Привязан накрепко, на смерть, наверняка.Его, потуже затянув ремнём,Погладила предателя рука.- Ты стар приятель, мне уже не нужен.И прочь ушёл... Сказав ему - не лай!И долго слышал пёс сквозь завыванье стужиПредательское слово - Охраняй!Он охранял, и день, и два, неделю...И вера покидала его сердце.И мысленно твердя - Нет, нет, не верю.Словами этими пытался он согреться.И пёс завыл, тоскливо без надежды,Завыл от боли, голода, и горя.И вьюга стала не такой как прежде,Затихла в унисон собаке вторя.А у излучины застывшей речки,В домишке, продуваемом ветрами.Сидел старик у разожженной печки,И шевелил иссохшими губами.Читал он письма,что истёрло время,Уж букв не видно... Знает наизустьСыны писали... А теперь забылиИ давит сердце старческое грусть.Вдруг уловил он сквозь порывы ветра,Какой-то плач, надрывный и тревожный.- Наверно, где то ветром ломит ветку...Да нет... Но как... Нет это невозможно!Старик прислушался кляня погоду,- В такое лихо, и душа живая?Шагнул за дверь, и чуть прибавил ходу.Металась вьюга, песню смерти напевая.Он шёл на вой, почти во тьме, без силы,Дошёл... На ощупь... Обомлел - собака!Привязана? Да как же ? Пёсик, милый!Сдавило сердце, и старик заплакал.Замёрзшими, дрожащими руками,Пытался развязать замёрзший узел.Утихла вьюга, встал рассвет как пламяИ пёс к ногам его пополз на пузе.И суетился дед, перед гостем.Накладывая кашу - Не богат...Как будто извиняясь - Нету кости...И усмехнулся, сам бы был бы рад...А по весне, по узенькой тропинке,На ту опушку где дуб старый росОни как в гости, часто приходили...Седой старик, и рядом старый пёс...© Copyright: Татьяна Толмачёва Калоева, 2017
Планета Доброты
Был брошен пёс, у леса зимним днём.
Привязан накрепко, на смерть, наверняка.
Его, потуже затянув ремнём,
Погладила предателя рука.
- Ты стар приятель, мне уже не нужен.
И прочь ушёл... Сказав ему - не лай!
И долго слышал пёс сквозь завыванье стужи
Предательское слово - Охраняй!
Он охранял, и день, и два, неделю...
И вера покидала его сердце.
И мысленно твердя - Нет, нет, не верю.
Словами этими пытался он согреться.
И пёс завыл, тоскливо без надежды,
Завыл от боли, голода, и горя.
И вьюга стала не такой как прежде,
Затихла в унисон собаке вторя.
А у излучины застывшей речки,
В домишке, продуваемом ветрами.
Сидел старик у разожженной печки,
И шевелил иссохшими губами.
Читал он письма,что истёрло время,
Уж букв не видно... Знает наизусть
Сыны писали... А теперь забыли
И давит сердце старческое грусть.
Вдруг уловил он сквозь порывы ветра,
Какой-то плач, надрывный и тревожный.
- Наверно, где то ветром ломит ветку...
Да нет... Но как... Нет это невозможно!
Старик прислушался кляня погоду,
- В такое лихо, и душа живая?
Шагнул за дверь, и чуть прибавил ходу.
Металась вьюга, песню смерти напевая.
Он шёл на вой, почти во тьме, без силы,
Дошёл... На ощупь... Обомлел - собака!
Привязана? Да как же ? Пёсик, милый!
Сдавило сердце, и старик заплакал.
Замёрзшими, дрожащими руками,
Пытался развязать замёрзший узел.
Утихла вьюга, встал рассвет как пламя
И пёс к ногам его пополз на пузе.
И суетился дед, перед гостем.
Накладывая кашу - Не богат...
Как будто извиняясь - Нету кости...
И усмехнулся, сам бы был бы рад...
А по весне, по узенькой тропинке,
На ту опушку где дуб старый рос
Они как в гости, часто приходили...
Седой старик, и рядом старый пёс...
© Copyright: Татьяна Толмачёва Калоева, 2017