После выпускного над ней ЖЕСТОКО ИЗДЕВАЛИСЬ и оставили в лесу, но ЕЁ МЕСТЬ не заставила долго ждать.

Алиса застыла перед зеркалом, нервно комкая край своего платья. Простое, нежно-голубое, сшитое матерью из старой ткани, оно тем не менее нравилось ей тем, как легко ниспадает до колен. Сегодня ей исполнилось 18, и этот день был днем выпускного, тем самым вечером, о котором она грезила с первого дня в школе.
Волосы заплетены в длинную косу, достигавшую пояса, и даже надеты мамины старинные серьги – маленькие капельки, искрящиеся при повороте головы. "Красиво", – прошептала она своему отражению, едва заметно улыбнувшись. В клубе было невыносимо шумно, музыка грохотала так, что вибрировал пол, а одноклассники метались, словно дети на ярмарочном празднике. Кто-то уже пролил лимонад, кто-то выкрикивал тосты, которые никто не слушал. Алиса, вжавшись в угол, вместе с подругой Ириной хихикала над неуклюжими попытками классного руководителя танцевать с завучем. Она чувствовала легкость и спокойствие, как будто мир дал долгожданную передышку. А потом появился Виктор.
Высокий, широкоплечий, с той самой надменной ухмылкой, заставлявшей девушек краснеть или отворачиваться. Сын местного полицейского, что придавало ему излишней самоуверенности. Весь вечер он не отходил от Алисы, то подмигивая, то подливая сок в пластиковый стаканчик. "Ничего так сегодня выглядишь", – бросил он, будто делал одолжение. Она закатила глаза, отвернувшись, но он не сдавался. Около одиннадцати кто-то выкрикнул: "К реке! Костер! Посиделки!" Толпа поддержала идею, и Виктор тут же подскочил: "Отличная мысль! Будет весело!" Алиса колебалась, мечтая о доме; ноги ныли от туфель. Но Ирина потянула за руку: "Ну что ты как старушка? Пошли!" И она пошла, превозмогая страх.
Лес встретил влажностью и запахом хвои. Кто-то нес колонки, кто-то – бутылки, кто-то уже спотыкался о корни деревьев. У реки разожгли небольшой, но уютный костер. Алиса присела на упавшее бревно, наблюдая за тем, как пляшут языки пламени в темноте. Виктор уселся рядом, слишком близко. "Что такая тихая?" – пробурчал он, дыша перегаром. Она отодвинулась, но он лишь громко, сипло рассмеялся, словно лес должен был услышать. А потом все изменилось.
Он схватил ее за руку, сжав до побелевших пальцев. "Пошли прогуляемся", – сказал он, и в голосе не было просьбы, лишь приказ. Она вырвалась, нервно засмеявшись: "Отстань, Виктор, не до шуток". Но он не шутил. Павел, его тощий и вечно хихикающий дружок, подскочил сзади: "Да ладно тебе, не ломайся". Сергей, третий, молчал, но его взгляд был тяжелым, как камень. Они были пьяны, глаза блестели, движения стали резкими и неуклюжими. Алиса вскочила, сердце бешено колотилось. "Я домой", – бросила она и направилась к тропинке. Но Виктор догнал ее, схватив за плечо. "Что, королева теперь?" – рявкнул он, и хохот его друзей эхом разнесся по лесу. Она оттолкнула его, но он лишь сильнее сжал руку, а потом ударил, не сильно, но достаточно, чтобы она пошатнулась. Павел заржал, Сергей шагнул ближе. Лес внезапно стал тесным и чужим.
Они оттащили ее от костра, подальше, туда, куда не достигал свет. Она кричала и сопротивлялась, но голос тонул в шуме ветра и их похотливых выкриках. Удары сыпались один за другим: кулаки, ладони, злость. А потом стало хуже. Виктор дышал тяжело. Он сорвал с нее трусы и полез руками туда, куда не должен был. После Виктора на нее набросился Павел, продолжив грязное дело и оставив следы, от которых ее тошнило. Она чувствовала, как ее тело перестает быть ее, будто кто-то выключил свет внутри, оставив лишь холод и пустоту. Ее толкали, рвали платье, смеялись над ее слезами. В какой-то момент она просто замерла, глядя в черноту над головой, где ветви качались, словно тени. Ей было больно, страшно, но хуже всего – стыд, липкий, как грязь под ногами. Она хотела исчезнуть, раствориться в земле, лишь бы это кончилось.
Наконец они устали. Виктор вытер руки о штаны, сплюнул в сторону. "Лежи тихо", – пробурчал он, будто она была мусором, который можно выбросить. Они ушли, пошатываясь, оставив ее в кустах, смятую, дрожащую, но живую. Колючие ветки впились в кожу, а где-то вдали все еще потрескивал костер, будто ничего не случилось. Алиса открыла глаза, и первое, что она почувствовала – холод. Земля под ней была сырой и липкой, а колючие ветки кустов впивались в спину, будто цеплялись, не отпуская. Ночь все еще висела над лесом, тяжелая и густая, только где-то вдали слабо потрескивал костер, тот самый, у которого она сидела всего пару часов назад. Она попыталась пошевелиться, но тело отозвалось острой, рвущей болью, как будто каждая косточка кричала о том, что с ней сделали. Лицо саднило, губа была разбита, и во рту стоял соленый привкус крови. Платье, ее любимое платье, висело лохмотьями, а ноги дрожали так, что она не могла встать. Она лежала, глядя в небо, где сквозь ветки проглядывали звезды, маленькие и равнодушные. В голове шумело, мысли путались, ее трясло то ли от холода, то ли от страха, то ли от того, что внутри все еще звенели их голоса, их смех. Она тронула рукой бедро: там кожа горела, липкая от грязи и чего-то еще, о чем она не хотела думать. Ей было стыдно, хотя она знала, что не должна этого чувствовать. "Почему я?" – крутилось в голове, но ответа не было, только тишина леса да вой собаки где-то вдалеке, протяжный и тоскливый.
