ЮРЬЕВ-ПОЛЬСКИЕ ИZVЕСТИЯ. ПРИЧАЛ ТВОРЦОВ

:

Сергей Хламов

9 июл 2021

ПОРТРЕТ

(рассказ из цикла «Будни и праздники Гаврилыча»)

ПОРТРЕТ - 908862912541

На завалинке сидели двое. Такие стариковские посиделки летними вечерами в селе были обычным делом. Неторопливо дымила самокрутка, а разговор вёлся такой же неспешный, стариковский. Казалось бы, ни о чём, но имевший свой глубокий философский подтекст.
- А помнишь, Авдотья, - пуская сизый думок, как обычно, через уголок смявшегося, как лист бумаги, беззубого рта, начал свои воспоминания Гаврилыч, - как раньше-то жизнь в селе бурлила? Работали, конечно, много, но и отдохнуть могли: на Рождество в санях катались, на Пасху, светлый Христов праздник, яйца катали, с угощением из дома в дом ходили, а как ряжеными дурачились на Святки?..
- Да-да, один раз ты, старый, так наугощался у соседей, что тулуп наизнанку надел. Вот потеха-то была!
- Что ты, что ты, Авдотья, это я нарочно, для пущего смеху…
- Знаю я, для какого смеху всё это было.
- А свадьбы как играли, - старался перевести разговор Гаврилыч, чтобы жена больше не припоминала ему старый конфуз. – Без драки, а то и двух – никак не обходилось. А что нынче? Молодёжи-то в селе почти не осталось. Какие тут свадьбы? Всё больше поминки. А на них что? Помямлют старики оставшимися зубами картошки с капустой, выпьют для приличия чуток и по домам. А помнишь, хоронили отца Илию, батюшку нашего? Так за стол в три, а то и четыре присеста народ садился. О, сколько люду-то было!..
- Да что ты, дед, напраслину-то гутаришь? Посмотри кругом, в каждом почти доме и дети, и парни с девками на выданье есть. Устарел ты просто, вот и ворчишь без всякого повода.
После этих слов Гаврилыч тяжело вздохнул, как-то неловко махнул рукой и затушил о завалинку тлевшую цигарку. Вечер воспоминаний о былой жизни у него закончился. Не знал он, что завтрашний день готовит ему на этот счёт интересный сюрприз.
Не успел старик с утра протереть вылинявшие от времени глаза, как его в бодрствование привёл внук Костюшка.
- Дедка, дедка, вставай скорее, - тряс он за плечо Гаврилыча, потягивавшегося на печке. – Там такое!..
- Что, опять наш петух с соседским подрался? – неохотно, позёвывая, отвечал внуку дед. – Или снова Ванька-озорник из лесу выводок волчат притащил?
- Нет, дедка! Вставай, пойдём смотреть! – не унимался Костюшка.
Мальчонка вцепился в дедову руку и потащил его, что было детских силёнок, к центру села, к старенькой церкви. Ещё издалека оказалось видно, что возле храма толпился народ. Гаврилыч и предположить не мог, с чем был связан такой ажиотаж. «Вроде, нигде не дымит, чтобы люди собрались поглазеть на пожар», - путались в его старческой голове мысли.
- Ты толком объяснить можешь, что случилось? – в очередной раз он спрашивал внука.
- Идём, идём же, сейчас сам всё увидишь, - отвечал Костюшка.
У храма было суетно. Гаврилыч разглядел среди толпы многих односельчан, но были тут и незнакомые ему люди, в основном молодёжь, одетая по-городскому. Протиснувшись от разыгравшегося любопытства поближе к центру всего происходящего, он обнаружил следующее: во-первых, досужий народ внимательно слушал державшего речь мужчину лет тридцати пяти-сорока в чёрном сюртуке и такого же цвета банте на шее поверх воротничка с загнутыми вниз уголками белоснежной сорочки; во-вторых, прямо к ограде храма были приставлены, повешены, а иной раз кое-как прилажены разного размера изображения, какие в простеньких рамках, другие – в изящный позолоченных, а большинство и просто без рам.
- Что ж здесь такое делается-то? – с неким изумлением спросил Гаврилыч стоявшего рядом паренька.
- Да, подожди ты, дед. Слушай, сейчас всё узнаем, - нервно ответит тот, вслушиваясь в слова выступавшего.
