Я смотрю на ее побелевшие костяшки пальцев, вцепившиеся в край аналоя, и понимаю, как близко она находится к обмороку. И тогда я придерживаю ее за локоть, фиксирую в пространстве. Я снова спрашиваю ее имя, это ее удивляет и отвлекает. Она больше не пытается упасть, и говорит… говорит… говорит… Аполлинария… Полина… Поля… Кажется, ей к сорока, а на самом деле всего двадцать шесть - Грешна! - вопит ее отчаявшаяся душа. - Грешна… - еле слышно исторгают ее искусанные губы. Вчера она отправила в пансионат свою мать, больную деменцией. Полина не нашла сил ежедневно спасать маму от себя самой. Ей невыносимо больно, но выхода не было. Последним «приключением» мамы был пожар на кухне. Аполлинария одновременно ненавидит себя и оправдывает. А если не оправдывать, как сейчас, на исповеди? Мир рушится, и темнота совсем близко. Она занимает все сознание. Если закрыть глаза, она нападает. А если не закрывать, она ждёт, топчется, вздыхает плотоядно. Но вот я принимаю исповедь и читаю разрешительную молитву, и в темноте сознания предельно уставшей девушки словно свеча зажглась. И теперь она идет на этот свет. Ноги опутаны цепями, но могут сделать крошечный шажок. Очень больно, но возможно. А потом еще шажок. И еще один. Ее дыхание похоже на стон. Непрерывный стон пробуждающейся духовной жизни. Аполлинария целует Крест и Евангелие и, складывая руки для благословения, встречается со мной взглядом. Под опухшими от слез веками обесцвеченные до прозрачности глаза. С ними что-то не так. И тут до меня доходит: «Она же голодная!» - Когда вы ели последний раз? Она пожимает плечами: «Это так неважно». А я иду к прихожанке, что чистит подсвечник, и прошу помочь. Та удивляется, но тут же подхватывается и бежит к старосте в церковную лавку. Минут через пятнадцать, когда вечерняя служба уже подходит к концу, Аполлинария сидит на лавочке и пьет крепкий сладкий чай с печеньем и конфетами. Она плачет. Наверное, в сладостях чувствуется вкус детства, где мама молодая, красивая, здоровая. И тьмы нет, есть только солнце, и мир разноцветный, яркий, праздничный, каждый день. Даже когда идет дождик. А завтра я причащу ее, и свеча во тьме обернется тем самым Солнцем, рядом с которым нет тьмы, нет боли, нет страха. Только сохрани Его в сердце, раба Божия Аполлинария! Только сохрани … Слава Богу за все! Священник Игорь Сильченков. Крым.
Крым- Православный Центр "Фавор". Отдых на море..
Свеча во тьме
Я смотрю на ее побелевшие костяшки пальцев, вцепившиеся в край аналоя, и понимаю, как близко она находится к обмороку. И тогда я придерживаю ее за локоть, фиксирую в пространстве. Я снова спрашиваю ее имя, это ее удивляет и отвлекает. Она больше не пытается упасть, и говорит… говорит… говорит…
Аполлинария… Полина… Поля…
Кажется, ей к сорока, а на самом деле всего двадцать шесть
- Грешна! - вопит ее отчаявшаяся душа.
- Грешна… - еле слышно исторгают ее искусанные губы.
Вчера она отправила в пансионат свою мать, больную деменцией. Полина не нашла сил ежедневно спасать маму от себя самой. Ей невыносимо больно, но выхода не было. Последним «приключением» мамы был пожар на кухне.
Аполлинария одновременно ненавидит себя и оправдывает. А если не оправдывать, как сейчас, на исповеди? Мир рушится, и темнота совсем близко. Она занимает все сознание. Если закрыть глаза, она нападает. А если не закрывать, она ждёт, топчется, вздыхает плотоядно.
Но вот я принимаю исповедь и читаю разрешительную молитву, и в темноте сознания предельно уставшей девушки словно свеча зажглась. И теперь она идет на этот свет. Ноги опутаны цепями, но могут сделать крошечный шажок. Очень больно, но возможно. А потом еще шажок. И еще один. Ее дыхание похоже на стон. Непрерывный стон пробуждающейся духовной жизни.
Аполлинария целует Крест и Евангелие и, складывая руки для благословения, встречается со мной взглядом. Под опухшими от слез веками обесцвеченные до прозрачности глаза. С ними что-то не так. И тут до меня доходит: «Она же голодная!»
- Когда вы ели последний раз?
Она пожимает плечами: «Это так неважно». А я иду к прихожанке, что чистит подсвечник, и прошу помочь. Та удивляется, но тут же подхватывается и бежит к старосте в церковную лавку.
Минут через пятнадцать, когда вечерняя служба уже подходит к концу, Аполлинария сидит на лавочке и пьет крепкий сладкий чай с печеньем и конфетами. Она плачет. Наверное, в сладостях чувствуется вкус детства, где мама молодая, красивая, здоровая. И тьмы нет, есть только солнце, и мир разноцветный, яркий, праздничный, каждый день. Даже когда идет дождик.
А завтра я причащу ее, и свеча во тьме обернется тем самым Солнцем, рядом с которым нет тьмы, нет боли, нет страха. Только сохрани Его в сердце, раба Божия Аполлинария! Только сохрани …
Слава Богу за все!
Священник Игорь Сильченков. Крым.