ЕГО ЛИЦО – ВНУТРИ, ОНО СОТКАНО ИЗ ЭМОЦИЙ!..» Несколько моментов из моей встречи с Донатасом Банионисом, который родился 100 лет назад, 28 апреля 1924 года. ПОМНИШЬ, дорогой читатель, в картине «Мёртвый сезон», в самом-самом начале, с экрана говорит советский разведчик, полковник Абель. И мы боимся оторвать глаза от экрана, пропустить хотя бы одно слово – так обаятельна для нас личность этого почти легендарного человека... А потом разведчик подлинный уступает на экране место вымышленному. И мы снова не смеем оторвать взгляда от экрана: после документального киноинтервью мы безоговорочно верим актёру, потому что, помимо исполнительского мастерства, есть в нём то, чего сыграть нельзя: сила интеллекта, есть личность, которая, наверное, успех фильма и определила... Да, нам сразу стала интересна личность актёра Донатаса Баниониса, и мы ревниво следили за всеми его последующими киноролями. Но ведь был у него ещё и театр. И когда осенью 1976-го этот прославленный театральный коллектив из Паневежиса, руководимый Иозасом Мильтинисом, вдруг прикатил в Питер на гастроли, я в первый же вечер, в спектакле по пьесе Борхерта «Там, за дверью», вдоволь насладился банионисовским Бекманом, во второй, в «Пляске смерти» по Стринбергу, – его же Эдгаром, после чего в гримёрке, выразив артисту свой восторг, напросился на встречу «для газеты». Без всякого упрашивания и вообще кокетства Донатас Иозович сказал, что ждёт меня в своём гостиничном номере «завтра в полдень»… *** МОЙ старинный друг, замечательный художник-керамист Вацлавас Минкевичюс, с которым я познакомился более полувека назад, однажды, при очередной нашей встрече, проговорился, что, в 30-е годы, ещё в буржуазной Литве, под крышей Первой каунасской ремесленной школы, обучал керамическому искусству ныне знаменитых артистов – Донатаса Баниониса, Вацлаваса Бледиса и Ионаса Алякна… «Может, и вышли бы из них отличные специалисты, если бы не бегали по вечерам к Мильтинису… В общем, театр оказался сильнее…» И теперь Донатас Юозович этот факт мне подтвердил: – Да, там, в Каунасе я родился. Папа и мама были людьми с творческой жилкой, активно участвовали в рабочей самодеятельности, хорошо пели. Вот и я, когда учился на керамиста, одновременно занимался в драмкружке. А в 1940-м на основе любительского коллектива, существовавшего при Палате труда, возник профессиональный Драматический театр, который возглавил Юозас Мильтинис. Через некоторое время театр переехал в Паневежис, и я – следом. Окончил их студию, был принят в труппу. Первой моей ролью стал Ясюсь в «Поросли» Казиса Бинкиса… С той поры столько разного переиграно в пьесах не только литовских авторов, но и Чехова, Гоголя, Островского, Симонова, Шекспира, Мольера, Пиранделло, Ибсена, Миллера, Моэма – всех не перечислить… Дальше наш разговор протекал так. – Знаю, дорогой Донатас Иозович, что среди ваших театральных работ критика особо выделяла Швитера в «Метеоре» Дюрренматта и Варавина в «Смерти Тарелкина» Сухово-Кобылина. Она же не раз подмечала, что актёр Банионис идёт к образу путем конструирования философских основ его существования. Как вы сами думаете: может быть, именно поэтому ваши театральные да и кинороли вызывают ощущение какой-то намеренной недосказанности, как бы приглашают к размышлению? – Наверное, всё дело тут опять-таки в школе режиссёра Мильтиниса, с которым я работаю уже 36 лет. Мильтинис прежде всего стремится к тому, чтобы актёр сказал на сцене нечто, способное заставить зрителя размышлять. В репертуаре нашего театра в основном философские спектакли, здесь вы не встретите искусства для развлечения, И если я не нахожу в персонаже какого-либо философского момента, он мне неинтересен и, как правило, не получается... – Что, и вам знакомы неудачи? – Ой!.. Если правду говорить, девяносто процентов ролей, на мой взгляд, – неудачи... – Ну, это уж по отношению к себе явная сверх требовательность… – Нет правда... Часто слышу: «Ты хороший актёр, роль получилась...» Но, когда