет, я одна, помочь мне некому». Конечно, мы тут же включились, начали административные ресурсы подключать. Буквально на следующий день приехали службы, столб этот подняли, всё убрали, она была благодарна нам.
Буквально недавно, 1 марта, женщина приехала на могилу собственного сына и узнала, что там всё сожжено, — какие-то вандалы сожгли венки. Казалось бы, это совсем не наш спектр деятельности, но женщина, как мама погибшего молодого участника специальной военной операции, находится у нас на сопровождении. Я не могла остаться абсолютно равнодушной к этой истории. Конечно, мы включились, обратились в одну из мемориальных компаний. Для матери были очень ценны два венка — от училища, где обучался ее сын Паша, и от Министерства обороны. Конечно, я обещала, что мы восстановим. Армия поддержала. Приехали ребята, мы там сразу убрались, всё повесили. Она была благодарна. Обратиться в фонд можно абсолютно с любой проблемой.
— А вы верите, что это бомж поджег? Она не верит просто. А вы верите?
— Нет, я не верю.
— С какими просьбами нет смысла к вам приходить? Кому не стоит?
— Мы действуем и работаем по букве закона. Но, бывает, ребята обращаются за той или иной мерой поддержки, но, к сожалению, в законе это не прописано. Мы объясняем, что как только, допустим, та или иная мера будет заведена под конкретно вашу категорию, мы с удовольствием реализуем это ваше право. Но так как этого нет, мы, к сожалению, вам помочь в этом не можем. Но мы предлагаем альтернативные варианты.
— А с чем не стоит к вам реально приходить?
— Можно прийти абсолютно с чем угодно.
— То есть вы переориентируете, если будет нужно, на кого-то?
— Абсолютно. Например, мы не занимаемся волонтерской деятельностью. Но, бывает, люди приходят: «Нам нужно то-то, то-то — коптер, тепловизор, что-то еще». Мы не занимаемся этим. И часто, с другой стороны, ко мне приходят какие-то крупные предприниматели, которые говорят: «Слушай, у меня есть деньги. Кому я могу помочь?» или «Дай нам на сопровождение кого-то, мы готовы конкретной семье помогать». Либо «Какая-то, может быть, заявка через тебя проходит, мы готовы выполнить эту заявку». То есть мы тут сращиваем, объединяем. Точка соприкосновения — это фонд. Мы помогаем встретиться тем, кто ищет помощь, и тем, кто готов оказать эту помощь.
— Сводите их друг с другом, получаете результат.
— Совершенно верно.
— Радуетесь.
— Абсолютно. Мы, как дети, радуемся любой истории, которая благополучно заканчивается, и предлагаем варианты решения, если она пока закончилась неблагополучно.
— А как вы думаете, сколько времени будет нужен фонд «Защитники Отечества»?
"Планета моя -Забайкалье"
«Мы сейчас все жертвы СВО».
Как работает филиал фонда «Защитники Отечества» в Забайкалье
С 1 апреля 2025 года филиал фонда «Защитники Отечества» в Забайкальском крае, расположенный по адресу: Чита, ул. Журавлева, 55, работает в шестидневном формате:
понедельник — суббота с 09:00 до 18:00, перерыв с 13:00 до 14:00;
воскресенье — выходной день.
Горячая линия филиала — (3022) 218-255.
Ниже приводится отредактированная расшифровка «Редколлегии» от 31 марта.
Кто чаще всего приходит в фонд
Есть ли психологи в фонде
Как адаптируют бойцов СВО к обычной жизни
Что делают бойцы СВО на гражданке
С чем не надо приходить в фонд
1
Кто чаще всего приходит в фонд
— Фонд создан по указу президента № 232 («О создании Государственного фонда поддержки участников специальной военной операции „Защитники Отечества“». — Прим. ред.) в 2023 году. Наша целевая аудитория — это семьи погибших бойцов, демобилизованные ребята, которые получили тяжелые травмы. Недавно было принято решение внести изменения в указ. Теперь мы будем работать и с действующими военнослужащими. В рамках этого направления на базе фонда с 1 декабря 2024 года у нас работает военно-социальный центр. То есть вне зависимости от статуса каждый человек, каждый военнослужащий либо член его семьи может к нам обратиться за помощью. Но в помощи мы не отказываем абсолютно никому, к нам может обратиться любой гражданин.
