«Очень хотелось курить...

»
Семён Винокур
Оперировали меня недавно. Отхожу после наркоза. Лежит рядом мужичок, лет шестидесяти, в потолок смотрит. Напротив меня – жена, Нина. Напротив него – четыре взрослых дочери. Вижу, дочери проводят шмон, да такой, что наш старшина Шпиляк выл бы от зависти.
Все шкафы они вывернули, все полки обнюхали, под всеми матрацами проверили. По ходу выяснилось, что ищут они сигареты, что у папы было три инфаркта (сейчас лежал он с аппендицитом), что так нельзя же относиться к своей жизни, к маме, к ним…
Он смотрел в потолок и божился, что завязал. В общем, не нашли они сигарет. Посидели, поцеловали папу, ушли. Как только смолкли их шаги, он сразу встаёт, подходит ко мне, говорит моей жене Нине «извините» и вытаскивает свою пачку «Парламента» из моих брюк, висевших на стуле. Я ему хриплю: – Но всё-таки у тебя три инфаркта. Он мне: – А если это для меня, как воздух?
Через день стоим в закутке. Он курит в кулак, боится, что его медсёстры заложат. То да сё, говорим. И он рассказывает мне, что он генерал-десантник, воевал во всех израильских войнах, а их было немало. Поэтому и курит.
– Ну, все тут воевали, – сказал я.
– Но не все знают, почему воевали, – говорит он.
– Почему? – спросил я.
Он затянулся во все легкие... На вопрос не ответил. Но начал рассказывать о войне. О том, как по-разному уходили друзья. И в бою, и по глупости, и по случайности. Рассказал, как однажды он выскочил из машины пописать, пока шла колонна, а когда оглянулся, уже никого не было. Наш же самолет налетел, перепутал, покосил ребят…
А потом он сказал: – Вот у меня четыре дочери, они, конечно, заботливые, нечего сказать, но… Они не дадут сигарету перед смертью. А вот сын бы дал. Был у меня сын, – говорит. – Мы с ним были как братья.
Я уже понял, что он скажет дальше. Так и получилось. – Я тогда был майором. Сынок мой спал и видел, что будет вместе со мной в армии, вот так, плечом к плечу. Семья у нас военная, все были «за», и жена, и родители мои. И я, конечно. Короче, он стал десантником, мы вместе сделали 48 прыжков. Было мне, кем гордиться… Ну вот, он практически на моих глазах и погиб…
Я молчу, что тут скажешь?
– Я чувствовал, – он говорит, – чувствовал всё время, что это произойдёт, но как-то заглушал. Не мог представить себе, что мой сын будет где-то штаны просиживать. Да он бы и не смог. Что я хочу сказать тебе, – говорит без перехода. – Будет война!.. Будет ужасная война...
– Что значит ужасная?!..
– Это значит, что игры закончились.
– Все говорят, что мы готовы к войне.
– К такой не готовы.
– Что же делать?!
– Я знаю, что делать, – он говорит. – Надо понять, почему они приходят.
– Почему? – Я подумал, неужели знает?!
– Я скажу тебе. Как только мы забываем о Единстве, приходит война. Закон он один, простой до слез. Я проследил это, я все войны наши, все беды наши проследил. Было время думать, пока валялся по госпиталям, – он посмотрел мне в глаза, и голос его стал тихим. – Они все происходят из-за нас.
Он вытащил из пачки ещё одну сигарету, и, не скрываясь, закурил.
– В 73 году я служил на Голанах . Я помню, как прямо в воздухе висело, – быть беде. Такая ненависть была между ашкеназами и сефардами, такая ненависть, до судорог, до воя! Они видеть друг друга не могли. Я уже тогда думал, что добром это не кончится. Помню однажды приехал домой, в Бат-Ям, а там поножовщина – сефарды с ашкеназами бьются, и лица у всех такие, что страшно подойти. Я им кричу: «Ребята, опомнитесь! Мы же один народ!»
Не слышат. Ненавидят. Какой там один народ?! И так по всей стране…
Остановить это могла только война. И она пришла – «Война Судного дня - Йом Кипур» . Для меня нет страшней той войны. Я на ней стольких друзей потерял.. Но она нас и объединила. Когда сели в один танк ашкеназы и сефарды, красивые, молодые ребята. И горели они в этом танке вместе. И стоял стон по всей стране их несчастных родителей и всего нашего народа… И ашкеназов, и сефардов, всех-всех!
Он замолчал. Вытащил третью сигарету, крепко затянулся. Я увидел, как дрожат его руки. – Сегодня все повторяется. – сказал он. – Сегодня мы разобщены ещё больше. Никто не слышит друг друга, никто! Война на пороге. Но теперь уже будет такая война, какой не было никогда.
Он приблизил ко мне своё усталое лицо и прохрипел. – Я тебе говорю, я этот закон вывел, он работает, как часы. Это не просто так, что вокруг нас одни враги, не просто так нас ненавидят… Всё только для одного – заставить нас соединиться. Мы корень свой потеряли, – сказал. – Народа нашего. Единство. Я не успел ответить. Он бросил сигарету, стал подниматься по лестнице.
Мужика этого, генерала-десантника, забрали дочери домой на следующий день. Он улыбался им, шутил, а я видел, что глаза у него тоскливые. Подмигнул мне, я – ему, так и расстались. В кармане я сжимал его пачку «Парламента» с последней сигаретой. Очень хотелось курить...