Сколько она так пролежала? Час? Два? Время слиплось в один бесконечный ком. Наконец она заставила себя сесть. Каждый вдох давался с трудом, ребра ныли, но она сжала зубы. "Я жива", – прошептала она, и этот шепот стал якорем. Она поползла, цепляясь за ветки, царапая колени о камни. Тропинка была где-то рядом, она знала, но в темноте все выглядело чужим. Ее туфли остались у реки, одна коса растрепалась, волосы липли к мокрому лицу. У дороги она остановилась, прижавшись к стволу сосны. Фары мелькнули вдали, и она замерла: вдруг это они вернулись? Но машина затормозила. Старик в старенькой куртке высунулся из окна, прищурился. "Ты чего тут, дочка?" Голос у него был хриплый, но добрый. Она не ответила, только поднялась, шатаясь, и молча забралась на пассажирское сиденье. Он не стал расспрашивать, просто повез ее в сторону поселка, где была больница. В зеркале заднего вида она видела свое лицо, чужое, с синяками под глазами и кровью на подбородке. В больнице пахло лекарствами и сыростью. Медсестра, женщина с усталыми глазами, помогла ей сесть на кушетку. "Кто это сделал?" – спросила она тихо, пока обрабатывала ссадины. Алиса молчала, ее трясло, но не от холода, а от мысли, что если она скажет, ничего не изменится. Виктор был неприкасаемым, его отец держал все в кулаке. Она только покачала головой, глядя в пол. Ей дали воды, замотали руку бинтом, сказали лежать, но она не могла. Внутри все кипело, хоть снаружи она выглядела как тень.
Когда старик довез ее до дома, небо уже светлело. Она вышла, не сказав спасибо, слов не было. Дверь скрипнула. Мама спала, ничего не слышала. Алиса прошла в свою комнату, закрыла дверь и рухнула на кровать. В зеркале напротив отражалась не она, кто-то другой, сломанный, но еще живой. Алиса проснулась от стука. Это мама, Марина, гремела кастрюлями на кухне. Солнце уже пробивалось через занавески, тонкие и выцветшие, но ей казалось, что ночь все еще держит ее за горло. Она лежала, глядя в потолок, где паутина в углу чуть дрожала от сквозняка. Тело ныло, как после долгой работы в огороде, только это была другая боль, глубокая, цепкая, от которой не спрячешься под одеялом. Она тронула лицо: синяки саднили, губа опухла. В зеркале напротив отражалась незнакомка: волосы спутаны, под глазами темные круги, будто кто-то нарисовал их углем. Она встала медленно, держась за край кровати. Платье, то самое голубое, лежало в углу, смятое, грязное, с пятнами, которые она не хотела разглядывать. Алиса схватила его, сунула в шкаф, задвинув старым чемоданом, будто так можно было спрятать не только ткань, но и все, что с ней случилось.
На кухне мама повернулась, посмотрела на нее. "Ты чего такая бледная? Устала вчера?" Голос у нее был мягкий, но с тревожной ноткой. Алиса кивнула, пробормотала "да, долго гуляли" и отвернулась к окну. Сказать правду? Нет, не сейчас. Может, никогда. День тянулся как жвачка. Она сидела на диване, поджав ноги, с чашкой чая, который остыл, так и не тронутый. Соседки за забором судачили про выпускной, про то, как кто-то упал в реку, про чьи-то новые туфли. Их голоса доносились обрывками, но ни слова о ней. Никто не знал или не хотел знать. Алиса смотрела в пустоту, а внутри все кипело. Стыд, страх, злость смешались в один ком, который она не могла проглотить. Она вспоминала их лица: Виктор с его ухмылкой, Павел с дурацким хихиканием, Сергей с молчаливой тенью в глазах. Они жили, смеялись, а она тут, как будто ее вычеркнули из мира.
К вечеру она вышла во двор. Воздух был теплый, пах травой и дымом от чьего-то костра. Она прислонилась к яблоне, старой, корявой, потрескавшейся, как ее мысли. Вдалеке мелькнул Виктор. Он шел к магазину, громко болтая с кем-то, будто король на прогулке. Ее затрясло, но не от страха, а от ярости. Он даже не оглянулся, не почувствовал ее взгляда. А она смотрела и думала: "Ты еще не знаешь, что я жива". И в этот момент что-то щелкнуло, негромко, не сразу, но внутри родилась искра, холодная, твердая, как камень. Мама позвала ужинать. Алиса села за стол, молча ковыряла картошку. Марина посмотрела на нее долгим взглядом. "Ты точно в порядке?" Она кивнула, выдавила улыбку. "Просто голова болит". Мама вздохнула, но не стала давить, она всегда знала, когда лучше помолчать. А Алиса сидела, глядя в тарелку, и уже видела не еду, а план, смутный пока, без формы, но он был там, зрел, как яблоко на той самой яблоне. Она не знала, что сделает, но знала одно: они заплатят..
Продолжение 👇️