я сравниваю свои работы с тем, что видел на мировом экране (а мне больше пятидесяти раз довелось выезжать за рубеж), то понимаю: до мировых стандартов ещё далеко. – А ведь, например, в «Красной палатке» вам довелось играть вместе с большими мастерами мирового кино. Вынесли из такого общения для себя пользу? – Несомненно. Я вообще считаю, что работать в любом случае полезней, чем ничего не делать, а ещё, если рядом интересные мастера, – тем более для себя что-то отбираешь... В этой картине вообще ни один актёр не сыграл на своём лучшем уровне. Но всё равно общение с ними было для меня весьма полезно. Прежде всего, в смысле профессионального отношения к делу. Вы знаете, одно время у нас много писали о «капризах западных кинозвёзд». И я, признаться, был поражён, видя, как Марио Адорф, тяжело переносивший перемену климата, ни разу не заставил группу себя ждать. Как Шон Коннори и Питер Финч «сражались» за выигрышные реплики. Как все они «выкладывались» буквально до предела. Думаю, что такая жадность необходима, в ней – свидетельство истинного профессионализма. – Что вы ощущаете, слыша слова: «Известный артист Банионис»? – Прежде всего, настороженность. Потому что до сих пор не покидает меня чувство некоторой несправедливости: лучшие работы созданы всё-таки на театре, а известность пришла после менее значительных, на мой взгляд, ролей в кино... Во-вторых, вы знаете, популярность искусству всё-таки мешает. Уже и зритель смотрит на тебя с повышенной претензией, и сам себе ты ставишь какие-то «повышенные» задачи, чтобы зрителя не разочаровывать... А это уже не всегда те задачи... Хотя, с другой стороны, мы стремимся создавать такие образы, чтобы всем понравилось... Впрочем, «всем» – это ерунда, я не хочу нравиться всем. И всё-таки «популярность» мешает ужасно, даже в личной жизни… Звонки бесконечные... – Верно, в родном Паневежисе зритель всё-таки сдержаннее?.. – Да, там-то по улицам могу ходить спокойно и в магазине терпеливо стою в очереди, потому что там для продавщицы я просто человек, которого она знает с детства, который вырос на её глазах, а не какой-нибудь «знаменитый артист». В общем, точно говорится: в своем отечестве пророка нет... – А что, интересно, о Банионисе-киноактере думает Банионис-зритель? – Признаюсь, не очень люблю на себя смотреть и многих фильмов так и не видел – «Капитан Джек», «Открытие», «Красные дипломаты», другие какие-то... Пропустил – и всё... Ну а некоторые фильмы я, наоборот, должен был смотреть по нескольку раз, как, например, «Солярис». Я с этой картиной был в Америке, Португалии, Исландии, Дании, Японии и других странах... Обычно смотрю свой фильм трижды. Сначала – только что отснятый материал. Тут я себя раздражаю до крайности: недоработал, неубедительно, слабо... Потом – в день премьеры: «Здесь режиссёр вырезал – и правильно, здесь реплика пошла за кадром – так действительно лучше...» И, наконец, в третий раз я смотрю спустя длительное время. Тут уже словно оцениваешь игру другого актёра: в этой сцене сыграл бы получше, в этой – «пережал»... Сейчас жду выхода на экраны «Бетховена». На Бетховена меня пригласили после Гойи, и я опасался, что это ещё одна историко-биографическая лента. Однако сценарий развеял эти спасения: там никакой биографии, там – анализ поступков. – Чувствуется, что от Бетховена вы ещё не освободились. А вообще ощущаете на себе эту «обратную связь» во взаимоотношении со своими героями? Ладейников, Гойя, Бетховен... Влияют ли каждый из них на ваш характер, ваши вкусы? – Конечно. И в театре, и в кино встреча с крупным персонажем – всегда для меня большая жизненная школа. Изучать таких людей, как и Гойя, и Бетховен, – это школа уже сама по себе, а в хорошей пьесе или сценарии мне ещё интересно постигать подобный персонаж через автора. Потому что, играя, допустим, Макбета, я, прежде всего, постигаю Шекспира... Если же герой реальный, если в жизни существует прототип, то встреча с таким человеком, постижение