Истории Ирины Ас

12 июн

Мачеха-35...

— Месяц над нашею крышею светит,
Вечер стоит у двора.
Маленьким птичкам и маленьким детям
Спать наступила пора.
Завтра проснешься — и ясное солнце
Снова взойдет над тобой…
Спи, моя радость, усни.

Молодая женщина сидела на табурете в узеньком проходе между кроватями детей и пела колыбельную, положив руки на плечи каждого мальчика. Сережу она легонечко укачивала, а Степу просто держала за плечо, чтобы он почувствовал ее поддержку.
Мачеха-35... - 988844593615
Стёпа руку тёти Ани не убирал. Впервые не дёрнулся, не отстранился от неё. Она каждый вечер приходила в их с Серёжей маленькую комнату, укачивала сына, пела ему колыбельную. Обычно Стёпке это было неприятно. Неприятен её голос, неприятно то, что она желает и ему спокойной ночи.
Но сегодня ее рука на плече была нужна Степе как воздух. Она давала понять, что он не один, что тетя Аня на его стороне. Сегодняшний вечер переменил представление мальчика об этой женщине.

Когда отец влетел на кухню и ударил Степу, не разбирая, куда бьет, молодая, хрупкая на вид женщина, бросилась на защиту чужого ребенка, как тигрица. Батя ударил так сильно, что Степка свалился с табурета и отлетел к кухонной плите. А еще он орал. Он так орал!

— Это я-то, по-твоему, предатель? Твоя мамка с фашистами сотрудничала, а предатель я?!! Я же говорил тебе больше не упоминать о ней, предупреждал, чтобы ты успокоился.

— Не смей, не смей, — кричала тетя Аня, — не трогай его и не говори плохо о его маме. Ты не можешь говорить такое мальчику, он ее любит.

Степке было больно, он был слегка оглушен, но все равно мальчик, упершись спиной в газовую плиту, продолжал защищать маму:

— Не сотрудничала она с фашистами. Ты врёшь!

Сжимая кулаки Иван сделал шаг вперёд, отшвырнул ногой упавший табурет. А чужая тётка, которую Стёпа считал своим врагом, кинулась вдруг, подняла мальчика на ноги и заслонила собой.

— Ты не ударишь его больше. Ты не можешь, не должен так делать.

И отец отступил, ушёл во двор, Стёпка видел в окно, как присел он возле поленницы на колоду и достал свою неизменный кисет. Долго сидел там, скручивал одну за другой самокрутки, а тетя Аня, выглядевшая потрясенной даже больше самого Степы, продолжила кормить детей. Ее руки тряслись, когда она вновь пододвигала Степе тарелку с супом. Мальчик не ел уже не потому, что считал свою идею с голодовкой удачной, просто сильно болела разбитая с внутренней стороны щека, на которую пришелся удар бати. Степка все время проводил по ней языком чувствуя солоноватый привкус во рту.

Когда отец вернулся в дом, тетя Аня увела детей в спальню. Увела раньше обычного. Долго рассказывала сказку про Василису Прекрасную и Кощея Бессмертного, а потом пела колыбельную, положив руки на плечи мальчишек.

Так и уснул Степа под звук ее красивого нежного голоса. Утром проснулся и увидел, что тетя Аня из комнаты не ушла. Притулилась на самом краешке Сережиной кровати, согнула ноги и спит, подложив руки под щеку, совсем как маленькая девочка. Понял Степа, что не захотела она спать с батей. Обиделась. А ведь обиделась из-за него, из-за Степы!
И как-то не получалось уже у мальчика относиться к тете Ане, как к врагу.

На завтрак она сварила мальчишкам кашу и намазала маслом хлеб, слегка посыпав каждый кусочек сахаром. Самый любимый Степкин бутерброд. Он с удовольствием его ел, запивая крепким чаем, когда на кухню вошел батя.

— А меня покормишь?

Тетя Аня достала из шкафчика чистую тарелку, положила в нее кашу, поставила перед мужчиной. И все это молча.

— Что, так и будем молчать? — хмурился Иван.

— Мы поговорим. Потом поговорим, — прошелестела молодая женщина.

Степа доел хлеб с маслом. Он больше не чувствовал, что одинок. Это батя один, а их трое. Тетя Аня, Сережа и он. Вот так-то!

После завтрака Степан собрался в школу, и на этот раз не стал возражать, когда тетя Аня пошла рядом с ним, неся Сережу на руках. Они вместе прошли два квартала, а когда нужно было разойтись в разные стороны, женщина остановила Стёпу.