— А кто чаще всего приходит?
— Действующие военнослужащие.
— С какими вопросами чаще всего к вам обращаются?
— Пул вопросов на самом деле меняется. Два года назад бойцы приходили за выдачей удостоверений ветерана боевых действий, а семьи, естественно, за мерами поддержки: пользовалась спросом бесплатная юридическая и психологическая помощь. Сейчас эти вопросы меняются. К сожалению, на первое место у нас выходит поиск без вести пропавших. Обращения сложные, требующие большой включенности, большой работы. В нашу компетенцию входит забор образцов ДНК у близкого родственника.
Наши работники, социальные координаторы, обучены. С применением всех гигиенических мер они берут этот анализ, упаковывают его в конверт соответствующим образом, помогают составить разыскную карту. Раз в неделю к нам стекается весь этот материал абсолютно со всех районов Забайкальского края, и мы его передаем в военно-следственные управления.
— А дальше что происходит?
— Берут в работу наш геном, выделяют его в лаборатории. Мы напрямую работаем с 522-м Ростовским центром (522-й Центр приема, обработки и отправки погибших в Ростове-на-Дону. — Прим. ред.), там также работает группа «Защитников Отечества». Если есть совпадения, начинаем работать по иному уже алгоритму. Но пока непонятен результат: положительный, отрицательный, — в любом случае семью никто не бросает. Они у нас получают психологическую, юридическую и иную другую помощь, которую захотят.
Могу рассказать хорошую историю. К нам обратилась женщина 5 месяцев назад. Она разыскивала без вести пропавшего сына, не выходящего на связь более месяца. Естественно, по алгоритму розыска без вести пропавших мы взяли у нее буккальный эпителий, оформили документы, отправили. И буквально недавно она к нам прибежала счастливая и рассказала, что сын нашелся, он вышел на связь. Он, оказывается, в Курске копал трубопровод. Естественно, всё это в засекреченных условиях, и он не мог маме сообщить. История закончилась очень здорово. Мы были счастливы до слез просто. Весь коллектив вместе с мамой плакал.
— Сколько примерно в день приходит человек к вам в фонд?
— От 20 до 100 человек. С 2025 года количество обращений кратно увеличилось.
— Всегда ли это происходит мирно?
— Не всегда мирно. У меня, наверное, есть логическое объяснение этому. Люди к нам приходят с горем, с добром практически никто не приходит. Они устали, находятся в тяжелом эмоциональном, депрессивном состоянии. Это всегда сложно.
— Что делаете?
— Здесь, наверное, стоит отметить сотрудников, которые работают у нас. Это неравнодушные люди, которые готовы решать проблемы ребят 24 на 7. Почему они неравнодушны? Потому что они максимально включены в эту тематику. У нас более 35% сотрудников — это жены действующих военнослужащих, которые находятся на специальной военной операции, это вдовы, которые потеряли, к сожалению, своих мужей, это сами ветераны, которые демобилизовались, они сейчас с тяжелыми ранениями, запротезированы, они все работают у нас. То есть им не нужно объяснять, с чем приходят люди, они сами это знают и очень терпеливы.
Меня часто спрашивают, какие квалификационные требования предъявляются к профессии «социальный координатор». Такой же профессии нет. Я всегда говорю: самое главное — это высокий уровень эмпатии, сострадание, сопереживание, желание проблему чужого человека воспринимать как свою собственную. Иначе в нашем деле не получится, нельзя абстрагироваться, нельзя какую-то ширму перед глазами поставить, только максимальное включение в проблему.
