▪Девочка, низко опустив голову, с усердием шмыгнула зазябшим носом, втягивая показавшуюся из него каплю, и переступила с ноги на ногу.

Ботиночки на ней были зимние, но уже давно не новые, и искусственный мех, видневшийся на их отогнутых язычках, был уже весь свалявшийся и заляпанный бурой мартовской слякотью – начало весны в этом году выдалось холодным, с обложенного тучами неба то и дело сыпал снег вперемешку с противным холодным дождем, и под голыми еще кустами кисли ноздреватые сугробы, представлявшиеся Тамаре похожими на громадных грязно-белых собак, прилегших прямо на стылую землю. В конусах света под фонарями мельтешили снежинки. Снег под ногами у девочки был растоптан в водянистую грязь – видимо, она уже давно здесь стояла, а в отделение зайти боялась – в прошлый раз уставшая и издерганная под конец рабочего дня начальница шуганула ее, решив, что та хочет украсть упаковку хлебных палочек, потом засовестилась и выскочила следом на улицу, но девочки уже и след простыл. Пуховик на ней был застегнут не доверху, и в вороте белела шея, кое-как обмотанная вязанным шарфом.
– Ну-ка, – Тамара наклонилась, взялась за шарф, поправила его, чтобы получше закрывал шею, и дернула вверх молнию.
Девочка коротко глянула на нее исподлобья и снова уставилась в землю. Тамара успела заметить на ее левой щеке небольшой синяк, черневший в мартовских сумерках.
– Это кто тебя так, Настя?
– Кыця, – хлюпнула девочка и мотнула головой.
«Шапки-то у ней тоже нет», – спохватилась Тамара, стащила с головы свою – ярко-малиновую, с большой вязаной розой, и нахлобучила на девочку – шапка оказалась сильно велика и сползла ей чуть не на нос.
– Кыса, говоришь?
– Кыця, – повторила девочка.
– Кыса так не могла, – сердито возразила Тамара. – Это мать тебя, да? Говори, мать опять вас побила?
Она схватила ее за рукав грязного пуховика и потормошила – та совсем не упиралась и, неловко придерживая сползавшую шапку, снова отрицательно помотала головой, как большая тряпичная кукла, которую взяли в руки и хорошенько встряхнули.
– Нет, это меня Вика ударила.
– Вика – это малая ваша, что ли? Ну, что ты такое говоришь, как Вика могла тебя так ударить? Ну-ка, – Тамара заставила девочку запрокинуть голову и внимательно всмотрелась в ее лицо, освещенное горевшей над дверью отделения лампой.
Синяку было на вид не меньше суток – багровый посередине, по краям он уже цвел густо-фиолетовыми разводами. «Хорошо приложила», – без злости, с каким-то тоскливым равнодушием отметила про себя Тамара. В комплект к синяку, на подбородке виднелся небольшой кровоподтек, а на носу – тонкая почти зажившая царапина – это, должно быть, ее и вправду цапнула подвальная кошка Пуговка, не любившая, когда дети совали носы в продух, к которому для кошек сердобольные жильцы ставили корм. Тамаре вспомнилось, как однажды Настя пропала, и ее искали по всему району с участковым, пока дворник Фарид не признался, что пустил зареванную девочку в подвал, и там ее нашли свернувшейся калачиком возле труб центрального отопления. Пуговка сидела рядом и таращилась на нее злыми зелеными глазами: Настя съела поставленный для кошек корм.
– Это тебя тоже Вика ударила? – Тамара показала пальцем на подбородок девочки.
– Вика, – тихо ответила Настя и снова шмыгнула носом, втягивая упрямо вытекавшую из него каплю.
– Ладно, пойдем давай, а то совсем замерзнешь. – Тамара слегка потянула ее за рукав пуховика. – Пойдем-пойдем.
Та послушно потопала за ней.
От почтового отделения до дома Тамары идти было всего ничего – семь минут напрямую, а по дворам можно было скостить до пяти. Летом и осенью эти дворы были настоящее загляденье, но теперь аккуратные клумбы были все еще укрыты черной пленкой, засыпанной снегом, и на голых озябших кустах еще только начинали набухать незаметные глазу весенние почки. Теплом еще не пахло и даже не чувствовалось, что вот-вот наступит утро, когда вдруг отчетливо повеет короткой питерской весной и катящимся за ней пыльным душным летом. Под ногами хлюпала раскисшая грязь, и промозглый холод лез Тамаре под теплое шерстяное пальто, которое она купила только в конце прошлого сезона по скидке, возлагая на него большие надежды, и старую, верой и правдой служившую вязаную кофту.
