♥Goddess of Love--Богиня Любви♥

:

Любовь Рагозина

17 июн

ПИГАЛИЦА...

✍🏻 Любовь Курилюк.
Про Николаева много говорили, особенно про его личную жизнь. Все всё про него знали, как будто жили вместе, в одной квартире.
Например, знали, что Саша Николаев ценит комфорт и устроенность, а ещё - постоянство, чтобы пришел домой, а там жена, конечно, в красивом платье, в туфельках и с «вавилонами» на голове, губки алые, яркие, но в меру накрашенные, не вульгарно, расплываются лучезарной улыбкой, говоря: «Здравствуй, дорогой, как я рада, что ты наконец пришел!...».

ПИГАЛИЦА... - 968880783221
Нет, даже не «наконец», это как–то грубо, вот, мол, наконец припёрся, а просто, «рада, что пришел, соскучилась, все глаза у окошка проглядела»… Так лучше звучит...

«Наконец приперся! Где был?» — так допрашивали Саниного отца бабушка и мама. Тот что–то рычал в ответ, шел в туалет и курил там, выдувая дым вверх, к вентиляционной решетке.

А Саша всё удивлялся: как же можно курить в туалете, если есть балкон, улица, в конце концов. А вот так… На балконе жена пилит, или теща орёт дурниной, что зять ей плохой попался, находя любое тому подтверждение.

На улице папка выкуривал полпачки, и так из–за этого задерживался. Его губы от постоянных папирос покрылись коростой, на них появились какие–то чёрные точки.

Он умер, когда Саше было девятнадцать, последнее время жил на даче у друга бобылём, отшельником, никого к себе не пускал и все говорил сующемуся к нему в логово Сашке, что надышаться хочет одиночеством.

«Тут, Саша, тишина такая, что, кажется, уши заложило. Тут никто тебя не пилит, не грызет, не сдирает с тебя заживо плоть только потому, что ты такой, какой есть. Нет, Сашок, ты поезжай в город, к матери, а я уж сам… Вот, устроился тут в автомастерскую, проживу!» — говорил Саньке отец.

А когда его похоронили, Александр решил, что у него всё будет по-другому — любовь, мир, благодать.

Но получается ли?.....

Александр любил, чтобы в доме было чисто и прибрано, и не висели на кухне пошлыми тряпками только что постиранные чулки и комбинашки, детские распашонки и его кальсоны, как было, когда он мальчишкой жил в коммуналке. Это всё прочь! Уж увольте! Как хотите, но чтобы воздух был свободен и благоухал не кипяченным бельем, что парится в огромном тазу на плите, да так, что не продохнуть, а вкусным ужином, сытным, добрым, конечно, с водочкой. Как же при его работе без водочки?! Да и не запрещено же — с устатку, для нервов, для того, чтобы лучше спать.

С Николаевым жить хорошо, каждая бы хотела! Достаток, удобства…

Дубовый буфет хотели?.. Саша достал... Стол, как у Кряженых был при поминках старой Евгении Павловны, хотели?.. Получите!... Сашенька выискал, по всем барахолкам и антикварным лавкам слух пошел, что ищет Николаев именно такой гарнитурчик. Нашли, доставили, отдали за услуги, денег даже не взяли.

А почему? Потому что Николаев — уважаемый и влиятельный человек, от одного его слова, одного звонка «куда следует», может зависеть ваша судьба, да что судьба, жизнь! Вот недавно не понравилось Саше, Александру Сергеевичу, тезке Пушкина, как его в ресторане обслуживали, так нагрянула туда проверка, долго сидели в зале какие–то люди в костюмах, проверяли, «снимали пробы». А потом ушли.

— Что же случилось? А ведь так вкусно кормили! — сокрушенно качают головами изумленные завсегдатаи.

—Да что вы! Говорят, на кухне полно тараканов, а в тарелках вместо деликатесов какие–то отбросы! — шепотом поясняют знающие. Они тут ни разу не ели — не по деньгам — но слышали, как выходил с «черного» хода проверяющий, как слезно просили его не писать бумагу, а он–таки написал — и про тараканов, и про похлебки эти второсортные, что людям за французские супы втюхиваются, и про то, что сам Николаев тут кушать изволил, да потом страдал несварением.

Ресторан закрыли, людей разогнали, открыли теперь другое заведение, угодное Сашеньке. Он приходит сюда с женой, пигалицей Ксюшей...

