"...

Я отдала визитъ Кауницу и скоро получила приглашеніе обѣдать у него; я согласиіась, но съ тѣмъ условіемъ, чтобъ обѣдъ былъ назначенъ раньше, и притомъ безъ всякого замедленія, оговорившись, что здоровье не позволяетъ мнѣ отсту- пать отъ этой регулярности.
Надо замѣтить, что онъ очень любилъ поступать наперерокъ тому лицу, которое начинало съ нимъ знакомство на какихъ бы то ни было условіяхъ;
за всѣмъ тѣмъ, когда я вошла въ его домъ, въ три часа съ половиной, онъ ожидалъ меня.
За столомъ онъ говорилъ о предметахъ, біизкихъ моему отечеству и, между прочимъ, обратилъ разговоръ на Петра I.
Ему, замѣтилъ онъ, Россія обязана, какъ своему политическому творцу, вели- чайшими благодѣяніями.
Я опровергала это мнѣніе, приписывая его заблужденіямъ и предразсудкамъ иностранныхъ писателей, которые распространили его съ той цѣлью, чтобъ превознести похвалами себя или свои націи; Петръ I окружалъ себя иностранцами; очевидно, слава его творчества и трудовъ, въ нѣкоторой степени, должна отразиться на его помощникахъ“.
„Задолго до этого монарха, сказала я, Россія славилась великими завоеваніями; Казань, Астрахань, Сибирь и богатая и воинственная „Золотая Орда“, покорились нашему оружію; что же касается до искусствъ, они давно были введены и покровительствуемы въ Россіи. Мы можемъ похвастаться историками, которые оставили намъ гораздо больше манускриптовъ, чѣмъ вся Европа вмѣстѣ“.
„Но вы кажется, забываете сказалъ Кауницъ, что Петръ I ввелъ Россію въ политическій союзъ съ другими Европейскими государствами, и только со времени его мы начали признавать ея существованіе“.
„Послушайте, отвѣчала я, такая обширная страна, какъ Россія, надѣленная всѣми источниками силы и богатства, не нуждается на пути своего величія въ иностранной помощи; если управлять ею хорошо, она не только неприступна въ своей собственной мощи, но въ состояніи располагать судьбой другихъ народовъ, какъ ей угодно. Притомъ, извините меня, если я замѣчу, что это непризнаніе Россіи до Петра, было скорѣе невѣжествомъ, а глупостью Европейскихъ народовъ — упустить изъ виду такую страшную силу. Впрочемъ, я готова признать заслуги этого необыкновеннаго человѣка.
Онъ былъ геній, дѣятельный и неутомимый на поприщѣ улучшенiя своей строны; но эти достоинства были омрачены недостаткомъ воспитанія и буйствомъ его самовольныхъ страстей. Жестокій и грубый, онъ все, что было подчинено его власти, топталъ безъ различія, какъ рабовъ, рожденныхъ для страданій. Если-бъ онъ обіадалъ умомъ великаго законодателя, онъ, по примѣру другихъ народовъ, предоставилъ бы промышіеннымъ силамъ, правильной реформѣ времени постепенно привести насъ къ тѣмъ улучшеніямъ, которыя онъ вызвалъ насиліемъ; или, если-бъ онъ умѣлъ оцѣнить добрыя качества нашихъ предковъ, онъ не сталъ бы уничтожать оригинаіьность ихъ характера иностранными обычаями, показавшимися ему несравненно выше нашихъ.
Относитеіьно законовъ, этотъ монархъ, отбросивъ рутину своихъ предшественниковъ, такъ часто измѣнялъ свои собственные, иногда единственно потому, что такъ ему хотѣлось, уронилъ ихъ уваженіе и они потеряли половину своей силы. Какъ рабы, такъ и віадѣльцы ихъ были въ равной мѣрѣ жертвой его необузданной тираніи. Первыхъ онъ лишилъ общиннаго суда, ихъ единственной защиты отъ самопроизвоілнаго угнѣтенія; у вторыхъ онъ отняіъ всѣ привиіегіи.
И за что?
Чтобъ прочистить дорогу военному деспотизму — самому гибельному и ненавистному изъ всѣхъ формъ прав- ленія. Его тщеславное намѣреніе поднять Петербургъ воішебнымъ жезломъ своей воли, до того было безжаюстнымъ распоряженіемъ, что тысячи работниковъ погибли въ боютахъ.
Мало этого, дворяне были обязаны не только доставлять людей для поспѣшнаго исполненія этого труда, но и строитъ домы по плану императора, нуждались ли они въ нихъ или нѣтъ — все равно.
Одно изъ его произведеній, стоившее, правда, необыкновенныхъ усилій и росходовъ, достойно было бы славы своего творца, если-бъ только оно отвѣчало своему назначенію — я говорю объ адмиралтействѣ и морской верфи на берегамъ Невы;
но никакіе труды не могли сдѣлать эту рѣку судоходной для военныхъ и даже купеческихъ кораблей, съ самымъ умѣреннымъ грузомъ. При Екатеринѣ II, замѣтила я, Петербургъ процвѣлъ въ четверо больше, какъ по красотѣ такъ и обширности общественныхъ зданій, царскихъ дворцовъ, и постройка ихъ не стоила намъ ни усиленныхъ налоговъ, ни чрезвычайныхъ мѣръ, никакого стѣсненія“.
Слова мои, казалось, проезвели нѣкоторое впечатлѣніе на князя Кауница; желая, можетъ быть, заставить меня говорить дальше, онъ замѣтилъ:
— за всѣмъ тѣмъ отрадно видѣть великаго монарха, работающаго съ топоромъ въ рукѣ на верфи.
„Вашему превосходительству, сказала я, угодно шутить; вы, конечно, лучше другихъ знаете, что монарху нѣтъ времени заниматься дѣломъ простаго ремесленника. Петръ I имѣлъ средства нанять не только корабелыциковъ и плотниковъ, но адмираловъ, откуда угодно; по моему мнѣнію, онъ забылъ свои обязанности, когда губилъ время въ Саардамѣ, работая самъ и изучая Голландскіе термины кото- рыми онъ, какъ это видно изъ его указовъ и морской фразеологіи, засорилъ Русскій языкъ. Въ томъ же духѣ изъ тѣхъ же странныхъ побужденій, онъ посылалъ своихъ дворянъ заграницу — лнчно изучать искуства и ремесла, какъ напримѣрь, садоводство, ветеринарное и рудокопное дѣло, чего у насъ самихъ не было; я думаю, съ большей пользой дворяне могли посылать своихъ собственныхъ людей за этими познаніями, и потомъ учить ихъ дома“.
На этомъ я остановилась: Кауницъ моічалъ; я, безъ сожалѣнія, перешла къ другому предмету опасаясь слишкомъ откровенно высказаться относительно ложно-понятыхъ заслугъ Петра I.
На слѣдующій день графъ Кегловичъ сообщиіъ мнѣ, что Кауницъ передалъ въ нѣсколькихъ словахъ весь мой разговоръ императору..."
Из книги: "Воспоминания княгини Е.Р. Дашковой, писанные ею самой"
Лейпциг : Э.Л. Каспрович,
[1876]
Портрет княгини Е. Р. Воронцовой-Дашковой (1744-1810).
Российский государственный архив литературы и искусства, Москва (аналогичный в ГИМе)
Неизвестный художник, 1790-е гг