его, конечно, тоже очень важны. В работе над ролью Ладейникова, например, мне помог наш разведчик Конон Трофимович Молодый… Обычно, стремясь раскрыть характер героя, стараюсь сделать его «своим». При этом, естественно, воспитываюсь и сам. Конечно, и Гойя и Бетховен – роли основательные, но в театре были работы, имеющие для меня значение ещё большее: Бекман, например, в пьесе Борхарта «Там, за дверью» или Вилли Ломан в «Смерти коммивояжёра». – Актёров в вашей семье, Донатас Иозович, до вас, вроде бы, не было? – Вроде бы... – И что же, теперь начинается династия актёров Банионисов? Ведь ваш младший сын не раз и не два снимался в кино? – Когда был мальчиком, снимался, А сейчас Раймондас учится во ВГИКе, на режиссёрском факультете. – Ваше влияние? – Нет. Я считаю: для того, чтобы работать в искусстве, человек обязательно должен иметь что-то внутри себя. А если просто «папа помог» — это ни к чему хорошему не приведёт. – У вас никогда не возникала мысль покинуть Паневежис? Ведь предложений, верно, было более чем достаточно... – А зачем мне его покидать? Мне дороги и наш режиссёр, и наш коллектив... Знаю печальную судьбу многих актёров, которые бегают из театра в театр... Город у нас хороший, зритель хороший. Сначала, правда, помню, зрители не хотели принимать наш репертуар, говорили: «Почему в соседних городах в театрах можно посмеяться, отдохнуть, а у вас одна философия? Голова потом болит... Ставьте лучше оперетту...» Но мы не сдали позиций, и люди постепенно привыкли к тому, что театр – это, прежде всего, не развлечение, а размышление... И теперь, наоборот, предъявляют иногда нам претензии за поверхностность... На наши спектакли постоянно едут из других городов и даже республик... – Какая тема в искусстве для вас самая главная? – Она началась ещё с Софокла, была у Шекспира, Мольера и продолжается сегодня: защита человека от насилия, борьба за его освобождение, за его высокую нравственность... Эта тема постоянно присутствует в моих театральных и киноработах: Павел Корчагин, Давыдов из «Поднятой целины», Вайткус в «Никто не хотел умирать»... Да и Бекман – это, в общем-то, та же тема... – Можете ли вы заранее почувствовать, что сулит роль – успех или неудачу? – Нет. Много раз ошибался. Сколько раз считал, что ничего не получится, но обстоятельства складывались так, что получалось. И наоборот. Поэтому, когда спрашивают, какую роль хотел бы сыграть, обычно не отвечаю. Скажешь: «Мечтаю о Гамлете, Лире», а потом блистательно провалишься... Кстати, знаете, я ведь поначалу от роли Ладейникова в «Мёртвом сезоне» отказался: совершенно незнакомый материал – и роль казалась мне совсем не моей. Но режиссёр Савва Кулиш настаивал, убеждал, и я, в конце концов, подумал, что ничего не теряю: известности у меня в кино никакой, провалюсь – никто не упрекнёт... К счастью, вышло иначе... – Сейчас модны дискуссии насчёт «современной манеры игры»... Что вы о ней думаете? – Я не аналитик, не критик, мне трудно это выразить. Но я видел, как старый репертуар играют по-новому. Видел Островского, сыгранного актёрами сегодняшнего дня. Сейчас театр у нас поэтическо-психологический, и меня убеждает актёр, который не лицедействует, а находит поэтические метафоры, чтобы раскрыть структуру своего персонажа, актёр-аналитик... – Что же впереди, Донатас Иозович? – Снимаюсь на студии имени Горького у режиссёра Вайнштока (который, кстати, написал сценарий «Мёртвого сезона») в картине «Вооружён и очень опасен». Это по книгам Брет-Гарта. Будет чисто приключенческий фильм, вестерн, где я играю золотоискателя... В театре Мильтинис собирается ставить «Царя Эдипа»: там мне отведена роль Креонта. *** УВЫ, это своё намерения Мильтинис не осуществил. Однако потом Банионис на сцене ещё сыграл и Городничего в гоголевском «Ревизоре», и Стивенсона в фолкнеровском «Реквиеме по монахине», и Норманна («На Золотом озере» Эрнста Томпсона), и Чейни («Круг» Сомерсета Моэма), и Эндрю («Любовные письма» Альберта Герни), и Гранда-Скубика («Самоубийца» Николая Эрдмана), и Барклея Купера («Дальше – тишина…» Генри и Ноа Лири)… Причём и в театре, и в кино манера его игры по-прежнему оставалась столь ИНДИВИДУАЛЬНОЙ, что, например, знаменитый режиссёр Витаутас Жалакявичус однажды воскликнул: «Банионис строит интерьер души, строит лабиринты познания! Его перевоплощения не требуют от актёра каких-либо психологических переустройств. Его внешность – внутри, его лицо – внутри, оно соткано из эмоций!..» В 1980-м Мильтинис своё детище покинул, и главным режиссёром, а также художественным руководителем его театра на восемь лет стал именно Банионис. Однако в 2001-м, 1 января, был вынужден с этими стенами расстаться – потому что, по новой в Литве пенсионной реформе, пенсионеры, продолжающие работать, должны с работы либо уйти, либо пенсии лишиться. Пренебречь пенсией он не смог, переехал в Вильнюс, но без любимого театра (правда, сниматься в кино всё же иногда приглашали) и некоторых иных прежних «почётных» обязанностей (член ЦК КП Литовской ССР, депутат Верховного Совета СССР) жизнь народного артиста СССР, лауреата (за фильм «Никто не хотел умирать») Государственной премии СССР стала скудной. И мучительной: ведь в 1993-м вдруг скончался старший сын Эгидиюс, который был историком, специалистом по XV-XVI векам, посмертно награждённым литовской Госпремией в области науки. Когда в 1976-м я с Донатасом Иозовичем беседовал, рядом в кресле на мужа влюблёнными глазами смотрела Она – жена. Познакомились тридцатью годами раньше, когда для Оны были очень тяжёлые времена: отца, далеко не бедного землевладельца, вместе с братьями арестовали, сослали в Воркуту, куда следом отправили маму, и дочь, которая училась в Вильнюсском университете, узнав от друзей о возможном и своём аресте, сменив фамилию, укрылась в Паневежисе, где, в театре, скоро стала актрисой. Но угроза ареста возникла опять. И тогда Донатас очаровательной юной подруге сказал: «Я могу тебя спасти, потому что мой отец – парторг. Давай поженимся!» Потом он всегда говорил: «Я женился на очень хорошей женщине, которая сделала меня счастливым». Но в 2008-м Она скончалась. Горевал Донатас страшно. Слава богу, спустя три года в его жизни появилась Ольга Рябикова, верная поклонница ещё с юности, которая скоро, по его настоянию, перебралась из Минска в Вильнюс, чтобы одарить Донатаса Иозовича семейным теплом, стать собеседницей, нянькой, поварихой – всем! И ему действительно стало хорошо. Но только-только старый актёр решил с ней расписаться, взбунтовалась невестка Виолетта: «Мечтает заполучить наследство! Пригрели змею!» Оскорблённая Ольга вернулась домой. Оставшись под весьма не навязчивой опекой младшего сына (Раймондас, окончив ВГИК и сотворив несколько фильмов, обрёл собственную кинокомпанию, снимает документальные ленты и рекламу), Донатас Иозович в июле 2014-го пережил клиническую смерть. А 2-го сентября случился роковой инсульт, и через два дня его не стало. Последнее упокоение этот замечательный человек нашёл на Антакальнисском кладбище, в уголке деятелей искусств… *** СЕЙЧАС вспомнилось: в то утро, когда наша с Донатасом Юозовичем беседа была в «Смене» опубликована, он в киоске купил газету, после чего мне позвонил и сказал добрые слова. Это было тем более удивительно потому, что номеров своих телефонов – ни домашнего, ни рабочего – я актёру не оставлял. Оказывается, он сам, через редакционную приёмную, их разыскал. Такое за все мои журналистские годы, пожалуй, случилось впервые: Банионис оказался ну просто сверх интеллигентом! И ещё стало мне известно, что, по признанию Владимира Путина, он когда-то решил стать «чекистом» именно после того, как в фильме «Мёртвый сезон» увидел разведчика Константина Ладейникова в исполнении Донатаса Баниониса. Во как!.. Лев СИДОРОВСКИЙ Кадр из кинофильма «Мёртвый сезон». Вот так в сентябре 1976-го я Донатаса Иозовича интервьюировал… Фото Михаила Дмитриева
«ЕГО ВНЕШНОСТЬ – ВНУТРИ,
ЕГО ЛИЦО – ВНУТРИ,
ОНО СОТКАНО ИЗ ЭМОЦИЙ!..»