Много про Сашу Николаева говорили, сочиняли, привирали для важности...

Вот его жена, Ксения…

Странное ведь имя для супруги ТАКОГО человека. Ольга, Надежда, Людмила — вот достойные имена, а Ксюша… Как будто улитку раздавили, и треснул под ногой её ненадежный домик: «Ксю-ша–а–а–а…»

— И что же он в ней нашел?! — шепчутся все эти Ольги, Тамары, Людочки и Тани, глядя вслед супругам. — Ну ведь ничего в ней нет! Совершенно ничего!...

— Говорят, умна, — пожимают в ответ плечами. — Дом содержит в порядке, гостям очень нравится... Хорошо такую прислугу иметь: и ест мало, сама ж мелюзга!... Да и не любит он её, так, для проформы завел!...

— А вы у них были, у Николаевых–то?

— Нет, что вы! Туда только избранных зовут…

«Избранные» из числа Сашиных коллег появлялись в его доме с завидным постоянством. По будням непременно кто–то заглядывал на ужин, на выходных или праздниках компании приезжали непременно к обеду, а иногда и к завтраку, если Николаев на охоту в ночное ходил и вот, приехал с трофеями, получите, распишитесь.

И всегда на столе есть всё и много, а Ксения - нарядна и легка, улыбается, красиво клонит головку набок, подносит с кухни блюда, одно вкуснее другого. И заметьте, никакой прислуги, Ксюша всё делает сама!...

Николаев гордится ею...

«Да что вы! Не ею! Собой! — машут руками «знающие люди». — Глядите, мол, какую выбрал! Росточком мала, плюгавенькая, а как вас обхаживает! Что, обставил вас Николаев–то? То–то же!... Обратили внимание, Ксюша эта спорить не смеет, всё покорно исполняет, как в стародавние времена, когда все по–правильному было, по справедливости: муж — глава, жена ему ноги целует, ублажает и рада уж тем, что не бьет супруг, руки не распускает».

Ксения работала при типографии, занималась чем–то, что–то зарабатывала, но не думайте, что её копейки помогали семье!...

— Это она так, для баловства, — снисходительно пояснял Николаев гостям блажь своей супруги, если заходила речь о её работе. — Ну и не хочет, чтобы говорили, будто она на моей шее сидит. Такие они, женщины нынче, самостоятельные. Да, Ксюня?

Ксения Фёдоровна ничего не отвечала, пожимала плечиками, улыбалась, кивала, как тряпичная кукла.

— Ох, Александр Сергеевич, вы потрясающий человек! Так всё устроить у себя в доме, так организовать! — пела хозяину дифирамбы очередная гостья, Зиночка Коновалова, состоящая кем–то в доме моды. — Всегда так вкусно у вас, и не на столе даже - тут вы, видимо, из ресторана заказываете, - а просто вкусно всё обставлено, подобрано, устроено... У вас даже дышится как–то легко!...

Зиночка замолкала, не в силах больше продолжать петь свои восторженные, истеричные арии, закусывала губку, преклоняла голову в знак величайшего почтения.

Николаев смеялся, мол, будет вам, будет! Давайте лучше в фанты играть.

И играли, танцевали, даже до картишек дело доходило... а Ксения всё улыбалась.

— Кукла. Она сущая кукла. Он купил её с потрохами, вот и ЛЫБИТСЯ, — шипела потом своей тетке, у которой проживала вот уже пятый год, Зиночка. — Эта Ксюшка, поди, была никем, а он её в люди вывел, приодел, вот она и рада. Но не достойна! Совершенно не достойна она!..

— А ты, что ли, достойна? — скидывая пепел с длинной тонкой сигареты и раскладывая пасьянс, спрашивала тетя Галя.

— Галина Петровна! Что же вы на скатерть сбрасываете?! — всплескивала руками Зина, подавала тёте тяжелую стеклянную пепельницу. — Так и до пожара недалеко!.. Я?.. — задумчиво повторяла эхом женщина. — Пожалуй, да. Я и образованней, и с виду куда больше привлекательна, да и во многих вопросах, уж поверьте, обставила бы эту плюгавочку. Ну вот что она вчера подала? Тетя Галя, представляете, драников где–то раздобыла, сметану эту противную, деревенскую к ним бухнула, какую–то рыбу костистую сунула, я чуть не подавилась. А я бы… Я бы запекла утку или, на худой конец, курицу, подала бы закусок так много, и заливное чтоб было, и… Ах, да что там говорить! Уж у меня бы гости картоху не ели со сметаной, «заместо» этого деликатесами бы баловались.

