....

Все существо ее тоскующего сердца
Покоилось в единственном горшке,
В том кактусе, с которым по инерции
Жила она на двадцать пятом этаже.
И кактус знал, и понимал: ее натура -
Бездушная, колючая (ну, в общем, как он сам), -
Ведь это лишь защита, что она не дура,
Что не желает волю дать своим слезам.
Спустя четыре долгих года "симбиоза"
В нем что-то щелкнуло, и он зацвел - ожил.
И тот цветок, похожий чем-то на мимозу,
С ней сделал то, на что так мало было сил.
Она жила, цвела и жизнью наслаждалась -
Ведь не бывает так, чтобы у злобных стерв,
Цвел кактус. Да, она хорошая - все заблуждались.
Но естество противилось расходовать резерв.
Резерв добра невосполним она считала,
Все берегла для призрачных каких-то нужд.
Но думая о кактусе, вновь расцветала. Колебалась.
"Твори добро", казалось ей - "Себя обезоружь".
И в транспорте, случайному попутчику, мужчине,
Неосторожно смевшему задеть ее плечом,
Хотела грубо высказать, погрянуть вновь в пучине,
Но поняла, сама не удержалась - он при чем?
И вместо грубых слов "Мужлан и хам", "Мужик обязан",
"Купи машину", "Нанимай такси" и прочих сцен
Она вдруг, понимая как ее мир связан,
Менялась так, как будто ждала этих перемен.
Кокетливо моргнув, сказала "Ой, простите.
Все я. Какая неуклюжая, ну надо ж так."
Сказала, улыбнулась, забывая о граните,
Разбившемся в душе. И сгинул полумрак.
Мужчина мрачный, так желавший поругаться,
В ответ на соприкосновение их плеч,
Не стал ворчать, сказал "Все может статься.
Хорош и я, мне еще только не хватало лечь."
Он вышел, подошел к газетному киоску,
Дал деньги, взял газету, сдачу получил.
Пересчитал, и задушив все злобы отголоски,
Взглянул с улыбкой и перепроверить попросил.
А ведь хотелось нагрубить ей, обозвать коровой.
И продавщица жаждала поогрызаться от души.
Но на улыбку лишь качнула головою -
"Стара я стала, мне пора на пенсию идти"
В ответ мужчина с добродушным видом
Промолвил: "Ладно вам, вы еще очень ничего.
На математику я сам держу обиду,
С утра мы все не очень дружим с головой."
Заряд тот бодрости, что передал мужчина,
Лишь ненадолго задержался в продавце -
Его мишенью стал старик в морщинах
С какой-то грустью непонятной на лице.
Сей старичок, преклонных лет хранитель
Знаком был продавщице много лет.
Его слова: "За "Правду", вот возьмите"
"Берите" - постоянным был ответ.
Но в этот раз все было по-другому.
Пошарив под прилавком, под столом,
Дала она мужчине пожилому
2-3 журнала и моргнула "Отобьем."
Журналы те лежали мертвым грузом
Еще с весны, а может быть зимы
И были бы наверное обузой,
Нагрянь с проверкою начальничьи умы.
Наш ветеран, придя в обжитый дворик,
Соседку повстречал у входа в дом
Но вместо ворчаливого "Слышь, Лорик" -
"Лариса, здравствуй", проглотив ехидства ком.
Не стал отчитывать за топот детских ног,
Не возражал, что хлопает балкона дверь,
Не стал кряхтеть о том насколько одинок,
И даже позабыл про боль былых потерь.
"Лариса, я смотрю Наташка ваша
Так быстро выросла - невеста прям уже.
Твои ли гены, или папы Паши,
Но покорить способна всех мужей."
Лариса завела Наташку в садик,
Явилась на работу к девяти.
Заметила бабульку где-то сзади,
Все норовящую вперед пройти.
Бабулька та, ввязавшаяся в спор,
Должна была бы быть вчерашней пациенткой.
Хоть был у доктора с ней раньше разговор,
Забыла бабушка, что ей болит коленка.
Забыла день, часы попутала, не так болело?
Не важно. Вот она, пришла - здесь и сейчас.
"Бабуль, пошли со мной." - Лариса смело
Покинула регистратуру в первый раз.
Поднялась к доктору и скромно постучалась
"Простите, тут такое дело, в общем, вот..."
Врач через силу улыбнулся, бабка извиняясь:
"Родной, простите, не хотела доставлять хлопот"
А ведь хотелось покряхтеть, залезть в чужую душу,
Поспрашивать "Кто в грусти виноват твоей?",
Просить лекарств в манере, свойственной старушке, -
Побольше, подешевле, посильней.
Произнесла "Милок, не злись, прости старуху,
Ведь понимаю, вылечить года не суждено.
Я через день хожу к тебе, как стрекотуха,
Хоть не прожить нам больше, чем предрешено."
Врач, от журнала оторвав тяжелый взгляд,
Ей улыбнулся, взял ее за руку
Так искренне, как будто выпил яд,
Убивший в нем терзающих его тоску и муку.
В вечерних сумерках, идя домой с работы,
В служебные семнадцать метров пола, потолков.
Туда, где нет ни теплоты и нет заботы.
Наш доктор понял, как устал от пустяков.
Мы, я, она, он и она, а был ли он?..
Бабулька вспомнилась и дико накатило
Зашел в ближайший супермаркет за вином.
Сказал себе: "Да что же ты творишь, дурило?"
Купил вино, ее любимый торт, цветы
Пошел в другую сторону, не к дому
Не понимая, для чего сжигать мосты?
Ведь можно было сделать по-другому.
Поднялся к ней, она открыла двери,
Впустила, с грустью опустила взгляд.
"- Я тут подумал, что мы всё как звери,
Как дети, всё играем в детский сад..."
Она с надеждой приподнЯла брови,
Все так же опасаясь, как всегда.
"...как будто бы в песочнице, ей-богу -
«Мое», «Твое», «Да удавись», «Отдай сюда»..."
"...На вот цветы и торт тебе купил. Такие?"
Она слегка кивнула. "- Вроде да."
"- Но вот цветы убил, они живые."
Она взяла. "- Ну, это не беда."
Слегка замялся: "- Тут еще вот это..."
Она с отчаяньем: "- Ну что на этот раз?"
Он: "- Торт помял, не внял твоим советам.
Быть может его сразу в унитаз?"
Она (расслабленно): "Ага, сейчас, два раза!
Ведь вкусный же. Садись, я все решу сейчас.
А у меня зацвел мой кактус. Казус?
Представь ведь, за четыре года в первый раз."
=Роман Дашкевич=