и над крышей его не струится дымок. Намела на крыльцо осень листьев багряных… Нас никто тут не ждёт, на воротах – замок. Мы поднимемся в дом по ступенькам крылечка, всё родное в глазах, каждый шаг от ворот. И опять заболит, затоскует сердечко, от того, что теперь тут никто не живёт. Не натоплена печь. То, что было – не будет. Тут на всём полумрак от завешенных штор. И глядят со стены дорогие нам люди, будто, с нами ведут свой немой разговор о нелёгкой судьбе, о печальной разлуке, как любили всегда тут гостей принимать. И не знают они, как их выросли внуки, посмотреть бы на них, всех их крепко обнять. В доме вытопим печь, чисто вымоем рамы и помянем не раз мы людей дорогих. Русской печки тепло, снова вспомнится мама, как умела она выпекать пироги! В доме прежний уют, под накидкой – подушки, свет вечерней зари золотит облака, из настенных часов прокукует кукушка. - Ты постой, не спеши, нашей жизни река… Кириллов Николай
Моя дача
Дом родительский пуст без отца и без мамы,
и над крышей его не струится дымок.
Намела на крыльцо осень листьев багряных…
Нас никто тут не ждёт, на воротах – замок.
Мы поднимемся в дом по ступенькам крылечка,
всё родное в глазах, каждый шаг от ворот.
И опять заболит, затоскует сердечко,
от того, что теперь тут никто не живёт.
Не натоплена печь. То, что было – не будет.
Тут на всём полумрак от завешенных штор.
И глядят со стены дорогие нам люди,
будто, с нами ведут свой немой разговор
о нелёгкой судьбе, о печальной
разлуке,
как любили всегда тут гостей принимать.
И не знают они, как их выросли внуки,
посмотреть бы на них, всех их крепко обнять.
В доме вытопим печь, чисто вымоем рамы
и помянем не раз мы людей дорогих.
Русской печки тепло, снова вспомнится мама,
как умела она выпекать пироги!
В доме прежний уют, под накидкой – подушки,
свет вечерней зари золотит облака,
из настенных часов прокукует кукушка.
- Ты постой, не спеши, нашей жизни река…
Кириллов Николай