ДУБОСЕКОВО ПАНФИЛОВЦЫ

НАС ОТСЮДА НЕ ПОДВИНУТЬ
к годовщине боев в Подмосковье
«...Лейтенант Угрюмов и политрук Георгиев стоят рядом, прислонившись к стене траншеи. Угрюмов подымается на носки, вытягивает шею и спрашивает Георгиева:
– Что вы там видите, товарищ политрук?
– Что? Все прет и прет. Жмут, Петя, жмут, подлецы, пачками падают и снова пачками подымаются... Вон, танки показались...
– Не по мне, не по моему росту вырыли эту проклятую траншею, – с досадой говорит Угрюмов, нагибаясь, и подкладывая себе под ноги два пустых патронных ящика. И, взобравшись на них, добавляет: – Со вчерашнего дня их за собой таскаю. Эх, мать моя, и зачем ты меня таким малорослым родила?! – с этими словами он становится рядом с Георгиевым.
– Не горюй, Петя. Рост – дело наживное. Ты у нас маленький, да удаленький.
– Ха-ха! Вот это здорово! Рост – дело наживное, вот так сказанул!
– Я правду говорю. Петя, попомни мои слова, – смущенно бормочет Георгиев, поняв, что сказал нечто несуразное. – Через годика два ты, по крайней мере, вершка на два подрастешь. Ты же еще совсем молодой парень – тебе еще расти да расти...
В это время рой пуль со свистом проносится на головами, и бойцы невольно пригибаются.
– Знаете, товарищ политрук, что я думаю?
– Не знаю. Но ты же командир! Принимай решение.
– Я думаю, что нам надо геройство проявить.
– Как?
– Вот видите, штук двадцать танков прямо на наши окопы прут? У нас у каждого по связке противотанковых гранат. Они очень тяжелые: их дальше пяти-шести метров не бросишь. А мы подождем немного, и как только танки начнут гусеницами лапать брустверы, швырнем связки под самое их брюхо. Это уж наверняка будет, товарищ политрук, ей-богу, распотрошим!
– Давай, Петя! Ты справа, а я слева командовать и пример подавать.
– Давайте, товарищ политрук!
...Танки идут развернутым строем. Бойцы, притаившись в окопах, вставляют в гранаты крючковатые, толщиной с папиросную гильзу взрыватели. Вот первый танк с лязгом подполз к траншее – боец поднялся и бросил связку гранат. Под танком сверкнул взрыв. Танк перекатился через траншею, завертелся, остановился и запылал...
И так за несколько минут – двадцать костров над траншеями. С флангов строчат и строчат наши пулеметы, прижимая к земле немецкую пехоту, идущую за танками...
На дне траншеи с запрокинутой головой, с детской улыбкой на лице лежит Петр Угрюмов.
...Лейтенант Исламкулов, возвращаясь из штаба полка, по пути задержался в пищеблоке батальона, что стоит в лесу. Он сидит на ящике из-под продуктов и из котелка, принесенного поваром, ест щи.
– Товарищ лейтенант! Немцы за поляной, – докладывает подбежавший боец.
– В ружье! – дает команду Исламкулов, отставляя котелок.
И когда бойцы разбирают винтовки, он выстраивает их и ведет к опушке леса. Действительно, с противоположной опушки к поляне идут немецкие цепи в маскхалатах. Исламкулов расставляет людей в пяти-шести метрах друг от друга, за толстыми стволами деревьев, сам становится в центре, прислонившись к стволу ели. Когда немцы подходят к середине поляны, он командует:
– Огонь!
По этой команде гремит залп двадцати винтовок.
– Огонь!
Снова и снова залп...
Просочившиеся в тыл автоматчики противника частью уничтожены, частью рассеяны по лесу. Внезапный удар из тыла предотвращен.
...Впереди – лента железнодорожной насыпи. Она правильной дугой возвышается над горизонтом. Торчит несколько домов из красного кирпича, под черепичными крышами. По сторонам этих домов вытянули свои шеи полосатые журавли шлагбаумов. У подъезда к железнодорожному полотну на столбиках висит прямоугольный жестяной лист, изрешеченный пулями и осколками: «Берегись поезда».
Это разъезд Дубосеково.
