Жизнь на кончике пера

28 фев

Старушка заметила пропажу огурцов, но не ожидала такого конца истории

Старушка заметила пропажу огурцов, но не ожидала такого конца истории - 972720268553
Антонина Павловна в который раз обходила свой огород, придирчиво осматривая грядки. Что-то было не так — она чувствовала это нутром, как чувствует хорошая хозяйка любые перемены в своём хозяйстве.

— Опять! — всплеснула она руками, добравшись до огуречной грядки. — Да что ж такое-то!

Три крупных огурца, которые она приметила ещё вчера, исчезли. И не только они — кое-где виднелись примятые плети, словно кто-то шарил среди листьев в поисках добычи.

— Эй, Михална! — окликнула она соседку через забор. — Поди-ка сюда!

Баба Клава, грузная, но ещё крепкая старуха, подковыляла к изгороди:

— Чего кричишь, Пална?

— У тебя с огорода ничего не пропадает?

— Да вроде нет... А что?

— Огурцы мои кто-то ворует, — Антонина Павловна поджала губы. — Третий день уже замечаю.

— Может, дети балуются? — предположила соседка.

— Какие дети? В нашем конце деревни и детей-то нет. Разве что Петьки-тракториста внуки, так они ещё маленькие совсем.

Они помолчали, глядя на аккуратные грядки. Огород у Антонины Павловны всегда был загляденье — ровные рядки, ни травинки лишней. Недаром на каждой ярмарке её овощи первыми разбирали.

— А может, проезжие какие? — снова подала голос баба Клава.

— Да кто сюда заедет? Дорога-то в тупик упирается, только к реке и можно пройти.

— Ну, не знаю тогда...

Весь день Антонина Павловна не находила себе места. К вечеру забежала Нинка, почтальонша, принесла пенсию.

— Тёть Тонь, а правда, что у вас воруют? — с порога спросила она.

— И ты уже знаешь? — вздохнула старушка.

— Так Михайловна всей деревне растрезвонила. Может, участковому сказать?

— Ещё чего! — фыркнула Антонина Павловна. — Из-за трёх огурцов милицию звать? Сама разберусь.

Ночью она не спала — сидела у окна, всматриваясь в темноту. Луна освещала огород призрачным светом, но ни движения, ни шороха. Только сверчки стрекотали да где-то вдалеке лаяли собаки.

Под утро её сморил сон. А когда проснулась — первым делом бросилась к грядкам. Так и есть — ещё два огурца исчезли!

— Ну, погоди у меня, — прошептала она. — Я тебя выведу на чистую воду.

За завтраком она обдумывала план действий. Вор, кто бы он ни был, приходил явно ночью. Умный — выбирал самые спелые огурцы, знал, куда идти. Значит, наблюдал за огородом, изучил расположение грядок.

— Хитрый, — бормотала Антонина Павловна, допивая чай. — Ну ничего, я тоже не лыком шита.

Весь день она готовилась. Прошлась по огороду, громко рассуждая, какие огурцы завтра соберёт на засолку. Специально оставила несколько крупных — приманкой.

— Что задумала-то? — интересовалась баба Клава через забор.

— Увидишь, — загадочно отвечала Антонина Павловна.

К вечеру она приготовила всё необходимое. Села у окна, закуталась в старую кофту — ночи уже были прохладные — и приготовилась к долгому бдению.

"Ничего, — думала она, глядя на освещённые луной грядки, — я тебя всё равно поймаю. Хоть всю ночь просижу, а узнаю, кто ты такой".

Где-то в деревне залаяла собака, потом другая подхватила. В кустах шевельнулась тень — но нет, просто ветер играл листьями. Антонина Павловна поплотнее закуталась в кофту и приготовилась к долгому ожиданию.

Она ещё не знала, что завтрашняя ночь принесёт ей не только разгадку тайны, но и тяжёлые раздумья о жизни, о людях, о том, что не всё в мире можно измерить простыми мерками "вор" и "честный человек".

На следующий день Антонина Павловна готовилась основательно. У грядки поставила большое оцинкованное ведро, до краёв наполненное водой. Протянула бечёвку на высоте щиколотки — чтобы точно споткнулся, кто бы ни пришёл.

— Что мастеришь-то? — поинтересовалась баба Клава.

— Капкан на вора, — усмехнулась Антонина Павловна. — Сегодня точно попадётся.