2
Есть ли психологи в фонде
— Я видела, как в федеральном фонде, в зале, куда приходят люди за помощью, работают психологи. Мне кажется, что повторить практику федерального фонда в регионах невозможно, с учетом того, как это у них устроено и как это выглядит. Работают ли психологи у вас?
— На ресепшене у нас работают не администраторы, а социальные координаторы, которые еженедельно в проактивном режиме проходят обучение на нашей онлайн-платформе у спикеров, в том числе федерального уровня. И когда человек приходит, они считывают его эмоциональный фон. Если он приходит с конкретной проблемой и координаторы видят, что он возбужден, то есть, помимо решения проблемы, ему неплохо было бы сходить к психологу, они непременно ему порекомендуют его пройти.
Эмоциональное состояние сейчас сложное у всех. На самом деле, я, наверное, не побоюсь этого термина — мы сейчас все жертвы специальной военной операции, вторичные жертвы. Мы так или иначе включены в эту тематику, в эту проблему. Мы слышим это из средств массовой информации. У каждого, возможно, второго-третьего кто-то из родственников уже ушел на специальную военную операцию. Мы все переживаем. Поэтому психолог, я считаю, нужен абсолютно каждому человеку, каждому забайкальцу.
Как работа выстроена у нас? Мы заключили соглашение о сотрудничестве на уровне региона с Министерством здравоохранения Забайкальского края. У нас на постоянной основе ежедневно и абсолютно бесплатно работают клинические медицинские психологи. Это было с начала 23-го года.
В 24-м году мы заключили соглашение с психологическим центром «Дар» и «Семья», который оказывает услуги для ребятишек. Мы можем туда дать направление. В центрах на бесплатной основе проводят консультирование и помощь, если она требуется. Люди приходят, но мало. Это у меня вызывает опасение. Может, это менталитет забайкальцев, но они опасаются обращаться. В основном идут женщины. Бойцы идут мало. Они думают, что могут справиться сами, но тем не менее, как показывает практика, они не справляются и застревают в тех или иных состояниях депрессии, тревоги, стадии принятия или непринятия какой-то истории.
У нас индивидуальный подход. Если приходит, допустим, семья по розыску без вести пропавших, работаем по одному алгоритму. Если это семья погибшего, естественно, здесь применяются абсолютно другие технологии, методики и так далее.
— Знаю, что есть практика, когда психологи работают под видом юристов, потому что к психологу пойти зазорно, а к юристу — нет. Нет ли у вас такого?
— У нас такого нет, но есть комната, где клинические психологи оказывают свои услуги, мы ее называем не психологической комнатой, а комнатой эмоциональной разгрузки. Кроме того, у нас есть специализированное кресло, где профессиональный специалист подбирает конкретную программу под человека и помогает справиться ему с уровнем тревоги и так далее.
— Как вы думаете, какой, примерно, процент из тех, кто должен был к вам прийти, не приходит, не доходит до вас?
— Думаю, что процентов 70 к нам не доходит, поэтому мы стараемся популяризировать эти услуги.
— Они не знают, что вы есть?
— Знают, но почему-то пока не хотят, хотя я всегда рассказываю на личном приеме. Вот приходят они ко мне: «Я не хочу, мне не нужна помощь». Я говорю: «Я вижу, что нужна. Давайте попробуем. Сходите, это вас ни к чему не обязывает». И что же получается после того, как они сходят к нашему специалисту? Они все стучатся ко мне: «Я пришел вам сказать спасибо. Спасибо, что вы меня отправили». Даже в личных беседах я всегда им говорю, что даже президент наш Владимир Владимирович говорит, что обращаться к психологу за помощью не зазорно.
3
Как адаптируют бойцов СВО к обычной жизни
— С учетом того, что проделывается большой объем работы по адаптации, очевидно, что при возникновении наконец тех условий, которых мы все ждем, этот объем вместе с количеством возвращающихся увеличится. Кто, по-вашему, в регионе главный за адаптацию вернувшихся?
