Умирают родители — как это пережить. История из жизни
Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор.Ларошфуко
Прошлым летом умерла моя мама. То, что называется «на руках», точнее, «на глазах». Рука держала шприц с морфием. Горлом рвалось истошно: «Прости меня, мамочка», а мозг сухо отметил: «Колоть уже не надо». Она так и не пришла в сознание. Не случилось последних наших слов. Несколько дней боль была такой силы, что ее разум помутился. Отключал от страдания только морфий. Как спасение — давал глубокий провальный сон. Прощай, мама!
Тренинг «Системно-векторная психология» Юрия Бурлана, пройденный ранее, подробно разъяснил, что следует делать при утрате близкого человека. Так и двинулась я по тропке «переживать потерю». Первое, с чем не получилось, — слезы. Их было мало. Правда, сразу исключились сослагательные упреки: «Вот если бы… надо было бы… почему сама не…». Заняться необходимыми действиями по оформлению похорон у меня тоже не вышло.
Брат взялся сразу сам. По его состоянию видела — ему этот процесс нужнее, важнее, чем мне. Иначе мог сорваться в беспредельно черное горевание. Тем более меня словно заморозило. Ожидала жалости к самой себе (как же я теперь без мамы?!), а ее не было. Зато был сильный спазм гортани и желудка — выпитые таблетки не продвигались вниз, сколько воды ни пей. Спазмолитики, массаж, дыхание, эфирные масла не помогали.
Пришлось принять серьезный препарат. Осознания страха не было. Было понимание, что так реагирует тело на сверхстресс в психике. Они неразделимы у нас, как ни крути. Начала читать статьи экспертов с форума, слушать ролики, и постепенно удушающий зажим ослаб. Тело желало ДВИГАТЬСЯ при стрессе (бей или беги!), а душа хотела плакать, но все слезы замерзли внутри. Где-то в бессознательном спряталась травма. Решила, что время лечит.
Только оно не полечило. Ничего не пришлось делать для похорон. Мама заранее собрала одежду. От помощи в организации поминок брат отказался категорически. Все делал сам. Ритуалы церкви вызвали недоумение. Мама не была верующей. Возможно, неплохой, но усталый батюшка монотонно бубнил, проглатывал слова псалтири. Смыслы ускользали. И текли мысли: «К чему это все? Зачем на всеобщее обозрение? Маму этим не вернешь…»
Слез практически не было. Сознание раздвоилось. Хотелось «держаться, не раскисать», не провоцировать других на показное страдание, а поплакать по-детски, когда слезы льются сами по себе. Не обращая ни на что и ни на кого внимание. Припомнила, что правильным будет вспоминать самые теплые совместные моменты жизни. Благодарить Творца за то, что у меня была мама. У других такой не было. Обрывки в единое целое не склеивались.
Что-то не давало. Вроде и люди были все свои. И некая благость от следования традициям присутствовала. Но врывались осколками недовольство собой, теми, кто когда-то сказал о маме неприятные слова. Раздражала фальшь мужских интонаций, парадная громкость голосов. Не хватало чего-то по-настоящему живого, любви. Чувствовалась нехватка жизни сердцем, но дать в тот момент человеческое отношение к смерти мамы не получалось.
В речи бессознательно защищала отца, говорила, что был хорошим мужем. Позже поняла, что его отгораживание в тот год нас с мамой сильно ранило. Мой самый любимый папуля самоустранился от всех забот, какие выпадают при онкологическом заболевании. С мамой вообще не виделся. Оправдывала его как бы ради него, а в сути для самой себя. Скорее, неуместно. Просила, чтобы жил долго. И это на маминых похоронах. Таков эгоизм.
Папа ушел из жизни через три месяца с небольшим за мамой. От вируса. Скоропостижно. И вот эта смерть оказалась воистину трагичной. Ощутила разницу в чувствовании душой — случился разрыв эмоциональной связи длиной в жизнь. У нас в семье сложилось так, что мама была ближе к сыну, а папа к дочери. Так часто бывает. И конечно, не означает, что они заботились меньше необходимого обо мне, старшей. Любили обоих, кто как умел.