Несколько моментов из моей встречи
с Донатасом Банионисом,
который родился 100 лет назад,
28 апреля 1924 года.
ПОМНИШЬ, дорогой читатель, в картине «Мёртвый сезон», в самом-самом начале, с экрана говорит советский разведчик, полковник Абель. И мы боимся оторвать глаза от экрана, пропустить хотя бы одно слово – так обаятельна для нас личность этого почти легендарного человека... А потом разведчик подлинный уступает на экране место вымышленному. И мы снова не смеем оторвать взгляда от экрана: после документального киноинтервью мы безоговорочно верим актёру, потому что, помимо исполнительского мастерства, есть в нём то, чего сыграть нельзя: сила интеллекта, есть личность, которая, наверное, успех фильма и определила...
Да, нам сразу стала интересна личность актёра Донатаса Баниониса, и мы ревниво следили за всеми его последующими киноролями. Но ведь был у него ещё и театр. И когда осенью 1976-го этот прославленный театральный коллектив из Паневежиса, руководимый Иозасом Мильтинисом, вдруг прикатил в Питер на гастроли, я в первый же вечер, в спектакле по пьесе Борхерта «Там, за дверью», вдоволь насладился банионисовским Бекманом, во второй, в «Пляске смерти» по Стринбергу, – его же Эдгаром, после чего в гримёрке, выразив артисту свой восторг, напросился на встречу «для газеты». Без всякого упрашивания и вообще кокетства Донатас Иозович сказал, что ждёт меня в своём гостиничном номере «завтра в полдень»…
***
МОЙ старинный друг, замечательный художник-керамист Вацлавас Минкевичюс, с которым я познакомился более полувека назад, однажды, при очередной нашей встрече, проговорился, что, в 30-е годы, ещё в буржуазной Литве, под крышей Первой каунасской ремесленной школы, обучал керамическому искусству ныне знаменитых артистов – Донатаса Баниониса, Вацлаваса Бледиса и Ионаса Алякна… «Может, и вышли бы из них отличные специалисты, если бы не бегали по вечерам к Мильтинису… В общем, театр оказался сильнее…» И теперь Донатас Юозович этот факт мне подтвердил:
– Да, там, в Каунасе я родился. Папа и мама были людьми с творческой жилкой, активно участвовали в рабочей самодеятельности, хорошо пели. Вот и я, когда учился на керамиста, одновременно занимался в драмкружке. А в 1940-м на основе любительского коллектива, существовавшего при Палате труда, возник профессиональный Драматический театр, который возглавил Юозас Мильтинис. Через некоторое время театр переехал в Паневежис, и я – следом. Окончил их студию, был принят в труппу. Первой моей ролью стал Ясюсь в «Поросли» Казиса Бинкиса… С той поры столько разного переиграно в пьесах не только литовских авторов, но и Чехова, Гоголя, Островского, Симонова, Шекспира, Мольера, Пиранделло, Ибсена, Миллера, Моэма – всех не перечислить…
Дальше наш разговор протекал так.