— Когда создавался фонд, было понятно, что входными воротами будет именно он, так как фонд — это то место, куда люди могут обратиться за помощью. У нас заключено в крае более 50 соглашений о сотрудничестве, то есть если человек приходит с конкретной проблемой, мы уже знаем, как его скоординировать, потому профессия «социальный координатор» так и называется: он подсказывает, куда направить, что подсказать, где получить ту или иную меру поддержки.
Но в целом, конечно, если мы говорим об адаптации, возвращении в мирную жизнь, то это комплекс мероприятий. Первое, когда боец возвращается, допустим, с ранением, он демобилизован, что ему нужно? Ему нужно получить протез. И если в 23-м году мы протезировали только ребят, которые демобилизованы, которые уже вышли из периметра Министерства обороны, то сейчас мы занимаемся протезированием и действующих военнослужащих. Кроме того, тем, кто имеет парную ампутацию — и демобилизованным, и действующим с этого года, — мы выдаем автомобили с ручным управлением.
Далее, когда у нас человек запротезирован, мы отправляем его на реабилитацию, на санаторно-курортное лечение, чтобы подлечить, поправить здоровье и так далее. Здесь тоже есть новшества. С 2025 года мы отправляем ребят в семь лучших центров по линии Социального фонда России. Они у нас сейчас ездят и в Хакасию, и в Волгоград, и в Анапу. У нас была уникальная история, когда там встретились два бойца из разных муниципальных районов Забайкальского края. Они вместе ездили на экскурсии. Они были так счастливы, что вот два земляка, они не знали, что направляются в один центр, приехали с массой благодарственных слов.
Когда они подправляют здоровье и возвращаются к нам, далее стоит вопрос, может ли боец продолжать трудиться на том же месте, что и раньше. Если нет, мы предлагаем различные курсы переподготовки, повышения квалификации и так далее. Мы также сотрудничаем и со средними, и с высшими учебными заведениями не только уровня края, но и всероссийского уровня. Тогда, когда они прошли обучение, мы помогаем с трудоустройством. В регионе мы тесно сотрудничаем с Министерством труда и соцзащиты Забайкальского края, включаем их в различные ярмарки.
Программ очень много. Много делается как на уровне Правительства Российской Федерации, так и на уровне региона. Нам есть куда отправить этих ребят. Мы готовы к этому наплыву, мы не боимся.
Еще про адаптацию не сказала. Это тоже интересное направление деятельности. Когда человек запротезирован, часто его жилье не приспособлено к индивидуальным потребностям. Есть определенный перечень в зависимости от того, есть у него ампутация руки и ноги или он потерял зрение. На сегодняшний день мы зашли с комиссиями на 74 квартиры. В районах Забайкальского края 20 мы уже установили абсолютно под ключ, еще 19 у нас в процессе установки.
— А что там физически происходит?
— Меняются условия проживания. Мы расширяем дверные проемы, устанавливаем систему «умный дом», то есть человек может буквально со своего смартфона открывать двери, включать бытовую технику, предоставляем робот-пылесос, они его называют Семеном.
Из крупного мы делаем сантехнику с открывающейся дверочкой, чтобы удобно было пересесть из инвалидной коляски в ванную. Переоборудуем ванные комнаты полностью, на кухнях ставим столешницы, которые можно регулировать. Ребята отмечают, что жизнь стала намного комфортнее. Мы помогаем обустроить и рабочее место, чтобы с учетом цифровых технологий наш боец, наш защитник мог работать, не выходя из дома.
— За чей счет это всё происходит?
— За счет фонда.
— То есть не нужно вкладываться семьям, которые с этим сталкиваются, финансово?
— Нет, нужно просто обратиться к социальному координатору. Он поможет и всё подскажет. Единственное, есть такая проблема, с которой мы столкнулись. Не все ребята проживают в Чите, в благоустроенном жилье. Вот живет он в отдаленном муниципальном районе, где нет, допустим, колонки рядом. Как он должен мыться и удовлетворять физиологические потребности?