Оказалось, что в село на пленер заехали учащиеся столичной Академии Художеств во главе со своим преподавателем-профессором, колесившие по уезду в творческой экспедиции в поисках интересной натуры. Конечно, Гаврилыч слов таких – пленер, академия, профессор, студент – и не слыхивал в своей тёмной жизни, но рассудил увиденное примерно правильно: к ним в село из Москвы приехали молодые художники со своим старшим, чтобы показать их картины и нарисовать здесь ещё что-то. Но почему они приехали именно сюда, он так и не смог взять в толк. Но это было уже не столь важным. Старик пошёл рассматривать выставленные в несколько рядов картины.
Тем временем, профессор после рассказа о цели приезда его группы в село начал лекцию о современной российской живописи, её направлениях, отличиях от заграничной и многом другом. Забитые селяне из его слов понимали мало, но слушали, так как не часто имели возможность вот так запросто пообщаться с образованными людьми.
Студенты-художники собрались возле своих работ, готовые показать их селянам. Гаврилыч рассматривал эти творения не без удовольствия. Ну, нельзя было сказать, что он, крестьянин, всю жизнь проживший в деревне, никогда подобного не видел. Видел, конечно. Например, иллюстрации в книжках внука, иконы и фрески-росписи на стенах в церкви, наконец, парадные портреты царя-батюшки и членов его семьи, висевшие на стенах в дамах более состоятельных селян, но вот так, чтобы сразу много картин и все настоящие, - такого старику лицезреть за всю свою жизнь не доводилось. Были среди работ и портреты, и сцены из городской жизни, и сюжеты быта богатых людей, и сельско-крестьянские зарисовки. Но Гаврилыча больше всего увлекли пейзажи. Он подолгу останавливался у каждого и силился понять, где тот или иной сюжет быль нарисован. И обязательно старался найти сходство с окрестностями их родного села.
- О! А это за нашей мельницей, в том месте, где берёзовая роща начинается, - радостно пояснял старик Костюшке, который крутился возле деда. – Видишь, вот и надломленное ветром старое дерево, а там, дальше – изгиб реки.
- Там, где мы с тобой прошлым летом малину собирали?
- Да-да, точно там! И надо же, как похоже намалёвано! – изумлялся старик. – А это, поди, у тётки Агрофены Курятницы в саду. Это только у неё такая вишня во всём селе. А здесь, гляди-ка, и церковь наша видна, и покос с усадьбой. - А ещё больше Гаврилыча удивила красота изображённых на холстах мест. Многое из этого и ежедневно пожилой мужчина видел вживую, но на всю их прелесть не обращал внимания. А тут какие-то мальчишки и молоденькие девчонки так всё натурально и красиво нарисовали.
Обойдя всю импровизированную выставку, старик решился подойти к профессору и выяснить, действительно ли на картинах изображены уголки здешней природы или где есть ещё похожие на эти.
- Так, значит, ты будешь старшой-то? – издалека начал Гаврилыч.
Мужчина в чёрном сюртуке отдал какие-то указания окружавшей его молодёжи, после чего юноши и девушки быстро разбежались.
- Здравствуйте, дедушка. Меня зовут Игнатий Егорович Воздвиженский, профессор Академии Художеств. Из Москвы. А это, - и он размашисто провёл в воздухе правой рукой, указывая на то место, где только что были юные рисовальщики, - ах, уже убежали, сорванцы. Я здесь со своими учениками. Мы приехали в экспедицию, чтобы запечатлеть красоты вашей природы, людей, живущих здесь, достопримечательности местные. Для учеников это будет экзамен. Кто справится, тот будет допущен до…
В какой-то момент Гаврилыч перестал вслушиваться в слова гостя, а больше вглядывался в его внешность, которая почему-то показалась знакомой. Но где он мог раньше видеть этого человека? Да и фамилию, такую необычную - Воздвиженский – он уже раньше слышал. Но при каких обстоятельствах? Ответа у старика пока не было. Воспользовавшись паузой в рассказе художника, Гаврилыч с небольшой робостью задал ему вопрос:
- Сдаётся мне, мил человек, что где-то тебя я уже встречал. Но не припомню – то ли в городе, то ли в Поповке, то ли ещё где... Да и фамилия твоя…