По пути, вспомнив, что дома у нее приготовлено только на себя, и из того, чем можно накормить ребенка, есть только щи, которые нужно проверить, не испортились ли, Тамара решила зайти в «Пятёрочку» – слава Богу, крюк нужно было сделать всего ничего, Тамара в этой «Пятёрочке» всегда отоваривалась по вторникам и четвергам, когда работала до четырех. Охранник у входа, смерив ее и девочку неприязненным взглядом, буркнул:
– Через пятнадцать минут закрываемся, давайте побыстрее.
Тамара ответила было грубо, но вовремя сдержалась – еще выгонит, она тут не в своем праве.
– Мы быстро, – постаралась она сказать без вызова и сразу направилась к стеллажам с молочными продуктами, чтобы взять Насте творожной массы с изюмом, которую девочка очень любила и ела, сначала выковыривая пальцами изюм, а потом уже добирая творог как полагается – чайной ложкой. Тамара сначала попыталась было отучить ее от этого, а потом махнула рукой – пусть ест как хочет, главное, чтобы ей вкусно было. Она наклонилась, выискивая, нет ли какой-нибудь творожной массы по акции. По акции не было, была дешевая по 24 рубля 70 копеек, какая-то новая «Ростовская» по 47 рублей 30 копеек и дорогущая «Изюминка» 18% жирности по 48 рублей за сто грамм. Тамара взяла в руки разные упаковки, повертела их в пальцах, раздумывая, вспомнила слова охранника, вздохнула, взяла две «Изюминки» и окликнула Настю.
– Настюша, пойдем, еще сосисок тебе возьмем, с макарошками отварим. Будешь ты сосиски с макарошками?
«Может, хоть сосиски у них какие по акции будут», – Тамара еще раз поглядела на аккуратно упакованные в пластик брусочки творожной массы – взять, что ли, только одну? – но все-таки взяла обе. «Контейнеры тоже хорошие, можно помыть и под что-нибудь приспособить, хотя бы под рассаду».
Девочка, не сказав ни слова, снова покорно пошла за ней.
Взяв сосисок (по акции не нашлось) и стоя на кассе, Тамара делала вид, что не замечает, как девочка рассматривает шоколадные батончики и киндер-сюрпризы («Вот тоже придумали, ни шоколада, ни игрушки нормальной, а продают за такие бешеные деньги»). Настя, правда, ничего не просила – только смотрела, и не понять даже было, хочет она всего этого обернутого в яркие бумажки и фольгу великолепия или так только, скучает, но Тамара точно знала, что хочет – и леденцов чупа-чупс на палочке, и шоколадного батончика, и особенно киндер-сюрприза с дурацкой игрушкой внутри, потому что это для них, взрослых она дурацкая, а для Насти раскрашенный кусочек пластика из далекого Китая – осколок сказочного мира, в который она обязательно попадет, когда вырастет. Однажды Настя, будучи с матерью, не выдержала, стащила с кассы в «Пятерочке» шоколадное яйцо и потянула было в карман пуховика, но охранник заметил, сволочь – сегодняшний, или другой был? все равно, зря Тамара не отбрила его как следовало – остановил и потребовал вывернуть все пакеты и карманы, мать взбеленилась и принялась таскать Настю за волосы прямо в магазине.
Тамара вздохнула. Когда соседка проспится, сразу сообразит, где искать дочку, заявится и начнет орать – хорошо бы, чтобы вечером очнулась и пришла домой, а не в отделение. Ей дети что – только пособие на них получать. Так и так, Настя у Тамары скорее всего на пару дней, а то, может, и на неделю. Если на неделю, придется выкручиваться, можно будет у начальницы занять, она женщина хотя и строгая, но понимающая – не откажет. Девочка, не отрываясь, разглядывала киндер-сюрпризы с диснеевскими принцессами. «А можно ее, интересно, как-нибудь насовсем забрать?» – пришла в голову Тамаре мысль настолько неожиданная, что она даже вздрогнула, как в тот раз, когда больно прищемила себе палец кассовым аппаратом. Своих детей у нее не было – сделала, дура, по молодости химический аборт, началось сильное кровотечение, а потом месячные взяли и пропали совсем – когда спохватилась, врачи только руками развели.