— А как это решается?
— Мы вышли с предложением на уровень нашего центрального аппарата, чтобы перечень из 83 мероприятий расширить. И скоро будет заседание наблюдательного совета. Мы предполагаем, что этот перечень расширится на пользу и во благо наших защитников Отечества.
— Есть ли ребята, которых обеспечили протезами, но они их не носят?
— Да, есть такие истории. Мы порой спрашиваем: «Почему не носишь?» — «Тяжело, натирает». А с нами к ним домой приезжают наши амбассадоры, ребята, которые занимаются параспортом. Вот один из них и говорит: «Я занимаюсь спортом. Почему я смог, я преодолел?» Это вот такое братство, взаимная поддержка. Очень здорово, что они не бросают друг друга. Они говорят: «Ну а как ты будешь ходить, если ты мозоль себе на этой культе не сформируешь? Ты так и будешь сидеть».
Фонд — это то место, куда не только можно обратиться за любой помощью, но найти вдохновляющие примеры. Недавно наши ребята вернулись из Ханты-Мансийска. Антон Чипизубов, наш ветеран — единственный забайкалец, который встал на сноуборд с протезами. Он, несмотря ни на что, хочет себя зарекомендовать в спорте, хочет быть активным, хочет менять жизнь в лучшую сторону. Говорит: «Я не считаю себя ограниченным. Жизнь продолжается в новом ключе, в новом русле. Я адаптируюсь, и жизнь меняется, и в регионе всё для этого меняется. Я вижу и ощущаю эту поддержку». Поэтому всё в наших силах.
— Насколько эта мотивация срабатывает на основной процент вернувшихся? Вот эти успешные, сильные мужчины, которые на своем примере показывают, что можно делать и как можно жить, — насколько это срабатывает? По вашим ощущениям.
— Срабатывает, но не всегда и, возможно, не так быстро, как мы бы хотели. У нас был один яркий пример. Парню потребовалось полтора года, чтобы пойти, заставить себя. Он находился в депрессивном состоянии, был грубый, агрессивный, общаться было очень сложно. Но несмотря на это, мы всё равно ходили к нему без конца на дом, навязывали свои услуги. И вот сейчас, по прошествии полутора лет, я смотрю на него, он улыбается. Мы сделали для него абсолютно всё, весь комплекс, который ему положен в рамках фонда: и адаптацию, и попротезировали его в современные, спортивные, крутые протезы, с которыми он может теперь заниматься спортом несмотря на то, что у него парная ампутация. Сейчас мы видим, как он ходит в спортзал, тренируется.
— Есть ли семьи, которые отказываются от бойцов, которые вернулись не такими, какие уходили?
— Таких случаев не было, чтобы прямо отказались. Понятно, что сложно и тяжело, но фонд оказывает помощь и в этом. Мы сотрудничаем с Министерством соцзащиты, они предлагают такую услугу, как СДО — это система долговременного ухода и надомный уход. То есть мы можем трудоустроить близкого человека или постороннего, которого предложит семья, он будет на зарплате ухаживать за бойцом.
Все с большим уважением и вниманием относятся к близкому человеку, порой запрашивают дистанционные услуги психологической помощи: «Можете ли вы с помощью телемоста подключиться?» Он же маломобильный, он не может приехать к нам.
— Я недавно спорила с писателем Захаром Прилепиным, который говорил, что журналисты не должны публично озвучивать информацию, когда вернувшийся участник СВО, действующий или бывший, совершил в своем регионе какое-то преступление, правонарушение. Он говорит, что вы лучше сейчас все помолчите, не пишите, что они участники СВО, пишите, что они совершили преступление, это просто мужчины, которые вернулись, просто жители какого-то села, просто клиент какого-то учреждения, в котором произошел, например, какой-то конфликт. Лучше не писать об этом сейчас, чтобы не обострять. А как на ваш взгляд, имеет ли значение для вашей работы в том числе этот акцент на том, что вернувшиеся участники СВО не всегда белые и пушистые условно?