- Ах, Вы об этом? Мы с Вами, дедушка, видеться не могли, я в ваших краях впервые, но здесь, в соседнем селе Покровском, когда-то служил священником мой дедушка отец Виктор Воздвиженский.
- Ах, в-о-о-т оно-о-о что-о-о, - поняв, в чём дело, с нескрываемым удовольствием протянул Гаврилыч. - Отец Виктор. Как же, помню-помню. Голосом уж очень зычным обладал. Бывало, как начнёт службу, прямо заслушаешься. Редко такой голос нынче в храме услышишь. Только мало он в наших краях послужил. Его ведь куда-то перевели. А больше о нём мы и не слыхивали. А как он сейчас, жив ли?
- Нет, дедушки уже нет. Позапрошлой зимой преставился.
- Царствие ему небесное, - Гаврилыч перекрестился.
- Ну, как, Вам нравятся наши работы?
- Да-а, нарисовано знатно, толково. И что главное, - очень похоже. А куды потом всё это нарисованное добро девается? А? – любопытствовал старик.
- А когда как. Картины признанных мастеров обычно покупают коллекционеры или крупные музеи, выставочные залы, а ребята… ребята пока учатся. Из них не все станут такими мастерами. Дай Бог, один-два, и то далеко не обязательно. Тут, дедушка, талант нужен. Большой талант. И упорство в работе.
- Да-а, талант-то он в любой работе обязателен. Вот, возьми, к примеру, пастьбу. Если ты не знаешь подхода к корове, то она тебя и слушать не станет. Вон, третьего дня наш пастух напился, и мальчишки сельские несмышлёные его работу стали делать - пасти. Так у них всё стадо разбежалось. Чуть не всем селом до вечера скотину-то собирали. Вот тебе и талант. Тогда скажи мне, мил человек, - не унимался с расспросами Гаврилыч, - а много ли дают за такие картинки?
- Ну, тут цена от разных моментов зависит. Некоторые готовы и за бесценок отдать, а бывает и так, что за одну картину некий художник столько денег выручит, что впору и целое имение приобрести.
- Ух, ты… Не уж прямо так и целое имение? За вот такую картинку? Значит, выходит, ты намалюешь, скажем, наш деревенский луг, на нём коровы пасутся с овцами-козами, детишки бегают, - и за это целое имение? Как-то мне, мил человек, не верится в это.
- Ну, это, дедушка, Ваше дело – верить или не верить, но подобные случаи бывали и ещё обязательно будут. Вот, например, не так давно мой знакомый художник Василий Суриков написал картину «Меньшиков в Берёзове», так за неё ему господин Третьяков чуть не целое состояние уплатил. Слышали про такого художника?
После этих слов Гаврилыч сник и глубоко призадумался: «И как же это так? Ни пахать тебе не надо, ни сеять, ни со скотиной целый день возиться: накормить, напоить, отдоить, навоз вычистить, в табун отправить, а вечером встретить... Нарисовал картинку и, на тебе – куча денег, которых ни он, Гаврилыч, со своей Авдотьей, ни их дети с внуками все вмести никогда в руках не держали и держать не будут. Как-то не справедливо это…»
Пригорюнившийся старик шаркающей походкой побрёл домой. Его смятение заметил профессор-художник, которому стало как-то неловко, будто он обидел чем-то Гаврилыча.
- Послушайте, дедушка, - крикнул Воздвиженский в след старику. Ему хотелось селянина остановить, ещё с ним поговорить, порассуждать на разные темы. – У меня есть к Вам одно предложение.
Старик обернулся, потупленным взглядом посмотрел на столичного гостя.
- А хотели бы Вы попозировать мне. Я пишу жанровую картину, где рассказываю о нелёгкой доле российских крестьян-общинников. А Ваш типаж очень колоритен и непременно выигрышно будет смотреться в сюжете.
Гаврилыч опять ничего не понял из сказанного художником, но в интонации профессора ничего предосудительного не услышал. Поэтому вернулся к нему.
- Как ты, мил человек, сказал? По-по-позировать? А что это означает?
Художник уже более доступным языком объяснил своему собеседнику его задачу, после чего Гаврилыч протяжно выдал:
- Во-о-о-на тут чего… Да кто я такой, чтобы с меня картинки рисовать. Чай не амператор, не помещик. У меня и одежды-то подходящей нету.
