В школьных учебниках Иван Грозный живёт в двух образах.
В одном он сидит на троне с венцом и скипетром — «собиратель русских земель». В другом — тёмная фигура на фоне костров, опричники в чёрных кафтанах и кровь на снегу. Кажется, что это два разных человека, но в XVI веке это был один и тот же царь. Представьте Москву середины XVI века. Ещё свежа память о феодальных междоусобицах, князьях, которые легко переходили то к Литве, то к Москве, боярах, держащих в своих руках целые регионы. Ивану нужно не просто «царствовать», а удержать страну, которая привыкла жить по принципу «у кого дружина больше, тот и прав». Он начинает с привычного набора: реформы, новый Судебник, земские избы, стрелецкое войско, попытка наладить связь с Европой через Ливонию. А потом всё ломается. Война затягивается, победы сменяются поражениями, казна пустеет, вокруг царя растут подозрения. Умирает жена Анастасия, и Иван видит в этом не просто личное горе, а «злой умысел» бояр. Так в его голове складывается картина мира, где вокруг дворцовых стен — сплошной заговор, а внутри дворца — один-единственный человек, который понимает, как «надо для государства». Так появляется опричнина. Формально — особое войско и территория, подчинённые лично царю. По факту — раскол страны на два мира: земщину и опричнину. Опричники в чёрном, с собачьими головами и метлами на седле (символы «выгрызем измену, выметем грязь») сначала кажутся чем-то вроде личной гвардии. Но очень быстро становятся инструментом страха. Можно, конечно, сказать просто: «это был террор». Конфискации земель, выселения, казни, поездка в Новгород с массовыми расправами. Людей пытают, заставляют подписывать показания, целые семьи оказываются под ударом из-за чьей-то доноса. Многие современные читатели видят в этом только безумие и жестокость одного правителя, который «сорвался». Но если посмотреть через глаза тех, кто сидел в Кремле, картинка другая. В их логике, боярский мир — это потенциальные предатели, готовые в любой момент открыть ворота литовскому королю или польскому королю. Крупные князья с их дружинами — не опора, а угроза. Забрать у них вотчины и посадить на эти земли «служилых, верных царю» кажется не зверством, а способом наконец сделать страну управляемой. И действительно, после опричнины на политической карте России остаётся гораздо меньше «удельных баронов». Власть центра усиливается. Страна переживёт ещё не одну войну и смуту, но идея, что есть единое государство, а не набор княжеских вотчин, закрепится прочно. У этого есть своя теневая цена — тысячи сломанных судеб и разрушенных городов, но результат в долгой перспективе тоже очевиден. Историки до сих пор спорят, что перевесило. Одни видят в Иване Грозном первого «настоящего» автократа, который ради государства не пожалел никого, включая собственную семью. Другие говорят: опричнина не спасла страну, а, наоборот, ослабила её, выбив из элиты самых деятельных, ввергнув хозяйство в хаос и подготовив почву для Смутного времени. Ещё сложнее с народной памятью. В песнях и сказаниях Иван может появляться то как строгий, но «праведный» царь, который «поставил на место бояр», то как страшный деспот, от которого приходится прятаться. В одной и той же деревне могли рассказывать обе версии, в зависимости от того, чья семья и как когда-то столкнулась с властью. Поэтому вопрос «кем был Иван Грозный — создателем сильной державы или разрушителем страны» до сих пор вызывает горячие споры. Любая попытка сделать из него либо святого, либо монстра обедняет картину. В реальности это был человек своей эпохи: жестокой, тревожной, без привычных нам ограничителей власти. Но именно его решения на десятилетия вперёд задали тон российской политике
РУСЬ ИЗНАЧАЛЬНАЯ
:Сергей Оборин
В школьных учебниках Иван Грозный живёт в двух образах.
В одном он сидит на троне с венцом и скипетром — «собиратель русских земель». В другом — тёмная фигура на фоне костров, опричники в чёрных кафтанах и кровь на снегу. Кажется, что это два разных человека, но в XVI веке это был один и тот же царь.
Представьте Москву середины XVI века. Ещё свежа память о феодальных междоусобицах, князьях, которые легко переходили то к Литве, то к Москве, боярах, держащих в своих руках целые регионы. Ивану нужно не просто «царствовать», а удержать страну, которая привыкла жить по принципу «у кого дружина больше, тот и прав». Он начинает с привычного набора: реформы, новый Судебник, земские избы, стрелецкое войско, попытка наладить связь с Европой через Ливонию.
А потом всё ломается. Война затягивается, победы сменяются поражениями, казна пустеет, вокруг царя растут подозрения. Умирает жена Анастасия, и Иван видит в этом не просто личное горе, а «злой умысел» бояр. Так в его голове складывается картина мира, где вокруг дворцовых стен — сплошной заговор, а внутри дворца — один-единственный человек, который понимает, как «надо для государства».
Так появляется опричнина. Формально — особое войско и территория, подчинённые лично царю. По факту — раскол страны на два мира: земщину и опричнину. Опричники в чёрном, с собачьими головами и метлами на седле (символы «выгрызем измену, выметем грязь») сначала кажутся чем-то вроде личной гвардии. Но очень быстро становятся инструментом страха.
Можно, конечно, сказать просто: «это был террор». Конфискации земель, выселения, казни, поездка в Новгород с массовыми расправами. Людей пытают, заставляют подписывать показания, целые семьи оказываются под ударом из-за чьей-то доноса. Многие современные читатели видят в этом только безумие и жестокость одного правителя, который «сорвался».
Но если посмотреть через глаза тех, кто сидел в Кремле, картинка другая. В их логике, боярский мир — это потенциальные предатели, готовые в любой момент открыть ворота литовскому королю или польскому королю. Крупные князья с их дружинами — не опора, а угроза. Забрать у них вотчины и посадить на эти земли «служилых, верных царю» кажется не зверством, а способом наконец сделать страну управляемой.
И действительно, после опричнины на политической карте России остаётся гораздо меньше «удельных баронов». Власть центра усиливается. Страна переживёт ещё не одну войну и смуту, но идея, что есть единое государство, а не набор княжеских вотчин, закрепится прочно. У этого есть своя теневая цена — тысячи сломанных судеб и разрушенных городов, но результат в долгой перспективе тоже очевиден.
Историки до сих пор спорят, что перевесило. Одни видят в Иване Грозном первого «настоящего» автократа, который ради государства не пожалел никого, включая собственную семью. Другие говорят: опричнина не спасла страну, а, наоборот, ослабила её, выбив из элиты самых деятельных, ввергнув хозяйство в хаос и подготовив почву для Смутного времени.
Ещё сложнее с народной памятью. В песнях и сказаниях Иван может появляться то как строгий, но «праведный» царь, который «поставил на место бояр», то как страшный деспот, от которого приходится прятаться. В одной и той же деревне могли рассказывать обе версии, в зависимости от того, чья семья и как когда-то столкнулась с властью.
Поэтому вопрос «кем был Иван Грозный — создателем сильной державы или разрушителем страны» до сих пор вызывает горячие споры. Любая попытка сделать из него либо святого, либо монстра обедняет картину. В реальности это был человек своей эпохи: жестокой, тревожной, без привычных нам ограничителей власти. Но именно его решения на десятилетия вперёд задали тон российской политике