1989 год.

Алексей Коренев снимает «Ловушку для одинокого мужчины». Простенькая детективная история. Но актёры! Юрий Яковлев, Николай Караченцов, Вениамин Смехов, Сергей Мигицко, Лена Коренева... На площадке — фейерверк шуток, розыгрышей, блеск остроумия, потрясающие импровизации.
Гениальный Иннокентий Михайлович Смоктуновский играл в этом фильме малюсенькую, почти без слов роль, клошара-алкоголика (действие происходило в Южной Франции). Съёмочных дней было всего ничего, но... съёмки в Ялте, а он как раз планировал там отдыхать! Многие актёры соглашались даже на маленькие роли просто потому, что любили наш город. Не буду писать о личности Иннокентия Михайловича — места не хватит, да и написано уже столько всего. Но поразило меня, как он отнёсся к роли. Казалось, и играть-то нечего, полтора съёмочных дня, а он всё придумывал какие-то актёрские ходы, детали костюма, грима... И это было классно!
Одна из его идей была — играть без вставной челюсти. Это сразу дало образ нищего бродяги — щёки ввалились, губы запали. (Не могу не отметить, что часто бывало не уговорить актёра чёлочку укоротить, если тот считал, что ему это не пойдёт, а уж самому себя «изуродовать» — на это всегда шли легко только выдающиеся актёры.)
Наступил день «Х». Иннокентий Михайлович приходит на площадку в гриме, в костюме, а в руках небольшой свёрточек. И заметила я, что он так внимательно осматривается, ищет куда бы этот свёрточек положить. Что, в общем-то, оправданно. На площадке вещь запросто потеряться может. Бывает, во время работы надо кусок декорации заменить или реквизит (вещи, мебель и пр.) унести-принести.
Ну, я и говорю: «Иннокентий Михайлович, я не знаю, ЧТО это у Вас, но клянусь, что в моей сумочке ЭТО будет в целости и сохранности».
«Ой, Любочка, спасибо!» — обрадовался он и протянул мне свёрточек. Я небрежным жестом забросила его в сумочку и защёлкнула замок.
«Только Вы уж поосторожнее — попросил Иннокентий Михайлович и доверительно-застенчиво добавил. — Это моя челюсть».
Я не удержавшись, громко фыркнула, стоявшие рядом тоже рассмеялись.
«Напрасно смеётесь, — несколько обидчиво заметил Смоктуновский. — Один раз вот так все тоже смеялись, а потом из-за моей челюсти вся съёмочная группа чуть премии не лишилась».
Ну, тут уже мы все, включая режиссёра, стали просить его рассказать эту историю.
«Снимали мы у вас в Крыму, — начал Смоктуновский (к сожалению, название картины я не запомнила). — Съёмки проходили на берегу моря. Жарко было. В обеденный перерыв вся группа бросилась купаться. И я, естественно, тоже. Наплавался, нанырялся, слышу — зовут. Ну, я актёр дисциплинированный: зовут — иду. Оператор говорит: „Надо закончить всё, пока солнце не ушло“. Надо так надо. Сел я уже на грим и чувствую что-то не то, дискомфорт какой-то. И вдруг до меня доходит, что челюсти-то во рту нет! Выронил, когда нырял. Я сразу к режиссёру, ору: „Я челюсть потерял!“ А он ржёт и все вокруг с ним вместе. Думают — я разыгрываю их. Полчаса доказывал, что не шучу. Ну, а когда до них дошло, что это правда, стало всем та-а-ак грустно-грустно. Снимать не можем. Да ещё предпоследний день месяца, если отснятый материал сегодня вечером в Москву не отправят, то план летит к чёрту, а соответственно и премиальные (в те годы в кино премиальные были +40% к зарплате!). Тут уж народ веселиться совсем перестал и на меня так косо посматривать начал... Режиссёр директору говорит: „Ничего не знаю, выкручивайся как хочешь, но чтобы максимум через полчаса у меня Смоктуновский был в кадре!“ Директор — к художникам, к бутафорам, а те: „Мы-то при чём? Мы не дантисты“. Короче, директор в отчаянии хватает мегафон и орёт на весь пляж, что тому, кто найдёт челюсть Смоктуновского, он лично выкатывает пять бутылок коньяка. После этих слов все дружно бросились в воду (даже те, кто в нашей съёмочной группе не работал). Ныряли, ныряли... долго... А потом, представляете? Одному парнишке-осветителю повезло! Выныривает, рот до ушей, а в руке — челюсть. Ну, все сразу бросились готовиться к съёмкам, пока солнце не ушло. Я скорей челюсть схватил, в рот сунул... (Иннокентий Михайлович выдержал мхатовскую паузу, а потом трагическим шёпотом окончил фразу) А она... представляете?.. не моя...»
Когда народ отсмеялся и стало возможно говорить, я прижала к сердцу сумочку с челюстью Смоктуновского и с трепетом в голосе сказала: «Иннокентий Михайлович... клянусь... Я оправдаю Ваше доверие...»
«Спасибо, Любочка, — ответил он, смахивая невидимую слезу. — Я знал, что вы справитесь».
PS. Что в этой истории правда, а что гениальный Иннокентий Михайлович присочинил (на что он был великий мастер), не знаю. Да и не важно, по-моему. Рассказала, что слышала и как запомнилось.
Любовь Гитерман.