— Вместо, а не «заместо», — резонно поправила Галина Петровна свою племянницу. — Ты же интеллигентная девушка, Зина! Ну так что же, дружок! — Она всегда называла родственницу «дружок», как бы ласково и немного по–собачьи. — Дерзайте! А я, в свою очередь, позабочусь, чтобы как там её… Ксения Фёдоровна на пару недель покинула своего муженька. Устала, поди, ему щи–борщи подавать, ноги мыть и на ночь пятки массировать, хочет отдохнуть. Я же, дружок, могу и путевочку ей организовать, премируем, так сказать. А чтобы вашему Сашеньке одному не оставаться, без заботы, ты, Зина, и предложишь свои услуги...

— Ой, тетечка Галочка, как вы все хорошо придумали! — восхищенно прижала свои холеные ручки к груди сотрудница дома моды, кинулась целоваться.

— Ну полно! Полно, задушишь. Ты когда к ним идешь? — стала отмахиваться Галина Петровна от назойливых лобызаний, поправила гранатовые бусы на своей рыхлой шее.

— Я? Не знаю. В среду пойду, Николаев организует гитарный вечер, а я же тоже умею… Романсы знаю…

— Ну вот к среде и сделаем, — кивнула тетя Галя, и отвернулась. Хорошо бы побыстрее сбагрить с рук эту Зинку. Надоела!

… Ксюша, как обычно, всё прекрасно организовала. Стол полон закусок, в комнате тонко пахнет лавандой и свежей скатертью, гостям уютно, по–домашнему тепло, и дымится в чашечках крепкий черный чай.

Ксения Фёдоровна любит гитару, её глубокий, трогающий за самую душу звук, любит слушать, как слова сами вплетаются в мелодию, остается только поддаться этому плавному течению, чуть раскачиваясь и чувствуя на своем плече руку мужа, немного влажную, горячую.

Саше жарко, он немного располнел и от этого тяжело дышит, ему жмет ремень на брюках, давит ворот рубашки, но это всё ерунда, главное, что у всех гитарный вечер, и Ксения рядом, шевелит губками, стараясь подпевать.

Сидит тут и Зиночка Коновалова, нарядная, даже серьги какие–то огромные нацепила, сказала, что последний «писк моды». Александру Сергеевичу смешно, как это может так безвкусно "пищать" мода, ну да не его это дело.

— А что же, Саша, вы будете один все эти две недели? Ваша жена уезжает на Воды… — как будто сочувственно прошептала Коновалова, склонившись к уху хозяина вечера. От неё пахнуло терпкими, тяжелыми духами, кажется, чем–то восточным.

— Ах это… Да… Знаете, тяжело мне придется! — усмехается Саша, убирает с плеча жены руку. — Никогда такого не было, а тут вот премировали её поездкой. Я уговаривал отказаться, но потом уж решил отпустить. Ну не деспот же я, в самом деле, чтобы жену на курорт не пускать.

— И как же вы? — покачала головой Зина. — Ксения Фёдоровна, кто же станет заниматься хозяйством?

— Я найду кого–нибудь, если Саша не против… — глядя в пол, ответила Ксюша.

— Поглядим. Решим всё. Ну а теперь давайте–ка есть торт! Ксенька, неси! Уж такой я заказал, ребята, торт! Угощать буду! — по–свойски развел руки в стороны Александр Сергеевич, как будто хотел всех обнять разом, сжать, сплотить, передружить ещё больше...

Все расселись за столом, Ксения Фёдоровна внесла большой, с кремовыми маковками торт, весь как розовый воздушный замок, стала отрезать кусочки, «угощать». И как обычно, глаза в пол, скромна и застенчива.

Зину даже передернуло. Рядом с таким мужчиной, как Саша, должна быть женщина яркая, дерзкая, веселая, душа компании, а не эта тихоня–пигалица! Ну ничего, скоро несправедливости в этом мире станет меньше…

… Ксюша уехала в ночь. Николаев сам провожать не поехал, простились дома, постояли, обнявшись, он поцеловал её в макушку, она ткнулась губами в его грудь, хотела что–то сказать, но он одернул.

— Полно, машина ждет. А мне спать пора. Да помню я всё! Помню. Завтра придет эта твоя родственница, Надежда Викторовна. Помню. Поезжай, с богом!...