– Знаю, дорогой Донатас Иозович, что среди ваших театральных работ критика особо выделяла Швитера в «Метеоре» Дюрренматта и Варавина в «Смерти Тарелкина» Сухово-Кобылина. Она же не раз подмечала, что актёр Банионис идёт к образу путем конструирования философских основ его существования. Как вы сами думаете: может быть, именно поэтому ваши театральные да и кинороли вызывают ощущение какой-то намеренной недосказанности, как бы приглашают к размышлению?
– Наверное, всё дело тут опять-таки в школе режиссёра Мильтиниса, с которым я работаю уже 36 лет. Мильтинис прежде всего стремится к тому, чтобы актёр сказал на сцене нечто, способное заставить зрителя размышлять. В репертуаре нашего театра в основном философские спектакли, здесь вы не встретите искусства для развлечения, И если я не нахожу в персонаже какого-либо философского момента, он мне неинтересен и, как правило, не получается...
– Что, и вам знакомы неудачи?
– Ой!.. Если правду говорить, девяносто процентов ролей, на мой взгляд, – неудачи...
– Ну, это уж по отношению к себе явная сверх требовательность…
– Нет правда... Часто слышу: «Ты хороший актёр, роль получилась...» Но, когда я сравниваю свои работы с тем, что видел на мировом экране (а мне больше пятидесяти раз довелось выезжать за рубеж), то понимаю: до мировых стандартов ещё далеко.
– А ведь, например, в «Красной палатке» вам довелось играть вместе с большими мастерами мирового кино. Вынесли из такого общения для себя пользу?
– Несомненно. Я вообще считаю, что работать в любом случае полезней, чем ничего не делать, а ещё, если рядом интересные мастера, – тем более для себя что-то отбираешь... В этой картине вообще ни один актёр не сыграл на своём лучшем уровне. Но всё равно общение с ними было для меня весьма полезно. Прежде всего, в смысле профессионального отношения к делу. Вы знаете, одно время у нас много писали о «капризах западных кинозвёзд». И я, признаться, был поражён, видя, как Марио Адорф, тяжело переносивший перемену климата, ни разу не заставил группу себя ждать. Как Шон Коннори и Питер Финч «сражались» за выигрышные реплики. Как все они «выкладывались» буквально до предела. Думаю, что такая жадность необходима, в ней – свидетельство истинного профессионализма.
– Что вы ощущаете, слыша слова: «Известный артист Банионис»?
– Прежде всего, настороженность. Потому что до сих пор не покидает меня чувство некоторой несправедливости: лучшие работы созданы всё-таки на театре, а известность пришла после менее значительных, на мой взгляд, ролей в кино... Во-вторых, вы знаете, популярность искусству всё-таки мешает. Уже и зритель смотрит на тебя с повышенной претензией, и сам себе ты ставишь какие-то «повышенные» задачи, чтобы зрителя не разочаровывать... А это уже не всегда те задачи... Хотя, с другой стороны, мы стремимся создавать такие образы, чтобы всем понравилось... Впрочем, «всем» – это ерунда, я не хочу нравиться всем. И всё-таки «популярность» мешает ужасно, даже в личной жизни… Звонки бесконечные...
– Верно, в родном Паневежисе зритель всё-таки сдержаннее?..
– Да, там-то по улицам могу ходить спокойно и в магазине терпеливо стою в очереди, потому что там для продавщицы я просто человек, которого она знает с детства, который вырос на её глазах, а не какой-нибудь «знаменитый артист». В общем, точно говорится: в своем отечестве пророка нет...
– А что, интересно, о Банионисе-киноактере думает Банионис-зритель?
– Признаюсь, не очень люблю на себя смотреть и многих фильмов так и не видел – «Капитан Джек», «Открытие», «Красные дипломаты», другие какие-то... Пропустил – и всё... Ну а некоторые фильмы я, наоборот, должен был смотреть по нескольку раз, как, например, «Солярис». Я с этой картиной был в Америке, Португалии, Исландии, Дании, Японии и других странах... Обычно смотрю свой фильм трижды. Сначала – только что отснятый материал. Тут я себя раздражаю до крайности: недоработал, неубедительно, слабо... Потом – в день премьеры: «Здесь режиссёр вырезал – и правильно, здесь реплика пошла за кадром – так действительно лучше...» И, наконец, в третий раз я смотрю спустя длительное время. Тут уже словно оцениваешь игру другого актёра: в этой сцене сыграл бы получше, в этой – «пережал»... Сейчас жду выхода на экраны «Бетховена». На Бетховена меня пригласили после Гойи, и я опасался, что это ещё одна историко-биографическая лента. Однако сценарий развеял эти спасения: там никакой биографии, там – анализ поступков.