- В этом-то и дело. Мы же не только знатных людей рисуем, иногда нам нужны такие, как, например, Вы. Живут-то не только богатые. И крестьянская жизнь по-своему интересна. А у вас, дедушка, дома какой-нибудь головной убор есть?
- Есть. Картуз есть да шапка, что по холоду надеваю. Но они старые уже, линялые да облезлые, в обед – сто лет. Куды мне обновы? Скоро на кладбище снесут. Пора уже.
- Старые, говорите? Это как раз и нужно! Ну что, согласны? Тогда я к Вашему дому подойду через час. А вы, дедушка, непременно одевайте картуз и выходите на завалинку. Какой ваш дом-то?
Придя домой, Гаврилыч обо всём случившемся подробнейшим образом рассказал Авдотье. Она только громко рассмеялась:
- Ну, старый, ты только ещё такого не выдумывал. Художники… картины… тебя рисовать… Ха-ха!
Но её усмешки отошли на задний план, когда Гаврилыч торжественно водрузил себе на голову видавший виды картуз, удобно примостился возле огненно-оранжевого куста лилий, похожего на цветочный пожар, что рос около завалинки их избы, а рядом с «моделью» стал крутиться молодой человек с чёрным бантом на шее, расставляя какие-то непонятные для неё приспособления.
- Этот дяденька картины для музея рисует, - указывая на Воздвиженского, объяснял Авдотье вездесущий Костюшка. - Он сейчас нашего дедку нарисует, и картинку эту в городе будут показывать. Вот как!
Гаврилыч, прочувствовав всю важность ситуации и свою значимость, закурил. Попыхивая дымком, он внимательно слушал указания художника:
- Поднимите чуть выше подбородок… Немного поверните голову влево... Правую руку положите на колено…
Старик охотно выполнял все требования.
- И долго ты тут, как истукан, сидеть-то будешь? – возмутилась в адрес мужа с подозрением смотревшая на происходящее Авдотья. – Воды надобно натаскать. Скотину поить скоро.
Гаврилыч, боясь пошевелиться, только косил на супругу глазами, указывая на то, чтобы она не мешала.
- Я надолго Вашего супруга не задержу, потерпите уж чуть-чуть, - спокойно ответил на негодование Авдотьи художник. – Моя задача в том, чтобы уловить характер, выражение глаз, улыбку. Это всего набросок.
С этими словами живописца женщина успокоилась и ушла хлопотать по своим домашним делам.
Молча сидеть Гаврилычу было не интересно, поэтому, украдкой делая очередную затяжку цигаркой, он спросил у художника:
- И не уж-то сейчас там у тебя, мил человек, будет нарисовано прямо похожее на меня? Э-эх!
- Будет, будет, - невозмутимо отвечал профессор живописи, делая очередной мазок кистью по холсту.
- А ведь вот как может случиться, - не унимался Гаврилыч, - помру не нынче-завтра, а память обо мне нарисованной останется. Вот не думал – не гадал, что на старости лет с такой оказией столкнусь. Это вы вовремя приехали к нам в село-то, а то был тут по весне из города фелшер. Настоящий, в белом халате, с какой трубкой в руке. Осматривал многих и меня тоже. Всё свою трубку к разным местам приставлял. Вслушивался что ли? Определил у меня какую-то сильную болезнь. Только название у неё чудное, не запомнил я. Говорит, от нервов она. А как тут не нервничать, когда без нервов никуды.
- А в чём проявляется болезнь-то? – поддержал разговор живописец.
- Главное, что, вроде бы, всё нормально, но вот ночью спать не могу. Ворочаюсь, ворочаюсь, а никак не усну. А днём всё нормально: как после обеда прилягу на печь, так сон крепкий приходит. И сны постоянно снятся. Красивые, будто бы в раю я, среди архангелов. А те поют. Красиво поют. Да глазами слаб стал. Что вдалеке, то вижу, а перед носом – никак не рассмотрю. Всё в тумане. Вот какая страшная болезнь-то, мил человек. Не ровен час, к праотцам буду собираться. Я ведь ещё при царе Николае Павлыче, царствие ему небесное, рождённый. Вот и смотри, какой я старый.
- Ну, это не такая уж и страшная болезнь, - улыбаясь, высказался Воздвиженский.
