В конце Великой Отечественной войны несколько солдат шли из окружения к своим на восток.
Шли уже много дней. Идти приходилось и дорогами, и целиной, утопая по колено в снегу: боялись попасть в плен к немцам. К вечеру одного из таких дней они, совсем обессиленные, вышли на какое-то поле. «Верно, здесь нам и замерзать», - сказал один из них. Вдали увидели огонек и пошли на него. На горке посреди поля стояла совсем крошечная избушка. Один из солдат постучал и вошел: там сидел старичок, занятый подшивкой валенок. Просить не пришлось: старичок всех впустил и оставил ночевать. Бойцы вошли в теплую избушку и повалились на пол. Сон сморил их тут же. Когда первый из них открыл глаза, то было уже раннее утро. Проснулись следом и другие. И тут они увидели, что лежат в куче не на полу, а на земле, слегка запорошенной снегом. На ними была не крыша, а небо, и в тишине утра где-то совсем близко раздавался благовест.
Солдаты поднялись и пошли на звон колокола. Пришли вскоре ко храму, вошли в него, и один из них громко сказал, указывая на икону святителя Николая: «Вот и хозяин наш!»
Помним и гордимся!
В конце Великой Отечественной войны несколько солдат шли из окружения к своим на восток.
Шли уже много дней. Идти приходилось и дорогами, и целиной, утопая по колено в снегу: боялись попасть в плен к немцам. К вечеру одного из таких дней они, совсем обессиленные, вышли на какое-то поле. «Верно, здесь нам и замерзать», - сказал один из них.
Вдали увидели огонек и пошли на него. На горке посреди поля стояла совсем крошечная избушка. Один из солдат постучал и вошел: там сидел старичок, занятый подшивкой валенок. Просить не пришлось: старичок всех впустил и оставил ночевать. Бойцы вошли в теплую избушку и повалились на пол. Сон сморил их тут же.
Когда первый из них открыл глаза, то было уже раннее утро. Проснулись следом и другие. И тут они увидели, что лежат в куче не на полу, а на земле, слегка запорошенной снегом. На ними была не крыша, а небо, и в тишине утра где-то совсем близко раздавался благовест.