– Чувствуется, что от Бетховена вы ещё не освободились. А вообще ощущаете на себе эту «обратную связь» во взаимоотношении со своими героями? Ладейников, Гойя, Бетховен... Влияют ли каждый из них на ваш характер, ваши вкусы?
– Конечно. И в театре, и в кино встреча с крупным персонажем – всегда для меня большая жизненная школа. Изучать таких людей, как и Гойя, и Бетховен, – это школа уже сама по себе, а в хорошей пьесе или сценарии мне ещё интересно постигать подобный персонаж через автора. Потому что, играя, допустим, Макбета, я, прежде всего, постигаю Шекспира... Если же герой реальный, если в жизни существует прототип, то встреча с таким человеком, постижение его, конечно, тоже очень важны. В работе над ролью Ладейникова, например, мне помог наш разведчик Конон Трофимович Молодый… Обычно, стремясь раскрыть характер героя, стараюсь сделать его «своим». При этом, естественно, воспитываюсь и сам. Конечно, и Гойя и Бетховен – роли основательные, но в театре были работы, имеющие для меня значение ещё большее: Бекман, например, в пьесе Борхарта «Там, за дверью» или Вилли Ломан в «Смерти коммивояжёра».
– Актёров в вашей семье, Донатас Иозович, до вас, вроде бы, не было?
– Вроде бы...
– И что же, теперь начинается династия актёров Банионисов? Ведь ваш младший сын не раз и не два снимался в кино?
– Когда был мальчиком, снимался, А сейчас Раймондас учится во ВГИКе, на режиссёрском факультете.
– Ваше влияние?
– Нет. Я считаю: для того, чтобы работать в искусстве, человек обязательно должен иметь что-то внутри себя. А если просто «папа помог» — это ни к чему хорошему не приведёт.
– У вас никогда не возникала мысль покинуть Паневежис? Ведь предложений, верно, было более чем достаточно...
– А зачем мне его покидать? Мне дороги и наш режиссёр, и наш коллектив... Знаю печальную судьбу многих актёров, которые бегают из театра в театр... Город у нас хороший, зритель хороший. Сначала, правда, помню, зрители не хотели принимать наш репертуар, говорили: «Почему в соседних городах в театрах можно посмеяться, отдохнуть, а у вас одна философия? Голова потом болит... Ставьте лучше оперетту...» Но мы не сдали позиций, и люди постепенно привыкли к тому, что театр – это, прежде всего, не развлечение, а размышление... И теперь, наоборот, предъявляют иногда нам претензии за поверхностность... На наши спектакли постоянно едут из других городов и даже республик...
– Какая тема в искусстве для вас самая главная?
– Она началась ещё с Софокла, была у Шекспира, Мольера и продолжается сегодня: защита человека от насилия, борьба за его освобождение, за его высокую нравственность... Эта тема постоянно присутствует в моих театральных и киноработах: Павел Корчагин, Давыдов из «Поднятой целины», Вайткус в «Никто не хотел умирать»... Да и Бекман – это, в общем-то, та же тема...
– Можете ли вы заранее почувствовать, что сулит роль – успех или неудачу?
– Нет. Много раз ошибался. Сколько раз считал, что ничего не получится, но обстоятельства складывались так, что получалось. И наоборот. Поэтому, когда спрашивают, какую роль хотел бы сыграть, обычно не отвечаю. Скажешь: «Мечтаю о Гамлете, Лире», а потом блистательно провалишься... Кстати, знаете, я ведь поначалу от роли Ладейникова в «Мёртвом сезоне» отказался: совершенно незнакомый материал – и роль казалась мне совсем не моей. Но режиссёр Савва Кулиш настаивал, убеждал, и я, в конце концов, подумал, что ничего не теряю: известности у меня в кино никакой, провалюсь – никто не упрекнёт... К счастью, вышло иначе...