И распахнул дверь. Ксюша послушно вышла, отдала шоферу, ждущему на лестнице, чемодан, оглянулась в последний раз и побежала вниз, как школьница. Шофер даже глаза вытаращил, так удивился. Супруга Николаева всегда такая скромная, а тут вприпрыжку…

...Ожидаемая Надежда Викторовна так и не явилась. Зина перехватила её еще у метро, сунула в руку деньги, сказала, чтобы пришла завтра.

— Да как же завтра, если Ксюша сказала сегодня быть? Барин–то как же без пригляда?! — заупрямилась тетя Надя. — Я вот и языков говяжьих купила, надо сготовить.

— Дома! Дома сготовите! Сегодня не нужны вы там, Ксения перепутала. Вот вам деньги, идите уже! Ключи только отдайте, да не бойтесь, я же сестра хозяина, мы с ним посидим вечером, знаете, как оно бывает, при жене–то особо с братом не посплетничаешь. Ну же! — зашипела на неё Коновалова, выхватила протянутые ключи, отвернулась, посмотрела на небо. Там висела фиолетово–черная, с сизыми прожилками, как на тех самых говяжьих языках, что тыкала Зине под нос Надежда, туча. Загремело. Не хватало еще попасть под дождь!..

Гроза застала Коновалову во дворе Николаевского дома. Хлынуло так, что чулки Зины вмиг промокли, а вместе с ними и платье, и сумочка, и уложенные в некрасивую сетку продукты. Зина предполагала сделать Саше стол на иностранный манер, с закусками, канапе, шампанским, а потом… А потом она отдастся. И дело с концом, пойдет Ксюша туда, откуда её Николаев привез, а Зина останется на её месте... Поскорее бы!...

— Фух! Хорошо хоть эта тетя Надя оказалась простофилей, ключи отдала. Ну народ! Ну глупенькие! — вбежала в Сашину квартиру Зинаида, плюхнула пожитки на пол, сняла туфли, стянула чулки, платье, помыкалась, нашла в шкафу халат, шелковый, с росписями по спине. Он был гостье чуть маловат, но это даже хорошо!

На большой кухне Зине показалось как–то неуютно. Слишком много кастрюль, сковородок, мисок. Надо же! А ведь питаются из ресторанов. Ксюшка, небось, даже кашу варить не умеет! Хотя, зачем Николаеву каша?! Вот у Зины в сеточке есть клубника, помялась немного, ну ничего, он не заметит, вот колбаска, самая дорогая, на какую хватило денег, вот сыр, сказали, какой–то французский, пахнет дурно, но, видимо, так и должно быть…

Коновалова пошарила по буфету, вынула фужеры, сунула в холодильник шампанское. Что это тут? Суп? Борщ, кажется… И что–то ещё. Это, наверное, для прислуги еда. Ну её!

Зиночка захлопнула холодильник, отвернулась.

Кое–как все устроив, она вспомнила, что надо высушить платье, чулочки, развесила всё прямо там, на кухне…

На часах уже почти десять, а Николаева всё нет и нет. Зина жутко проголодалась, взяла кусочек сыра, пожевала, скривилась, закусила клубникой, та оказалась кислой. Да где же он ходит, Саша–то?!...

Наконец, во двор въехала его машина, шофер открыл дверцу, Николаев тяжело выполз наружу. Зина смотрела на него из окна, свет не включала, пусть будет сюрприз!

— Надо же, а сверху он отвратителен! — вдруг подумала девица. — Грузный, потный, ногу, кажется, подволакивает. Ну ничего, зато при портфеле!.. — и бросилась в прихожую.

В животе у Зиночки жутко урчало, и ей уже не хотелось никакой романтики, а хотелось тех самых говяжьих языков.

Щелкнул в замочной скважине ключ, дверь открылась, на пороге завозился Николаев. Он зацепился краем плаща за портфель, стал выпутываться, покачнулся, потом замер, прищурился.

— Ну наконец–то, Саша, вы пришли! Сколько же можно ждать! — заворковала Зиночка. — Где вы ходите так поздно?!

— Зинаида? Что вы тут делаете? — удивленно и почему–то строго спросил Николаев. Не рад что ли?!...

— Я… Ксюша тайком попросила меня за вами приглядеть. Вот я и приехала. Знаете, устала очень, проголодалась, давайте ужинать. Только вы, как обычно, закажите еды. В холодильнике какая–то ерунда, не стоит внимания. А я привезла только шампанское и закуски. Саша… Я так ждала вас…

Коновалова пошла, было, к Александру Сергеевичу, но тот только сунул ей в руки свой портфель, бросил плащ, сказал, чтобы Зина все положила, и прошел в комнату.