— Когда я училась на юриста, я получала первое образование, и мой преподаватель всегда говорил нам о том, что СМИ — это четвертая ветвь власти. Это на самом деле так, СМИ формирует общественное мнение. И конечно же, не хотелось бы об этом рассказывать, транслировать, но это жизнь, мы понимаем, что без этого никуда. И почему был создан фонд, который не имеет аналогов? Ни после Чеченской подобные фонды не создавались, ни после Афганистана, ни после Великой Отечественной войны. И что мы имели? Бандитизм, алкоголизацию.
— И всплеск криминала.
— Да, всё это было. Это мы уже всё проходили. Для того наш фонд и создан, чтобы нивелировать эту историю. И все средства как раз, и все наши силы брошены на то, чтобы этого не было, чтобы они возвращались в мирную жизнь, чтобы они получали протезы, чтобы они могли развиваться для своей семьи, для себя. Но это будет, мы от этого всё равно так не уйдем. Но я ручаюсь за свой коллектив, что мы будем делать всё возможное, чтобы этого было как можно меньше.
4
Что делают бойцы СВО на гражданке
— Вы говорили, что 80% ветеранов остаются работать в Минобороны. А где работают еще 20%?
— Кто-то сейчас восстанавливает свое здоровье, получает обучение. Вспоминаю историю нашего бойца. Он окончил 9 классов, то есть вообще не имел никакого образования, сразу пошел в армию, призвался на срочную службу, служил на Тихоокеанском флоте, там заключил контракт и ушел на специальную военную операцию. Получил тяжелое минно-взрывное ранение, вернулся в Читу.
Мы совместно с Министерством образования Забайкальского края помогли ему здесь окончить школу, 10-й и 11-й классы. Предложили ему курсы. Парень устроился, сейчас работает в службе МЧС оператором. Помогает, счастлив, ему эта работа нравится. Он чувствует себя нужным. Благодарит, конечно же, фонд и его семья в том, что он не остался заниматься тем, о чем мы с вами говорили, выпивать или что-то еще. Он работает, он нашел себя. Таких ребят очень много.
Мы сейчас пока даем время им привыкнуть. Когда мы звоним, предлагаем принять участие в каких-то культурно-массовых, патриотических мероприятиях, многие прямо нам говорят: «Не трогайте, пожалуйста. Дайте нам сейчас побыть наедине с собой, наедине с семьей». Эта работа только набирает обороты.
— Вы говорили о том, что есть переподготовка и можно освоить какие-то новые профессии, которых до этого не было у человека. Какие-то из этих профессий предполагают привычный за последнее время для них уровень зарплаты? Или это несопоставимые масштабы?
— Пока несопоставимые, если мы не говорим о каких-то высоких технологиях. Те зарплаты, к которым они привыкли, конечно, достаточно высокие. А у нас средний уровень заработной платы 35−45 тысяч. Ребятам тяжело, но с учетом своих индивидуальных особенности они готовы выполнять эту работу. То есть у них есть пенсия военная, и к этой пенсии 45 тысяч не лишние деньги, в общем-то, и немалые, на дороге тоже не валяются. Ребята соглашаются.
— Сейчас набирает обороты программа по трудоустройству вернувшихся в органы власти. Как вы думаете, какой процент из вернувшихся может без подготовки работать в органах власти? Вот по вашим личным взаимоотношениям, общению, коммуникации с ними?
Зампредседателя правительства региона Наталья Щербина в феврале объявила о старте программы «Герои — Победы. Будущее», призванной заполнить регион управленцами. Программа является региональным аналогом проекта «Время героев», которая готовит профессиональных госслужащих-руководителей из числа участников СВО. По федеральной программе уже обучается бывший сити-менеджер Читы и зампредседателя Законодательного собрания края Александр Сапожников. Последний проходил стажировку в ямальском парламенте. В федеральной программе также принимают участие ветеран СВО, и. о. вице-премьера правительства Забайкальского края Николай Захаров, известный как «добрый военком», а также Герой России Балдан Цыдыпов.