— Ты после школы приходи ко мне в больницу. Расскажешь, как вы с мамой жили в войну. Ладно, Стёпа?

— Хорошо, — солидно кивнул мальчик, — приду.

Анна, понимая, что опаздывает на работу, заспешила. Быстро добежала до яслей Серёжи, а потом в больницу.
Аню там все любили, хоть и считали немного блаженной. А всё потому, что она не могла отказывать в помощи никому, даже самому неприятному, отталкивающему пациенту. Некоторое время назад в больницу поступил заключённый, из тех, что работали на строительстве закрытого военного объекта за городом. Заключённого придавило плитой, и ему пришлось ампутировать ноги. Возле его одиночного бокса постоянно сидел милиционер, хотя смешно было охранять. Куда этот зэк может убежать, без ног? Но даже не из-за судимости больного не любили медсёстры заходить в бокс. Уж очень отвратный был пациент. Настоящий доходяга, он надрывно кашлял и вонял, пахло от него, как от выгребной ямы. Многие медсёстры отказывались ставить ему уколы, а санитарки с неохотой выполняли гигиенические процедуры, выносили судно. Одна из медсестёр заявила:

— Да я лучше уволюсь, чем буду с таким возиться. Меня потом блевать тянет целый день.

И только Аня заходила в бокс спокойно. Не могла по-другому. Он же тоже человек и не должен в больнице умереть без лечения. Пусть неприятный, пусть кашляет, не прикрывая рот и разбрызгивая вокруг себя мокроту, пусть воняет, все равно не откажешь ведь в помощи!

Вот за такие поступки считали Аню в больнице слегка блаженной. Думали, что за ее добрый характер ей и повезло. Это ведь настоящее везение, в послевоенные годы, когда мужиков осталось наперечет, к ней приехал отец ее ребенка.
Аня была простодушна и никогда не скрывала от коллег, что в военное время у неё завязался роман с женатым человеком. Все это знали, но никто и подумать не мог, что этот женатый приедет к Ане. Приедет с сыном, но ничего страшного. Главное, ведь — мужик в доме, отец для пацанов.

— Повезло тебе, Аннушка, повезло! — качала головой возрастная санитарка Кузьминична. — Мужик в доме — это в наше время настоящее счастье. Ты уж давай, не отпугни его, не будь простодырой, а то еще вернется к своей жене.

То, что у Ивана случилось с женой, Аня не рассказывала в больнице. Впервые в жизни что-то старалась утаить. Неприятная эта история, а если Стёпа будет жить с ними, не нужно, чтобы его считали сыном изменницы Родины.
Медперсонал считал Аню счастливой, а считала ли она сама? Вот это был вопрос весьма неоднозначный.

Аня любила Ваню. Там, на войне, во время страшного боя, прикрывала его собой и шептала:

— Родненький, живи.

В тот момент ей казалось, этот мужчина стал близок. И когда вместе выбирались из окружения, когда отдавал ей последнюю картошку, снимал с себя отданную местными жителями фуфайку и укутывал ее, она думала, что знает его. А знает ли на самом деле?
Поняв, что забеременела, Аня долго думала, как поступить. Совесть требовала скрыть это от Вани, вернуться домой и потеряться для него. Где-то далеко Ваню ждет жена, дети, и он должен вернуться к ним. Вот что говорила совесть, а душа рвалась на части от желания, чтобы Ваня узнал о ребенке, чтобы хоть одним глазком, хоть разочек ребенок увидел папу.
Письмо, что позже Иван хранил рядом с сердцем, было не первым. Анна писала, рвала и снова писала.

Поняла, что поступила неправильно, когда сразу после победы Иван приехал к ней. Сказал, что будет жить только с ней и с Сережей! Их любовь сильнее всего на свете, сильнее долга. В первое время Ане было ужасно стыдно, что она увела мужчину из семьи. Она мучилась, считая, что на чужом несчастье своего не построишь. Самый любимый, самый родной рядом с ней. А родной ли?