– Шоколадку еще, «Алёнку», – сказала Тамара, протягивая кассирше маленький прямоугольник в желтой обертке, чтобы не класть его на грязную ленту.
Кассирша взяла шоколадку и сама положила ее на ленту, потом взяла с ленты и пробила цену.
– Шестнадцать рублей.
Тамара полезла в кошелек за мелочью.
Ночью Настя, которую Тамара, покормив и искупав, уложила с собой в кровать, вдруг заворочалась и жалобно застонала. «Щами отравилась, что ли? – испуганно подумала Тамара, прикладывая ладонь ко лбу девочки. – Скисли все-таки, сволочи… вот сволочи…» Лоб у Насти был сухой и горячий, тут и без градусника легко было понять, что у нее сильный жар. Она снова застонала, не просыпаясь.
– Ох, и врача не вызвать, документов-то у меня на тебя нет, Настюша. – Вслух сказала Тамара. – Беда мне с тобой.
Девочка открыла глаза и посмотрела на нее непонимающе.
– Ну, где у тебя болит-то? Живот болит? – Спросила Тамара. – Щами ты у меня, что ли, отравилась?
Девочка отрицательно покачала головой.
– Живот не болит, теть Тома.
– Не тошнит? – С надеждой уточнила Тамара.
Настя снова покачала головой.
– Не тошнит, теть Тома.
– Стало быть, простудилась. Грипп. – Сказала Тамара, сама испугалась этих своих слов, обняла Настю и ей показалось, что она прижала к себе шпарящую во всю силу батарею: температурища под тридцать девять, не меньше.
– Беда мне с тобой, – повторила Тамара.
Всю ночь напролет она провозилась с девочкой: дала ей таблетку цитрамона, чтобы сбить жар – после цитрамона и вправду, кажется, температура у Насти немного спала. Градусника, чтобы померить, у Тамары не было: когда все сдавали ртутные, она сдуру тоже отдала свой в переработку, а нового не купила, так и осталась без градусника, да и на что он был ей – сама Тамара никогда не болела, кроме как один-единственный роковой раз по женской части, да иногда зимой бывали у нее головные боли, на случай которых и лежал в аптечке крошащийся от старости цитрамон. От еды – даже от творожной массы – Настя отказалась, так что Тамара заварила крепкого сладкого чая, принесла две чашки в спальню и сидела рядом с девочкой, заставляя ту время от времени делать по несколько глотков.
К семи утра, как раз когда Тамаре нужно было собираться на работу, у Насти снова поднялась температура. Тамара уговорила ее съесть сосиску с отварными макаронами и дала ей еще одну таблетку цитрамона, но оставлять девочку дома одну побоялась и позвонила начальнице, чтобы отпроситься.
– …не оставлять же больного ребенка, Светлана Кирилловна. – Закончила Тамара свое недолгое объяснение – в общем и целом начальница давно была в курсе ситуации с Настей.
Начальница молчала в трубке, раздумывая.
– Ты понимаешь, Тома, что сегодня пятница? – Наконец сказала она устало. – Они же сегодня все припрутся, кто за неделю не собрались отправить. Народищу сегодня будет, как на Страшном суде.
Когда начальница упоминала Страшный суд, это означало, что уговорить ее будет непросто.
– Светлана Кирилловна, да как же я ребенка одного оставлю? – Не сдавалась Тамара.
– Матери ее родной отдай, пусть с ней мать сидит, – настаивала начальница. – Это что, твой ребенок, что ли? А если с ней что случится?
– Да типун тебе на язык, Светлана Кирилловна!
– Да мало ли что у нее, – гнула свое та, – может быть, у нее грипп, или вообще коронавирус. Нам что, в таком случае отделение закрывать на карантин придется? Люди куда пойдут получать, на Кима? Вот нам там спасибо скажут.