К вечеру всё было готово. Она села у окна, выключив в доме свет, чтобы лучше видеть происходящее во дворе. Луна светила ярко — каждый листик на грядках просматривался.

Время тянулось медленно. Часы на стене отстукивали минуты, где-то вдалеке лаяли собаки. Глаза слипались, но Антонина Павловна упрямо боролась со сном.

И вдруг — шорох! Лёгкий, едва уловимый. Потом тихий скрип калитки.

Антонина Павловна подалась вперёд, всматриваясь в темноту. Между грядок мелькнула тень — маленькая, юркая.

"Ага! — подумала она. — Попался, голубчик!"

ПЛЮХ! Громкий всплеск разорвал ночную тишину. Следом раздался испуганный вскрик и плач.

Антонина Павловна схватила приготовленный фонарь и выскочила во двор. В ведре сидел мальчишка — худой, взъерошенный, в драной футболке.

— Господи! — ахнула она, узнав его. — Серёжка?

Это был он — сын Гришки-алкоголика из дома на краю деревни. Мальчишка выбрался из ведра, стоял, дрожа и всхлипывая, вода стекала с него ручьями.

— Ты чего это удумал? — грозно спросила Антонина Павловна, но голос дрогнул — больно уж жалко выглядел пацан.

Сережка молчал, только зубы стучали — то ли от страха, то ли от холода.

— А ну, пошли в дом! — скомандовала старуха. — Простудишься ещё...

В кухне, при свете лампы, мальчишка выглядел ещё хуже — бледный, исхудалый, с синяками под глазами. Антонина Павловна достала старое полотенце:

— На, вытрись. И футболку сними, дам тебе дедову рубаху, высохнет твоя.

Серёжка послушно выполнил указания. Старушка поставила чайник, достала хлеб, масло, колбасу.

— Садись, — кивнула она на табуретку. — Чаю попьёшь, согреешься.

Мальчишка исподлобья смотрел на неё, не веря, что не будет наказания.

— Давно воруешь? — спросила она, разливая чай.

— Неделю, — тихо ответил он.

— И куда огурцы девал?

— Ел, — ещё тише.

— А дома что, не кормят?

Сережка помотал головой, и вдруг слёзы покатились по его щекам:

— Они всё пропивают... А Машка маленькая совсем, есть просит...

— Какая Машка? — удивилась Антонина Павловна.

— Сестрёнка... Ей четыре...

Старуха смотрела, как мальчишка жадно ест хлеб с маслом, и сердце её сжималось. Вспомнила вдруг, как сама в войну голодала, как радовалась каждой картофелине...

— Ладно, — сказала она наконец. — Домой-то пойдёшь?

— Пойду, — он встал. — Спасибо...

— Погоди, — она завернула в газету несколько огурцов и кусок хлеба. — На, возьми. Машке отнесёшь.

У калитки Сережка обернулся:

— Тёть Тонь, вы полицию вызовете?

— Не вызову, — вздохнула она. — Но чтоб больше не воровал! Придёшь завтра, поможешь мне по огороду. Заработаешь — дам овощей.

Она долго смотрела ему вслед — маленькая фигурка растворилась в темноте. А в голове крутилось: "Господи, до чего ж довели ребёнка..."

Спать она в эту ночь так и не легла. Всё думала — как же так получается: в одной деревне живут, а не видели, не замечали, что дети голодают?

Утром Антонина Павловна не находила себе места. После бессонной ночи мысли путались, но одно она знала точно — так оставить нельзя.

— Эй, соседка! — окликнула её баба Клава. — Ну что, поймала вора-то?

— Поймала, — отозвалась Антонина Павловна.

— И кто?

— Потом расскажу.

Она решительно направилась к дому Гришки. Покосившийся забор, заросший бурьяном двор, разбитые окна — всё говорило о запустении. На крыльце сидела маленькая девочка, худенькая, в грязном платьице.

— Ты Машка? — спросила Антонина Павловна.

Девочка кивнула, с любопытством разглядывая незнакомую тётю.

— А родители дома?

— Спят ещё, — тихо ответила малышка.

В этот момент из-за угла появился Серёжка. Увидев старуху, замер.

— Иди сюда, — позвала она. — Разговор есть.

Мальчишка подошёл, опустив голову.

— Показывай, где живёте.

В доме стоял спёртый воздух. На столе — пустые бутылки, грязные тарелки. В углу на продавленном диване храпел Гришка, рядом на полу спала его жена.

— А ну, подъём! — громко сказала Антонина Павловна.