- Нет-нет, - стоял на своём Гаврилыч, - фелшер не зря ведь капли велел пить, и пузырёк с ними оставил. Горькие, но пить надо. Авдотья заставляет. Она у меня на счёт этого строгая. Поди-ка, ослушайся. Поперёк слова сказать не даёт.
Художник сделал ещё пару штрихов к портрету разболтавшегося старика и торжественно сказал:
- Вот, пожалуй, и всё. Готово!
- Как всё? Уже? – Гаврилыч готов был посидеть ещё, лишь бы не идти на колодец по воду.
- Да, всё. Можно, дедушка, расслабиться. Идите посмотреть на то, что получилось.
Старик, кряхтя, встал с завалинки, отбросил в сторону давно потухший окурок, подошёл к художнику. Долго всматривался в свой портрет, оценивал, искал схожесть-несхожесть с самим собой, настоящим. Нашёл, что похож, но ещё долго удивлялся тому, что вот так, запросто, при помощи красок и холстины можно нарисовать человека.
Тем временем с помощью прыти Костюшки почти всё село узнало, что старший из художников рисовал с Гаврилыча картину, поэтому к их с Авдотьей дому потянулся деревенский люд. Здесь собрались и ученики Воздвиженского, активно обсуждавшие наброски своего профессора.
- Дед Гаврилыч, да ты тут как гусар, важный такой, - с ехидством и усмешкой выкрикнул один молодой односельчанин.
- Картинку эту теперь и в нашу церкву повесить можно, - поддержала, заливаясь смехом, беззубая старуха.
- Цыц, ты, Андревна! – грозно окрикнул её Гаврилыч. – Не богохульствуй. Это портрет, а не икона. – На слове «портрет» он сделал особый акцент. – Поэтому никак в церкву его нельзя. Вот признают меня святым, как Пафнутия Боровского или Василия Великого, вот тогда будет можно. А так нельзя.
Толпа от дома Гаврилыча расходилась нехотя, все норовили съязвить в адрес старика, но он достойно отбивался. И самым главным его аргументом стало то, что нарисовали-то именно его, а не кого-то другого, и теперь о нём узнают в Москве, где портрет обязательно повесят на самом видном месте в музее.
Спал Гаврилыч этой ночью снова плохо. Но к утру крепко заснул. Снились ему опять архангелы, которые в этот раз не только пели, но и, летая возле портрета старика, всех со словами «Это раб Божий Гаврилыч. Вам обязательно нужно его увидеть» приглашали посмотреть на творчество художника Воздвиженского. И публика собиралась около портрета, а среди них высокие чиновники в золотых мундирах, генерал-губернаторы с орденами на атласных лентах, митрополиты и архиепископы в церковных одеяниях и сам царь-батюшка с семьёй. И все хвалили Гаврилыча, рассказывая, какую праведную он ведёт жизнь. А царь даже предложил возвести его в сан святого, и предложение это всеми собравшимися было с радостью одобрено.
История с портретом долго оставалась в памяти старика. Он часто любил рассказывать о встрече с известным художником Воздвиженским, с которым завёл крепкую дружбу, а тот в знак этой дружбы нарисовал его портрет. И портрет этот сейчас в Москве, в музее. И смотрят на него люди, и все узнают про Гаврилыча. Односельчане, пока не забылось пребывание у них живописцев, старика так и звали – Портрет Гаврилыч. Дед на это сначала обижался, но потом перестал.
Рассказ этот был бы неполным, если бы года через три-четыре после случившегося в село на каникулы не приехал бы племянник той самой Андревны, которая больше всех смеялась над Гаврилычем и его портретом. Племянник этот был грамотным молодым человеком, учился в Москве и однажды посетил художественную выставку профессора живописи Воздвиженского и его учеников под названием «Природа и типы русской сельской глубинки». И на одной из картин среди множества крестьян, занимавшихся своими житейскими занятиями, разглядел образ старика в поношенном картузе, очень похожего на их Гаврилыча.
Узнав об этом, старик словно заново родился. Даже засобирался в Москву на ту выставку. Однако, вспомнив про свою «страшную болезнь», решил:
- Пусть другие смотрят, а мне надо по воду на колодец…

9 июня 2021 г.
г. Юрьев-Польский.
•

Комментарии