Таким единым и таким моим? За радость тихую дышать и жить Кого, скажите, мне благодарить? Я и садовник, я же и цветок, В темнице мира я не одинок. На стекла вечности уже легло Мое дыхание, мое тепло. Запечатлеется на нем узор, Неузнаваемый с недавних пор. Пускай мгновения стекает муть – Узора милого не зачеркнуть. 1909 Разве можно себе представить, что этих гениальных, этих восхитительных строк могло бы не быть? Ведь юного Осипа Мандельштама в поэзию буквально за руку привела его мать, решительная особа по имени Флора. Маковский, редактор журнала «Аполлон» и сын знаменитого русского художника, оставил нам восхитительное описание этого знаменательного для русской поэзии события. Я прочитала эту историю в очерке замечательного писателя Вячеслава Недошивина, и она меня буквально заворожила. «Как-то утром некая особа требует редактора. Ее сопровождал невзрачный юноша лет семнадцати, конфузился и льнул к ней, как маленький, чуть не держался «за ручку». Голова у юноши крупная, откинутая назад, на тонкой шее. В остром лице, в подпрыгивающей походке что-то птичье. «Мой сын... Надо же знать... как быть с ним. У нас торговое дело. А он все стихи да стихи! Если талант - пусть! Но если одни выдумки и глупость - ни я, ни отец не позволим...» Она вынула из сумочки несколько исписанных листков. «Стихи ничем не пленили меня, и я уже готов был отделаться от мамаши и сынка, когда, взглянув на юношу, прочёл в его взоре такую напряженную, упорно-страдальческую мольбу, что сразу как-то сдался и перешёл на его сторону»- пишет Маковский. «Да, сударыня, ваш сын - талант!» Юноша вспыхнул, просиял, вскочил с места, потом вдруг засмеялся громким смехом и опять сел. Мамаша быстро нашлась: «Отлично! Значит - печатайте!». И ведь среди этих смятых листочков было знаменитое ныне и так любимое мною «Дано мне тело - что мне делать с ним...» Страшно представить, что мир не увидел бы этот шедевр, не прояви тогда решительная Флора свою напористость. Близкие звали его Оськой, хотя этот «маленький ликующий еврей был величествен, как фуга»( так описал его нам Пунин, муж Анны Ахматовой). Георгий Иванов запечатлел образ Мандельштама ещё более красноречиво: «Вид, обращающий внимание. Костюм франтовский и неряшливый, баки, лысина, окружённая редкими вьющимися волосами... еврейское лицо и удивительные глаза. Закроет глаза- аптекарский ученик. Откроет - ангел». Только ангелу под силу было создать эти замечательно-воздушные, какие-то невесомые строки.
СТАРЫЙ ЧЕРДАК - всего понемногу...
:Евгения Бабаханова
Дано мне тело – что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?
Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.
На стекла вечности уже легло
Мое дыхание, мое тепло.
Запечатлеется на нем узор,
Неузнаваемый с недавних пор.
Пускай мгновения стекает муть –
Узора милого не зачеркнуть.
1909
Разве можно себе представить, что этих гениальных, этих
восхитительных строк могло бы не быть? Ведь юного Осипа Мандельштама в поэзию буквально за руку привела его мать, решительная особа по имени Флора.
Маковский, редактор журнала «Аполлон» и сын знаменитого русского художника, оставил нам восхитительное описание этого знаменательного для русской поэзии события. Я прочитала эту историю в очерке замечательного писателя Вячеслава Недошивина, и она меня буквально заворожила.
«Как-то утром некая особа требует редактора. Ее сопровождал невзрачный юноша лет семнадцати, конфузился и льнул к ней, как маленький, чуть не держался «за ручку». Голова у юноши крупная, откинутая назад, на тонкой шее. В остром лице, в подпрыгивающей походке что-то птичье. «Мой сын... Надо же знать... как быть с ним. У нас торговое дело. А он все стихи да стихи! Если талант - пусть! Но если одни выдумки и глупость - ни я, ни отец не позволим...» Она вынула из сумочки несколько исписанных листков. «Стихи ничем не пленили меня, и я уже готов был отделаться от мамаши и сынка, когда, взглянув на юношу, прочёл в его взоре такую напряженную, упорно-страдальческую мольбу, что сразу как-то сдался и перешёл на его сторону»- пишет Маковский.
«Да, сударыня, ваш сын - талант!»
Юноша вспыхнул, просиял, вскочил с места, потом вдруг засмеялся громким смехом и опять сел. Мамаша быстро нашлась: «Отлично! Значит - печатайте!». И ведь среди этих смятых листочков было знаменитое ныне и так любимое мною «Дано мне тело - что мне делать с ним...» Страшно представить, что мир не увидел бы этот шедевр, не прояви тогда решительная Флора свою напористость.
Близкие звали его Оськой, хотя этот «маленький ликующий еврей был величествен, как фуга»( так описал его нам Пунин, муж Анны Ахматовой). Георгий Иванов запечатлел образ Мандельштама ещё более красноречиво: «Вид, обращающий внимание. Костюм франтовский и неряшливый, баки, лысина, окружённая редкими вьющимися волосами... еврейское лицо и удивительные глаза. Закроет глаза- аптекарский ученик. Откроет - ангел».
Только ангелу под силу было создать эти замечательно-воздушные, какие-то невесомые строки.