Гришка что-то промычал, с трудом открыл глаза:

— Чего надо?

— Вставай, ирод! Разговор есть!

— Какой ещё разговор? — он с трудом сел. — Уйди, старая.

— Не уйду, пока не выслушаешь. Ты знаешь, что твой сын по ночам огурцы ворует?

— И чё? — хмыкнул Гришка. — Жрать-то хочет.

— А ты чего не кормишь детей? Всю зарплату пропиваешь?

— Не твоё дело! — вмешалась проснувшаяся жена. — Наши дети, что хотим, то и делаем!

— Ваши дети? — Антонина Павловна задохнулась от возмущения. — Да вы на них посмотрите! Голодные, грязные!

— Пошла вон! — Гришка встал, пошатываясь. — А то...

— Что "то"? — она выпрямилась во весь рост. — Ударишь? Давай, попробуй! Я участкового вызову, органы опеки!

При слове "опека" Гришкина жена вздрогнула:

— Не надо опеку...

— А чего не надо? Пусть приедут, посмотрят, как вы детей содержите!

В дверях стоял Серёжка, прижимая к себе сестрёнку. В глазах мальчишки застыл страх.

— Ладно, — неожиданно спокойно сказала Антонина Павловна. — Вот что. Будет Серёжка у меня работать. За еду. А не исправитесь — точно опеку вызову.

Она повернулась к мальчику:

— Пойдём. И сестру бери.

На улице она перевела дух. Сердце колотилось как бешеное.

— Тёть Тонь, — тихо сказал Серёжка, — вы правда опеку вызовете?

— Не знаю ещё, — честно ответила она. — Поглядим на твоих родителей. А пока — будешь мне помогать. Согласен?

Он кивнул.

— И Машку приводи. Накормлю вас.

Дома она первым делом усадила детей завтракать. Смотрела, как они жадно едят, и думала: "Господи, и что ж такое делается? Как же мы все проглядели?"

А Серёжка, словно почувствовав её мысли, вдруг сказал:

— Тёть Тонь, вы не думайте... Я больше воровать не буду.

— Знаю, — она погладила его по голове. — Знаю, сынок.

Дни потекли по-новому. Каждое утро Серёжка приходил помогать — полол грядки, таскал воду для полива, учился окучивать картошку. Работал старательно, без понуканий.

— Гляди-ка, — удивлялась баба Клава, — как мальчонка-то изменился! Вроде тот же самый, а будто другой человек.

Антонина Павловна только кивала. Она и сама замечала перемены — Серёжка словно оттаивал, всё чаще улыбался, даже шутить начал.

— Тёть Тонь, а почему помидоры только красные бывают? — спрашивал он, помогая подвязывать кусты.

— Всякие бывают, — отвечала она. — И жёлтые, и розовые. На следующий год посадим разные, увидишь.

"На следующий год," — эти слова как-то сами собой вырвались, и оба замолчали, задумавшись.

После работы она всегда кормила мальчика обедом, давала с собой овощи и хлеб. Для Машки отдельно пакет собирала — творог, молоко, яйца.

— Сам-то ешь? — строго спрашивала. — Или всё сестре отдаёшь?

— Ем, — кивал он. — Вы не беспокойтесь.

Но она всё равно беспокоилась. Видела, как родители продолжают пить, как грязно в доме, как дети прячутся по углам, когда отец в ярости.

— Может, правда в опеку заявить? — спрашивала себя по ночам.

Но тут же представляла, как детей разлучат, отправят в разные детдома, и сердце сжималось от боли. Да даже если в один детдом...

Однажды вечером Серёжка задержался дольше обычного. Сидел на крыльце, что-то чертил палочкой на земле.

— Что случилось? — спросила Антонина Павловна.

— Тёть Тонь... — он помолчал. — А можно я буду у вас ночевать? Иногда?

— Почему? — насторожилась она.

— Отец опять пьяный. Буйный. Мамка с Машкой к тётке ушли, а меня не взяли — места нет.

Она молча открыла дверь:

— Заходи. Постелю тебе в горнице.

Ночью её разбудил плач. Серёжка метался на раскладушке, что-то бормотал во сне. Она села рядом, погладила по голове:

— Тише, тише... Всё хорошо.

Он затих, прижался к её руке. Такой маленький, беззащитный...

На следующий день она пошла к участковому. Тот выслушал, покачал головой:

— Сложное дело, Павловна. Да, пьют они, но детей вроде не бьют, с голоду не морят...