Дни перетекали в недели, недели в месяцы, и вдруг Аня задумалась, знает ли она Ивана на самом деле. Некоторые его поступки и рассуждения вводили в замешательство. И даже одно то, что он приехал к ней, а не к жене, по сути являлось доказательством, что она Ивана выдумала. Тот, настоящий, каким мужчина ей казался, должен был перечеркнуть любовь и поехать к семье. Тот, выдуманный, не смог бы так поступить, не оставил бы своих родных в неведении относительно своей судьбы, не наплевал бы на их жизнь. А Ваня о семье даже не вспоминал. Пытался устроиться на работу, с твердым намерением остаться рядом с Аней навсегда. Трудоустроиться не получилось. К Ивану возникли большие вопросы относительно прописки, относительно семьи. И вот тогда Аня, наверное, впервые в жизни проявила твердость. Она сказала, что Иван должен ехать к своим. Ехать, и точка! Она практически выгнала его. Почему-то после этого стало гораздо легче. Совесть перестала есть поедом, да и вообще...

А вот сейчас, когда Иван приехал вновь, совесть Аню не грызла. Не за что было. Оказалось, что с его семьей не все так просто. Жена за время войны снюхалась с фашистами, и в итоге поехала в лагеря. Не такая уж она и хорошая, его жена, оказалась женщина, как Аня себе напридумывала.
Старшая Ванина дочка, почти взрослая, училась в медицинском и поехать с отцом не смогла. Аня бы с радостью заботилась о мальчике Стёпе, только вот мальчик оказался ершистый. Так Аня считала до последнего вечера.

А потом на кухню ворвался незнакомый мужик. Это был не Иван, не мог быть он! Ваня не мог ударить своего сына, не мог орать на мальчика таким голосом! И Стёп вовсе не ершистый. Мальчик поступает правильно, он защищает свою маму. Делает это с твердой уверенностью, а ведь он уже не маленький, он должен многое понимать, многое видеть. Если бы его мать работала на немцев, Стёпа не мог бы этого не заметить. Аня позвала его в больницу, чтобы побыть со Стёпой вдвоём, чтобы впервые по-настоящему поговорить там, где Иван, точно не сможет услышать.

— Опаздываешь, — ворчала Кузьминична, когда Анна влетела в отделение. — Беги уже в операционную. Операционная медсестра на больничном, ты будешь ассистировать. И пациент такой, с гнойной гангреной, с запашком. Всё, как ты любишь.

Какой запах? Как вообще можно чувствовать неприятный запах, когда человек, пациент страдает, когда ему больно? Аню переполняло сострадание, и она не замечала вони, не испытывала отвращения.
Не в первый раз ассистировала она на операции, но сегодня была рассеяна. Мысли вновь и вновь улетали в сторону от операционной, от находящегося в наркозе пациента. Мысли кружились вокруг обувной мастерской, где работал сейчас мужчина по имени Иван. Мужчина, ударивший собственного сына.

Операция затянулась, и когда Аня, наконец, освободилась, она поняла, что уроки в школе закончились где-то час назад. Вряд ли Степа ее дождался, если вообще приходил. Рассеянно снимая с головы медицинский колпак, Аня выходила из операционной, когда ее окликнула одна из медсестер.

— В приемном покое мальчик тебя ждет. Давно сидит. Это сын твоего мужчины, да?

Людям интересно. Всех распирает любопытство. Анина личная жизнь почему очень волнует медперсонал. Она не стала отвечать на вопрос. Пошла к Стёпе.

Мальчик сидел на лавочке, где обычно сидят люди только поступившие или родственники доставившие пациента. Стёпа и не заметил, как пролетело время. Он с любопытством прислушивался к жалобам больных, разглядывал плакаты на стенах. Ему было интересно.

Аня сразу повела Степу в столовую. Обед там закончился, но, как правило, для медсестер всегда оставляли и супчик и второе.

— Ешь, — поставила она перед Стёпой тарелку гречки с котлеткой и стакан остывшего чая, — ешь и рассказывай. Стёпа, расскажи мне о своей маме. Почему ты так уверен, что она не виновата, хотя твой отец утверждает обратное?

Котлетка выглядела аппетитно. Мальчик сначала хотел схватить ложку и приступить к еде, но, услышав вопрос тёти Ани, забыл и про еду и про всё на свете.
Она спросила, она заинтересовалась! Может быть, настало время узнать ей правду и снять с ушей ту лапшу, что навешал ей батя? Стёпка был готов, давно готов рассказать правду про маму. Он даже первое предложение в уме составил. Умное предложение, взрослое.

— А как вы сами думаете, может быть изменником Родины человек, убивший немецкого офицера?

Так Степан начал свой рассказ про маму.
👇
ПРОДОЛЖЕНИЕ ТУТ...

НАЧАЛО ТУТ...
•

Комментарии