В детстве я был далек от актерской специальности, но все же ходил в драматический кружок.

Там меня интересовали девочки. Школы у нас были раздельные, поэтому только в кружке я мог с ними беспрепятственно общаться. Девочки мне страшно нравились, я влюблялся во всех сразу. Ну и кроме того, в кружке была замечательная творческая атмосфера - я ходил туда как сейчас ходят в клуб, на футбол.
А когда я закончил в школу, то понял, что с моими отметками трудно будет попасть в какой-либо серьезный вуз. Плюс еще национальность осложняла мою жизнь. Для меня были закрыт Ленинградский университет, медицинские институты, Горный институт. Оставался Герценовский и, по-моему, холодильный институт. А в театральный была квота. Друзья сказали: "Чего мучаешься, иди - туда принимают".
Мои родители очень хотели, чтобы я имел высшее образование. Сами пробивались из маленького городка: мама так и не получила высшего образования, отец окончил Рабфак. После того, как я сказал, где собираюсь учиться, отец встал на дыбы. «Не мужская это профессия». Рассказал, что когда артисты приезжали в город Глухов, откуда он был родом, бабы снимали все белье с веревок. Вечно голодные вороватые артисты могли и белье стянуть. Папа был уверен - артисты хуже цыган. Он предложил компромиссный вариант – поступить в институт киноинженеров.
Я подал документы в этот институт и больше туда не заходил. В театральный-то можно было отдать копии. Абитуриентам шли навстречу, чтобы люди не теряли год в случае провала. Впрочем, отец скоро узнал о моем мошенничестве. Через полтора месяца домой пришла бумажка из института киноинженеров, где было написано: «В связи с тем, что вы не прошли медкомиссию - до экзаменов не допускаетесь».
В театральном приключения начались как только я туда пришел. На пороге встретил двух молодых людей, которые сказались выпускниками режиссерского факультета. Им было совершенно нечего делать в ожидании распределения и они валяли дурака. Эти двое взяли надо мной «шефство», и ...сделали все, чтобы я... не поступил. Во-первых, они мне сообщили, что я тюзовский герой - хороший мальчик, который отлично учится и ведет комсомольскую работу. Образ диктовал быть повыше ростом. Мне пришлось попросить сделать мне из китовой кожи большие, неподъемные и негнущиеся платформы на ботинки. В этих ботинках я ходил как на лыжах. Кроме того, «старшие товарищи» придумали мне репертуар. Я читал отрывок из «Тараса Бульбы», стихи Маяковского и героическую басню Крылова «Волк на псарне». И еще они научили меня разным жестам и завываниям. Когда я читал свой репертуар комиссии, то она морщилась и отворачивалась. Я понял, что провалился и цепляясь за последнюю соломинку нагло сообщил: «А я не пел еще». Бодро начал песню «По долинам и по взгорьям». У меня было очень неважно со слухом, и я все время забирался на ноту выше, чем играла пианистка. Мы подстраивались друг под друга, но последние высокие ноты я уже не пел, а выл, чтобы хоть как-то вытянуть эту длинную песню. И что вы думаете? Меня – взяли! Хохлов Константин Павлович потом мне признался, что редко видел такого идиота. Но он разглядел во мне тогда что-то живое, может быть, обаятельное. Меня взяли условно, предупредив, что свою состоятельность я должен еще доказать.
Анатолий Равикович