Траншеи, стрелковые ячейки запорошены снегом. В ячейках – бойцы в полушубках. Опираясь винтовками на бруствер окопа, они прицеливаются, стреляют; перезаряжая винтовки, дыханием согревают пальцы, обожженные холодным металлом затвора, и снова прицеливаются, и снова нажимают спуск. Выстрел, выстрел... Позади раздается гул орудийных залпов. Впереди, в самой гуще немецкой цепи, вздымаются фонтаны взрывов, кто-то падает и больше не встает, кто-то бежит назад; в воздух летят каски, летят рукава, сапоги, штанины, нелепые полы шинелей...
Несколько танков, идущих впереди пехоты, завертелись волчком, обволакиваемые густым черным дымом, и, изуродованные, неподвижно застыли на месте...
– Вот это здорово! – восклицает высокий, красивый брюнет стремя кубиками на петлицах. Он в расстегнутом полушубке, ушанка съехала назад, черные курчавые волосы развеваются на ветру, бинокль на тонких ремешках болтается на груди. – Молодцы наши артиллеристы! Молодцы! – кричит он. – Прямо как пить дать накрыли фашистов!
Он хлопает по плечу бойца, дергает его за воротник и радостно говорит ему:
– Видал-миндал, как наша работает, а? И ты, братец, тоже не зевай! Видишь, как наша берет?!
Это политрук четвертой роты полка Капрова Василий Клочков. Под сильным огнем противника он пробрался во взвод, оборонявшийся у Дубосекова. Вдруг загрохотали, подобно раскатистому грому, залпы сотен орудий. То со свистом, то с воркующим шелестом полетели снаряды, с воем – мины. У огневых позиций нашей артиллерии забарабанили сотни взрывов. Глухие, от фугасных снарядов, они, выворачивая землю, вздымались густым черным вихрем ввысь: резкие, с треском – осколочные. Сверкнув в воздухе огненно-красной струей, рвались шрапнельные снаряды, со свистом брызгая пулями, оставляя в воздухе облачные барашки серого дыма... Зловеще-жуткая симфония выстрелов, свиста, воя и взрывов канонады, оглушая все и вся, продолжалась минут двадцать. Все обрушивалось на опушку леса, откуда прямой наводкой вела огонь по танкам наша артиллерия. Черный туман все более густел, обволакивая опушку. По его команде бойцы занимают свои места в траншеях. Подбежавшим командирам Клочков кратко чеканит: – Сейчас он закончил свой артиллерийский налет, начнет бомбить и обстреливать с самолетов, потом пустит танки. Всем приготовить гранаты и горючку. Ни шагу назад! ...Штурмовики звено за звеном пикируют, бомбят, обстреливают. Впереди слышен рев моторов. Развернутым строем, ведя огонь с коротких остановок, идут танки., Позади раздаются отдельные выстрелы наших уцелевших орудий. Один снаряд попадает прямо в башню головного танка. Делая зигзаги, танк продвигается еще на несколько метров и останавливается. Затем еще несколько метких выстрелов. Но танков много, они идут, идут... Разгорелся неравный бой пехоты с танками. Пока танки ползут в восьмидесяти-ста метрах от траншеи, бойцы ведут огонь по смотровым щелям. Несколько танков останавливается. Видимо, брызгами шлепающихся о броню пуль поражен водитель или наводчик. Другие, скрежеща гусеницами, идут прямо к траншеям. Кажется, уже вот-вот перекатятся через траншеи... И вдруг – несколько одновременных взрывов под танками, и у самого бруствера задымили, потом запылали передние танки. Но вот одному танку удается перекатиться через траншею, подмяв под себя бойца... Его сосед, выскочив из траншеи, метнул вдогонку бутылку с горючей смесью. Танк запылал, а боец, сраженный пулей, пошатнулся а упал в траншею...
Клочков грузно прислонился к стене окопа и на мгновение опустил голову.
– Товарищ политрук, вы ранены? – с тревогой спрашивает подбежавший боец. – Идите в медпункт.
– Да, что-то сильно обожгло здесь. Ничего, заживет... Вот еще ползут! – Встрепенувшись от сильной боли, бледный, он обращается к бойцам: – Велика Россия, но отступать некуда – за нами Москва!
Со связкой гранат он бросается на надвигающийся танк. Примеру Клочкова следуют оставшиеся в живых бойцы.
У разъезда Дубосеково на израненном воронками снарядов и авиационных бомб поле замерли, объятые дымом и пламенем, вражеские танки....»
На фото: генерал Панфиловвоспоминания о войнеКомментировать0Поделиться0
Класс5