Младшенький часто болел. Мы дружно, втроем отдавали ему себя как могли. Понятно, что этим сами приучили к потреблению «в себя» как к норме, но тут уж «что выросло — то выросло». Через пять месяцев мы собрались на кладбище. Хоронить его жену. Онкология. Кроме сопереживания брату, сочувствия горю, внутри не было ничего. Очередные картины на сетчатке отпевания, какие-то нелепые попытки проговорить значимое для облегчения.
И потекло время. Начало растворяться незначительное: слова, образы, поступки. Сама по себе происходила трансформация того, что когда-то сильно жгло недоумением и горчило обидой, в приятные светлые и теплые оттенки воспоминания былого. Как и ожидалось. И все-таки что-то было не так. В каждое посещение кладбища, с первыми шагами к ограде, меня накрывала психосоматика. Душил все тот же болезненный спазм по центру грудины.
Как человек, прошедший тренинг, напоминала себе же о необходимости (для анально-звуковой связки!) выписывать все то, что выдает поток бессознательного. Оправдывалась отсутствием времени. Лень ковала рационализации: разве мало думаю дум, когда иду пешком, механически выполняю бытовые движения? Ничего не происходит страшного… Юрий Бурлан называет единственно точным показателем психоанализа — результат.
Его не было. Однажды волшебным пенделем ударило в уши — писать, выписывать из себя слова до полного бесчувствия! Села, и Ниагарским водопадом хлынули осознания — яркие, чувственные картины. Мы с мамой в Крыму (где еще отдыхать летом?!), идем к морю. По дороге покупаем черешню. На пляже военного санатория встречает нас папка. Лежим на камнях все вместе. Едим ягоды, кидая косточки в кулечки из газеты. Шумит море. Жара.
На вокзале (не знаю какой город!) успеваем с папой оббежать рынок, но теряем маму. А поезд ждать не будет! «Ой, беда-беда-беда, потеряли маму!» — веселым голосом папа перенаправил мое внимание на поиск мамы. Ее нигде нет. Бежим к поезду, видим, что она выглядывает из нашего вагона. Туда не успеть, поезд тронулся. Прыгаем на подножку последнего вагона. Гордо, с бьющимся сердцем иду и считаю черные тамбуры вагонов.
Мама на каждый праздник готовит невероятно вкусные блюда. Ее торты «Мишка на Севере», «Наполеон», пирожные «Корзиночки», холодец и «Утка в яблоках» по вкусу до сих пор не превзошел ни один самый высококлассный повар мира. Мне разрешается еще до начала торжества таскать с тарелок все, что хочется. Мама — сама доброта, когда гости. Нарядная, красивая — как актриса послевоенных времен. Мужья завидуют довольному папке.
Они были очень красивой парой — мои мама и папа. Повод для моей девчачьей радости — значит, я тоже вырасту красивой! Мама сама шьет мне и себе платья ко всем праздникам: вот я под елкой воздушной светлости Принцесса, вот Аленушка с корзинкой. Розы для корзины, корону делала своими руками. Жатая бумага, проволока, ножницы, клей, бархатная бумага, осколки битой елочной игрушки — нашим детям такое не снилось!
В костюме «Снежинки» затмеваю красотой «Снегурочку», Марину Ободзинскую. Ведь такой пышности юбки нет ни у кого! Есть фото, где я специально придвинулась к ней ближе. Прошел слух, что фотографировать будут только Снегурочку. Ясное дело — самый значимый персонаж Нового года в группе детсада. Мама прибегала из госпиталя глянуть представление с дочерью на полчаса. Папа в саду и школе бывал редко. Военный человек.