— По моим личным взаимоотношениям, не все хотят работать на руководящих должностях.
— Почему?
— Не скажу почему, не знаю. Возможно, устали, возможно, действительно, пока нужно время им для какой-то спокойной жизни, возможно. Они наберут обороты. Тем не менее, как показывает анализ Министерства развития гражданского общества, достаточно большое количество поступило заявок.
Кто-то из них не хочет занимать руководящую должность, но он, может, хочет быть каким-то специалистом, ведущим специалистом и применить полученные знания, жизненный опыт в дальнейшем на благо нашего региона. Я думаю, что это в любом случае интересная практика и данная программа даст стране много новых имен, которыми мы, возможно, будем гордиться.
Один пример я вам сегодня приводила. Это Антон Чипизубов. У него есть личное дело по возвращении в мирную жизнь. Они с супругой его открыли. Ему это нравится, глаза горят, но он хочет большего. У него есть управленческий опыт, он руководил на железной дороге. У него был небольшой коллектив. Он готов, он абсолютно знает, как это делать. Таких историй много.
— Много ли историй, связанных с бизнесом?
— Историй на сегодняшний день немного, но ребята интересуются. Мы готовим совместно с [Забайкальским региональным отделением] «Опоры России», с центром «Мой бизнес» для них новую программу.
Очень много интереса ребята проявляют и к сельскому хозяйству, и мы подогреваем этот интерес с учетом того, какой у нас Забайкальский край, что это и животноводство, и растениеводство, всё это нужно развивать. У нас для этого есть абсолютно все ресурсы. Ребята интересуются, активно используют социальный контракт, приходят за разъяснением к нам.
Буквально недавно по линии Министерства труда и соцзащиты мы приглашали специалистов, они рассказали нашим социальным координаторам, как работать, куда направлять, как подсказывать ветеранам, как отвечать на самые такие популярные вопросы.
— Широкая дискуссия в обществе относительно того, могут ли ветераны преподавать школьникам. Что вы думаете по этому поводу?
— Однозначно могут. У нас есть истории, когда именно педагоги уходили на фронт.
— Но это скорее исключение.
— Есть ребята, которые проявляют интерес и готовы обучаться. Мы взаимодействуем с Забайкальским государственным университетом, который предлагает программы подготовки педагогов, и ребята проявляют интерес после обучения. Почему бы нет? Мы только за.
То, что произошло на Украине, если зрить в корень, получилось ведь потому, что кто-то когда-то воспитал их детей, навязав им неправильные, наверное, образы, которые они впитали с молоком матери. Мы же братский народ, мы никогда не были врагами с ними. И я, как руководитель, как человек, максимально в эту тематику погруженный, не хочу, чтобы наших детей, забайкальцев, россиян воспитывали на каких-то других образах, по подобию человеков-пауков, вот этих всех супергероев. У нас свои герои, каждый второй. Можно о каждом писать книги. Это ребята, которые как раз могут свой правдивый опыт рассказать, передать ребятам.
— А могут ли преподавать те, кто пришел на СВО из мест лишения свободы через ЧВК «Вагнер», например?
— Есть же определенные квалификационные требования к профессии педагога. Этим всё сказано.
— То есть как будто бы не могут?
— Мы вовлекаем их в патриотическую работу. Есть абсолютно классные ребята, с ними приятно общаться. И у нас есть множество ребят, которые уходили в частную военную компанию не из мест лишения свободы, это был их выбор. Они понимали, что на тот момент это была самая, по их мнению, боеготовая, боеспособная армия. Они заходили не только через «Вагнер», у нас же много частных военкомпаний. Но, я думаю, покажет время, если есть желание, если есть наличие определенных квалифицированных требований, если есть обучение, попробовать стоит. Если он подходит по психологическим требованиям к данной профессии, если он пройдет всё необходимое тестирование, почему бы и нет?