— Как не морят? — возмутилась она. — Да он у меня огурцы воровал, потому что есть нечего было!

— Всё равно, — развёл руками участковый. — Пока чего серьёзного не случится — не заберут детей. Система такая.

Она шла домой расстроенная. У калитки встретила Серёжку — он уже полол грядки, хотя она не просила.

— Тёть Тонь, а можно, я ещё и забор подкрашу? — спросил он. — А то облупился весь.

Она смотрела, как ловко он работает, как бережно обходит цветы, как аккуратно складывает инструменты, и думала: "Господи, да разве ж можно таких детей в детдом отдавать? Нет, сама справлюсь. Сама их вытяну".

Вечером, провожая мальчика домой, она сказала:

— Если что — приходи. В любое время. И Машку бери.

— Спасибо, — тихо ответил он. И вдруг крепко обнял её.

Она стояла у калитки, глядя ему вслед, и чувствовала, как в душе что-то переворачивается, меняется. Словно эти дети заполнили пустоту, которая образовалась после смерти мужа.

"Вот и стала я на старости лет нянькой", — улыбнулась она, вытирая непрошеную слезу.

А в небе зажигались первые звёзды, и откуда-то издалека доносился детский смех — Серёжка играл с сестрёнкой во дворе.

Осень пришла незаметно — с утренними туманами, жёлтыми листьями и прохладным ветром. Антонина Павловна собирала последний урожай, готовилась к зиме.

— Тёть Тонь, давайте я банки в подпол снесу, — Серёжка уже привычно крутился рядом. — Тяжёлые ведь.

— Справлюсь, — отмахнулась она, но мальчик уже подхватил ящик с закрутками.

За эти месяцы он заметно окреп, даже подрос немного. И характером изменился — стал увереннее, спокойнее. Уже не дичился людей, здоровался со всеми.

— А правда, что зимой можно в теплице огурцы выращивать? — спрашивал он, укрывая помидоры на ночь.

— Правда. Только теплицу утеплять надо, да и свет нужен.

— А давайте сделаем? Я уже придумал, как...

Она слушала его рассуждения и думала — вот ведь, оказался смышлёным парнем. Только возможности раньше не было проявить себя.

Машка тоже часто прибегала — уже не та запуганная девочка, а весёлая хохотушка.

— Бабуль Тонь, а расскажи сказку! — просила она, забираясь к старухе на колени.

"Бабуль" — это слово впервые прозвучало случайно, но так и прижилось. И каждый раз, слыша его, Антонина Павловна чувствовала, как теплеет на душе.

Родители детей вроде бы тоже стали меньше пить. То ли пригрозил кто, то ли сами одумались. Гришку погнали со старой работы, но он на новую устроиился - полы в клубе мыл.

— Вы это, Павловна... — сказал он как-то, встретив её у магазина. — Спасибо вам за детей...

— Да ладно, — отмахнулась она. — Сам-то не пьёшь?

— Третью неделю, — он опустил глаза. — Машка сказала — не будет со мной разговаривать, если пить буду.

В тот вечер Серёжка помогал убирать картошку. Работал молча, сосредоточенно.

— Ты чего такой задумчивый? — спросила Антонина Павловна.

— Тёть Тонь... — он замялся. — А можно, я к вам в гости буду приходить? Ну, когда всё соберём?

— А то как же! — она обняла его за плечи. — Обязательно приходи. И Машку бери.

— И на следующий год помогать буду, — твёрдо сказал он. — С весны начнём?

— Начнём, — кивнула она. — Теплицу вместе построим.

Они сидели на крыльце, глядя на закат. Где-то в деревне мычали коровы, возвращаясь с пастбища, пахло дымом от печей и спелыми яблоками.

— Знаешь, — вдруг сказала Антонина Павловна, — я ведь сначала злилась на тебя. Думала — вот ведь вор растёт...

— А сейчас? — тихо спросил он.

— А сейчас думаю — может, это судьба? Одной-то мне тяжело с хозяйством. Да и скучно...

Серёжка молчал, но она чувствовала, как он прижался к ней чуть крепче.

Потом прибежала Машка. Они пили чай на веранде, строили планы на будущий год. И Антонина Павловна думала — как странно устроена жизнь. Началось всё с пропавших огурцов, а закончилось тем, что эти дети дают ей душевное тепло. А она — им.

Автор: Наблюдательница
Источник👇
https://dzen.ru/watchersbay?share_to=link

Комментарии