— А вы уверены, что Ксюша… Что моя жена вас просила? Она сказала, что приедет её дальняя родственница, кажется, Нина… Или Надя, — бурчал он из–за двери.

Зиночка стояла рядом, слушала...

— Да с этой Надеждой вышла ужасная история. Аппендицит, понимаете! Увезли на скорой, вот Ксения мне и позвонила. Ну что вы волнуетесь, Сашенька! Саша… — Зинка старалась говорить елейным голосом, как учила Галина Петровна, но урчащий живот все портил. Поскорее бы привезли еду!.. Интересно, чем будет кормить её Николаев сегодня?...

— Да что вы всё «сашенькаете»? Я проголодался и устал. Так что там у вас? — Александр поправил рукава домашней рубашки, отодвинул Зиночку, пошел на кухню. — Почему вы в Ксенькином халате?

— Дождь! Ужасная гроза. Я вся промокла и испугалась. Так грохотало, так грохотало… Ох! — Зина как будто оступилась, упала на спину Николаева, тот дернулся, но хватка Зиночки была крепка, и кости в её худом тельце давили на мужчину со страшной силой. — Ну давайте же есть!.. Когда привезут еду?.. Почему уехал ваш водитель? Он поехал в ресторацию?...

— Зинаида! Зина, отвяжитесь от меня! Какие ресторации?! Какая еда? Ужин, да и всё остальное мне всегда готовила Ксюша. Только сама! Что вы придумали? Разве она вам не сказала? Вот её суп, вот остальное... Надо подогреть. Что вы тут положили? — сунулся он в холодильник. — Что за ерунда?! — Александр Сергеевич выбросил на стол тарелки с сыром и колбасой, потом развернулся, уперся взглядом в чулки, висящие на стуле.

Зинаида видела, как его всего передернуло. А что такого?! Чулки красивые, с кружевами, весьма романтичные, на ножке смотрятся обворожительно. Так чего ж так орать?!...

А Николаев орал!.. Он раскраснелся, топал ногами, швырнул чулки Коноваловой в лицо.

— Да что же ты, Саша, так разошелся?!.. Давай выпьем шампанского, посидим. Я спою тебе, поиграю на гитаре, как будто я твоя пигалица, а? — пролепетала бедолага.

Саша даже закашлялся.

— Кто? Кого ты так назвала? А ну прочь отсюда! Как вам, Коновалова, такое вообще в голову пришло, что я буду с вами петь, пить или есть?! Я женат, понимаете? Моя супруга — золотой человек, прекрасная хозяйка, она… Она… Да что вы лезете ко мне своими руками?! — Александр оттолкнул женщину, поморщился.

Зиночка даже удивилась, какой он растерянный, несчастный, даже какой–то убогий. Рыскает по кухне глазами, ищет, а кого?! Эту свою Ксюшу? Улитку без домика, букашку–тихоню?!...

— Саша, не надо… Вы пугаете меня. Куда вы собираетесь? Я хотела, чтобы вам было хорошо, хотела устроить вам «романтИк»! Вы же всегда ужинаете тем, что заказываете, так живете, легко, воздушно, на широкую ногу!... А может, нам самим пойти в ресторан? Я оденусь быстро! Очень быстро! Чулки? Куда вы их бросили? Ах вы шалун, в карман к себе положили? Ну давайте же сюда!.. — голодная, совершенно одуревшая Зина выставила вперед голую ногу, потрясла ею, потеряла равновесие, осела на табурет.

Николаев застонал, вытащил из кармана брюк не весть как там оказавшийся чулок.

— Мне не нужны «романтики» с кем попало! Я ем дома, свое, домашнее, то, что приготовила жена. Я знаю: ей так тяжело, она прибегает с работы, устала, болит голова, но встает у плиты и готовит. Я сто раз просил её так не делать, уволиться, стать домохозяйкой, успокоиться, найти помощников, прислугу, ведь в этом нет ничего зазорного! Но она так не может, понимаете? Она чувствует, как мне хорошо, как лучше, и делает только так... Что вы так на меня смотрите? Деспот я? Тиран? Поработил жену? Да это она меня поработила, околдовала, я сам без нее не свой! Сегодня, представляете, собирался на работу, но без неё все надел вкривь и вкось, опомнился уже в машине, пришлось возвращаться... Я не могу, когда Ксюши нет дома, я один не могу!.. У меня как будто сердце украли, увезли на эти Воды, чтоб их! Ладно. Ладно, не плачьте, Зина. Что вы ревете?!...