5
С чем не надо приходить в фонд
— Какая самая необычная просьба была за всё время вашей работы в фонде?
— Несмотря на то что у нас есть устав и наша деятельность определенным образом регламентирована, люди приходят с абсолютно разными просьбами. Было такое, что женщина обратилась с просьбой выкопать картошку. Муж на фронте, сын на фронте. Мы сразу к волонтерам, я говорю: «Ребят, надо помочь». И не было такого, что кто-то отказался. Все максимально включаются: «О, давай, с большим желанием».
Еще была одна интересная история. Женщина позвонила из глубокого села. У нее домишко маленький такой, неказистый, и над ним нависал опорный столб. Она куда только ни обращалась, никто помочь ей в этом не мог. Она позвонила нам дрожащим голосом, говорит: «Я не знаю, поможете ли вы мне, может быть, я вообще не по адресу. У меня дом маленький, больше ничего нет. Я боюсь, что он рано или поздно на меня упадет, и я останусь вообще без жилья. Ребят нет, никого нет, я одна, помочь мне некому». Конечно, мы тут же включились, начали административные ресурсы подключать. Буквально на следующий день приехали службы, столб этот подняли, всё убрали, она была благодарна нам.
Буквально недавно, 1 марта, женщина приехала на могилу собственного сына и узнала, что там всё сожжено, — какие-то вандалы сожгли венки. Казалось бы, это совсем не наш спектр деятельности, но женщина, как мама погибшего молодого участника специальной военной операции, находится у нас на сопровождении. Я не могла остаться абсолютно равнодушной к этой истории. Конечно, мы включились, обратились в одну из мемориальных компаний. Для матери были очень ценны два венка — от училища, где обучался ее сын Паша, и от Министерства обороны. Конечно, я обещала, что мы восстановим. Армия поддержала. Приехали ребята, мы там сразу убрались, всё повесили. Она была благодарна. Обратиться в фонд можно абсолютно с любой проблемой.
— А вы верите, что это бомж поджег? Она не верит просто. А вы верите?
— Нет, я не верю.
— С какими просьбами нет смысла к вам приходить? Кому не стоит?
— Мы действуем и работаем по букве закона. Но, бывает, ребята обращаются за той или иной мерой поддержки, но, к сожалению, в законе это не прописано. Мы объясняем, что как только, допустим, та или иная мера будет заведена под конкретно вашу категорию, мы с удовольствием реализуем это ваше право. Но так как этого нет, мы, к сожалению, вам помочь в этом не можем. Но мы предлагаем альтернативные варианты.
— А с чем не стоит к вам реально приходить?
— Можно прийти абсолютно с чем угодно.
— То есть вы переориентируете, если будет нужно, на кого-то?
— Абсолютно. Например, мы не занимаемся волонтерской деятельностью. Но, бывает, люди приходят: «Нам нужно то-то, то-то — коптер, тепловизор, что-то еще». Мы не занимаемся этим. И часто, с другой стороны, ко мне приходят какие-то крупные предприниматели, которые говорят: «Слушай, у меня есть деньги. Кому я могу помочь?» или «Дай нам на сопровождение кого-то, мы готовы конкретной семье помогать». Либо «Какая-то, может быть, заявка через тебя проходит, мы готовы выполнить эту заявку». То есть мы тут сращиваем, объединяем. Точка соприкосновения — это фонд. Мы помогаем встретиться тем, кто ищет помощь, и тем, кто готов оказать эту помощь.
— Сводите их друг с другом, получаете результат.
— Совершенно верно.
— Радуетесь.
— Абсолютно. Мы, как дети, радуемся любой истории, которая благополучно заканчивается, и предлагаем варианты решения, если она пока закончилась неблагополучно.
— А как вы думаете, сколько времени будет нужен фонд «Защитники Отечества»?
— Я думаю, лет 10, наверное, еще нужно будет.