Слезы давно уже льются по щекам. Папа забирает меня из садика. Ему вручают поделку из пластилина. Мою Красную лошадь. Он так искренне удивился и хвалил «ваятеля», что я ее ему подарила, расстроив планы дома доделать и всадника. Забрал на работу. А назавтра принес несколько коробок с пластилином. Квартира стала напоминать мастерскую. Мама заругалась. И тогда папка привез мне стол со специальным покрытием — лепи, доченька!
Когда у братишки после инфекции началось осложнение на почки, мобилизовались все трое. Мама лежала в больнице. Папа мотался на рынок, покупал свежую телятину, я отваривала ее без соли. Вечером шли к темному корпусу больницы. Внутрь никого не пускали. Прыгали, заглядывали в окна. Ну не было раньше мобильных телефонов. Связь лишь через записки с мамой. Все были в жутком страхе за жизнь братика. Мы победили!
Слезы начали таять изнутри. Зрительный вектор смилостивился… Обдумывала спазм — беда и судьба знаменитого в веках анального вектора. Что можно сделать для этой меры людского восприятия, если ее смыслом является семья, мама, родной дом, уют… то, что наполняет теплыми воспоминаниями? Мамы и папы не стало. Братишка жилье родителей забрал себе. Памятные вещи, которые хотела взять, не отдал. Видимо, мстит, бедолага.
Тут главное, что мы вполне миролюбиво общаемся. Еще у меня есть муж и дочь, которых я люблю. Мне, женщине — создавать благоприятный эмоциональный фон в паре и семье. С дорогой душой. Но опять что-то стопорилось. Возвращалась обратно — любовь, красота, эмоции… семья, любовь к прошлому… Когда дошло — стало стыдно оттого, что не смогла соединить зрительную эмоциональность с красивой, чистой картинкой для памяти.
Юрий Бурлан говорит, что мы запоминаем лишь ярко окрашенные эмоциями события. Это легко проверяется. Когда случается трагическое событие в жизни, оно остается как слепок впечатлений. Для человека со зрительным вектором он не должен быть болезненным, страшным, некрасивым, неприятным в части эстетики. Смерть — наш самый страшный страх. «Разукрашенный» ритуалами, укореняет в бессознательном видеоряды ужаса.
Любое напоминание о смерти словом, фотографией, запахом, цветом взрывает весь ряд ассоциаций, ощущений, боли, кошмара тех дней, часов. Без прикрас, во всей наготе + воображение дорисовывает непристойности после смерти. Избавляться от этого всего необходимо с помощью того же воображения. Раскрашивая воспоминаниями прошлого, только противоположного свойства, где жизнь и любовь, яркие цвета, доброта и счастье.
И пусть все органы работают над воссозданием наиболее точных реакций того счастья. Оно было у каждого в жизни. Факт потери родителей — подтверждение того, что вы их знали, видели и помните, как минимум. У очень и очень многих людей их не было. Вот вообще не было. В этом месте пустота. Только подумайте — вообще ничего с самого маленького возраста, когда ничего нет важнее Чувства Защищенности и Безопасности.
Боль ушла как не было. Когда разделяла по векторам, складывала заново концепты, в сознании рождались такие удивительные понимания самой себя, действий окружения, что «впала в совершеннейшее изумление» — самый слабый аналог того, что испытала. Так работает осознание в бессознательном, только успевай вкладывать, как в костер, концепты с тренинга… Многие слушатели избавились от психосоматики в связи с утратой родителей:
https://xn----7sbfghublmqkebkluk6dzkk.xn--p1ai/sistemno-vektornaja-psihologija-jurija-burlana/umirayut-roditeli-kak-eto-perezhit-istoriya-iz-zhizni/
[ Мария С Нижний Тагил ] :Я обижалась на всех, на маму, на бабушку и дедушку, на учителей и одноклассников. На тренинге осознала, что требовала от них, того что нужно мне, а они этого дать не могли. Обиды ушли. Отношения в семье, на работе и учёбе стали доверительными, научилась обращаться за помощью.