— Я… Я не знала, что у вас такая любовь!.. Я думала, вы её за прислугу держите, а я могу лучше, могу быть страстной, желанной, очень интересной. И я пришла, а вы… — прошептала Зиночка.

— Господи! Что вы себе вбили в голову! Страсти, желания, интересы! Я Ксению Фёдоровну люблю, её во всем слушаюсь. Сказала: зови людей, будем ужинать, и я зову. Сказала: торт купить именно такой-то, я покупаю. Гитару эту тоже она придумала у нас в доме завести. Она же… Она же моя звездочка, солнышко моё, я ею, Ксюшей, только и дышу…Через неё и стал тем, кто я есть!...

Коновалова во все глаза смотрела на несчастного Сашеньку. Его подбородок дрожал, и дыхание сбивалось, когда он говорил про жену.

— И вы на самом деле её боготворите? Она же пигалица! — изумленно пробормотала Зина. — Она же рядом с вами, как муравей…

— Зато сияет, когда мы наедине!.. Скромная, да. Не любит лишних взглядов, кажется серенькой, но вы, Зина, никогда не увидите, какая она на самом деле!.. Это не для посторонних глаз. Это тайное. Знаете, как говорят: мал золотник, да дорог. Вот и у меня с Ксюшей так… А теперь извините, вам надо уйти, а я на вокзал. Я к жене поеду. Обещал тут быть, дома, но не смогу, внутри всё пусто без неё. На работе заседали, так я совершенно ничего не слушал, понес ересь, меня прервали, одернули. Стыдно. А всё потому, что Ксюша не со мной, утром не провожала, я её не поцеловал. Так–то… Поеду!...

Он едва дождался, пока Зина соберет свои сыры и колбасу, оденется и выйдет. Потом выскочил сам, запер квартиру и был таков…

— … Что так рано, Зина? — спросила из темноты прихожей страдающая бессонницей Галина Петровна. — Удачно?...

— Он любит свою жену, — покачала головой Коновалова, безнадежно вздохнула.

— Фи, как банально. Ну ничего, Зиночка! Ничего! И для тебя найдется мужчина. Держи хвост по ветру! — пробасила тетя Галя, пошла на кухню ставить чайник. Сейчас они с Зиночкой будут пить чай и сплетничать. А что ещё делать в двенадцать ночи, как не сплетничать о мужчинах?!..

… Николаев приехал к супруге бледный, запыхавшийся, стоял и мял шляпу, а "пигалица", замерев на миг и забыв о том, что на них смотрят, вдруг кинулась к нему на шею, засмеялась и заплакала одновременно.

— Здравствуй, дорогой! Как я рада, что ты приехал! — сказала она ему на ухо.

И он растаял от этих слов, простых, обычных, но сказанных только ему и только ею, Ксюшей. И нет больше для него радости, чем быть с ней...

Люди наблюдали, как грузный, уставший мужчина целует руки своей жене, а она этого стесняется, просит перестать. Но он не может, он соскучился, ведь они не виделись так долго. Почти вечность…

Весной Ксения Фёдоровна родила мальчика, копию Александра Сергеевича.

Маленький Николаев тоже не мог жить без Ксюши. Наверное, это у них семейное…

— В чем же её тайна, тетя Галя? Ведь пенёк на ножках! — сокрушалась Зиночка...
Её только что уволили из дома моды. Неудачный день, а тут еще известие о рождении у Николаева сына. — И Александр на неё молится. А ведь он намного выше неё, знатнее, если хотите, величественнее!...
ПИГАЛИЦА... - 968880783477
— Это харизма, Зиночка. Этому никогда не научишься. Смирись, — пожала плечами Галина Петровна. — За каждым таким мужчиной всегда прячется серенькая женщина, которая и делает его таким...
Ну, пустое, забудь, девочка. Что ты так переживаешь? Найдется и для тебя муженек! — тётя Галя вынула из шкафчика ликер — лекарство от сердечных мук. Зиночке это поможет, дай Бог, и её пристроят, поскорее бы только…

Автор: Любовь Курилюк, блог "Зюзинские истории".
•

Комментарии