– Нет у нее никакого коронавируса, Светлана Кирилловна, – урезонивала Тамара. – Ну откуда он у нее возьмется, ты сама подумай. Застудился ребенок, ходит в пуховике на рыбьем меху и старых ботиночках по этой слякоти, ботиночки ее на помойку уже давно пора. Ноги промочила и простыла, долго ли…
– Я тебе как есть говорю. – Отрезала начальница. – О тебе же беспокоюсь, Тома. С ней что случится, не дай Бог, а тебе отвечать потом, – скажут, что ты ребенка у законной матери выкрала, а это, между прочим, уголовная статья, и никто не посмотрит, что ее мать алкашка, она для суда – вправе, а ты никто. Ты об этом-то не подумала? И к тому же пятница сегодня, ладно бы во вторник или в среду отпрашиваться надумала, а тут в конце недели, нам с этим столпотворением одним разбираться. Я понимаю, у тебя бы собственный ребенок заболел, а тут-то что…
– А я ее насовсем к себе забираю. – Секунду назад собираясь сказать что-то совсем другое, соврала Тамара и тут же подумала – решено окончательно, девочку она заберет к себе. Подаст на свою соседку заявление, чтобы ее прав лишили. И мелкую, Вику, тоже к себе возьмет. А если соседка упрется, или опека откажет, тогда она письмо напишет на Первый канал, в программу Гордону, они ей помогут.
– А как же… – Удивленно начала начальница. – Мать-то ее как же?
– Отказалась она от нее. – Уверенно сказала Тамара.
– То есть как это – отказалась? Заявление, написала, что ли? Во дает, – все еще не до конца поверив в услышанное, протянула начальница. – А ты, значит, к себе ее взять решила?
Тамара промолчала.
– Насовсем, что ли?
– Насовсем.
– Ну ты даешь, Тома, – проговорила Светлана Кирилловна и тут же добавила: – А и правильно, давно так нужно было, с тобой ей всяко лучше будет. Нет, ну ничего себе – отказалась! А ты, значит… Ладно, оставайся тогда сегодня дома, как-нибудь без тебя управимся.
– Что, можно, Светлана Кирилловна? – Обрадовалась Тамара.
– Сиди уж, – повторила начальница, – раз у тебя ребенок заболел.
– Спасибо тебе, Светлана Кирилловна! Я потом отработаю!
Но в трубке уже установилась тишина – Светлана Кирилловна, как обычно не попрощавшись, побежала по своим делам: в отделение она приходила раньше всех, уходила позже всех и все жаловалась, что времени ни на что совершенно не хватает. Тамара положила телефон на стол и пошла в спальню – проведать Настю.
Намаявшись за ночь, девочка крепко спала, свернувшись калачиком под тяжелым шерстяным одеялом. Тамара присела рядом и осторожно, чтобы не разбудить ее, провела ладонью по одеялу. В комнате было тихо, только слышалось доносившееся из кухни уютное гудение старого холодильника, да наверху о чем-то приглушенно спорили соседи. Девочка засопела и заворочалась, пытаясь получше укутаться – из-за высокой температуры ее знобило.
– Ничего, Настя, я вас к себе заберу, будете со мной жить, как-нибудь справимся, – прошептала Тамара. – Что-нибудь придумаем. И злую кошку Пуговку тоже из подвала к себе возьмем.
Она облокотилась на спинку кровати и прикрыла глаза, чувствуя, как на нее тоже наползает дрема. Все теперь представлялось уже делом решенным, как будто придут они с соседкой-алкашкой в опрятное административное учреждение, подпишут все нужные документы, и сразу же после этого Тамаре отдадут Настю и маленькую Вику, и соседка уже не будет иметь никакого права приходить к Тамаре домой или в отделение и орать, чтобы Тамара вернула ей детей. Потому что это будут уже не ее дети, а Тамары. Так-то вот. А как жить дальше – Тамара что-нибудь придумает. За окном занимался мутный рассвет, в котором кружились крупные мокрые хлопья, предвещающие скорую оттепель.
_________
Анаит Григорян «Оттепель»
Анаит Григорян — прозаик. Родилась в 1983 году в Ленинграде. Окончила биолого-почвенный (направление «Биология») и филологический (направление «Литература и культура народов зарубежных стран») факультеты Санкт-Петербургского государственного университета. Кандидат биологических наук.
Состоит в Союзе писателей Санкт-Петербурга.
Повести, рассказы и литературно-критические статьи публикуются в журналах «Знамя», «Новый мир», «Октябрь», «Урал», «Юность», «Волга», «Вопросы литературы» и других.
Роман «Посёлок на реке Оредеж» вошел в шорт-листы литературной премии «Лицей» имени Александра Пушкина и премии для молодых авторов «Фикшн35», лонг-листы премий «Ясная поляна», «Большая книга» и «Созидающий мир».
#ПоселокНаРекеОредеж #interesting_averinaclub #poem_averinaclub