– Сейчас модны дискуссии насчёт «современной манеры игры»... Что вы о ней думаете?
– Я не аналитик, не критик, мне трудно это выразить. Но я видел, как старый репертуар играют по-новому. Видел Островского, сыгранного актёрами сегодняшнего дня. Сейчас театр у нас поэтическо-психологический, и меня убеждает актёр, который не лицедействует, а находит поэтические метафоры, чтобы раскрыть структуру своего персонажа, актёр-аналитик...
– Что же впереди, Донатас Иозович?
– Снимаюсь на студии имени Горького у режиссёра Вайнштока (который, кстати, написал сценарий «Мёртвого сезона») в картине «Вооружён и очень опасен». Это по книгам Брет-Гарта. Будет чисто приключенческий фильм, вестерн, где я играю золотоискателя... В театре Мильтинис собирается ставить «Царя Эдипа»: там мне отведена роль Креонта.
***
УВЫ, это своё намерения Мильтинис не осуществил. Однако потом Банионис на сцене ещё сыграл и Городничего в гоголевском «Ревизоре», и Стивенсона в фолкнеровском «Реквиеме по монахине», и Норманна («На Золотом озере» Эрнста Томпсона), и Чейни («Круг» Сомерсета Моэма), и Эндрю («Любовные письма» Альберта Герни), и Гранда-Скубика («Самоубийца» Николая Эрдмана), и Барклея Купера («Дальше – тишина…» Генри и Ноа Лири)… Причём и в театре, и в кино манера его игры по-прежнему оставалась столь ИНДИВИДУАЛЬНОЙ, что, например, знаменитый режиссёр Витаутас Жалакявичус однажды воскликнул:
«Банионис строит интерьер души, строит лабиринты познания! Его перевоплощения не требуют от актёра каких-либо психологических переустройств. Его внешность – внутри, его лицо – внутри, оно соткано из эмоций!..»
В 1980-м Мильтинис своё детище покинул, и главным режиссёром, а также художественным руководителем его театра на восемь лет стал именно Банионис. Однако в 2001-м, 1 января, был вынужден с этими стенами расстаться – потому что, по новой в Литве пенсионной реформе, пенсионеры, продолжающие работать, должны с работы либо уйти, либо пенсии лишиться. Пренебречь пенсией он не смог, переехал в Вильнюс, но без любимого театра (правда, сниматься в кино всё же иногда приглашали) и некоторых иных прежних «почётных» обязанностей (член ЦК КП Литовской ССР, депутат Верховного Совета СССР) жизнь народного артиста СССР, лауреата (за фильм «Никто не хотел умирать») Государственной премии СССР стала скудной. И мучительной: ведь в 1993-м вдруг скончался старший сын Эгидиюс, который был историком, специалистом по XV-XVI векам, посмертно награждённым литовской Госпремией в области науки.
Когда в 1976-м я с Донатасом Иозовичем беседовал, рядом в кресле на мужа влюблёнными глазами смотрела Она – жена. Познакомились тридцатью годами раньше, когда для Оны были очень тяжёлые времена: отца, далеко не бедного землевладельца, вместе с братьями арестовали, сослали в Воркуту, куда следом отправили маму, и дочь, которая училась в Вильнюсском университете, узнав от друзей о возможном и своём аресте, сменив фамилию, укрылась в Паневежисе, где, в театре, скоро стала актрисой. Но угроза ареста возникла опять. И тогда Донатас очаровательной юной подруге сказал: «Я могу тебя спасти, потому что мой отец – парторг. Давай поженимся!» Потом он всегда говорил: «Я женился на очень хорошей женщине, которая сделала меня счастливым». Но в 2008-м Она скончалась. Горевал Донатас страшно. Слава богу, спустя три года в его жизни появилась Ольга Рябикова, верная поклонница ещё с юности, которая скоро, по его настоянию, перебралась из Минска в Вильнюс, чтобы одарить Донатаса Иозовича семейным теплом, стать собеседницей, нянькой, поварихой – всем! И ему действительно стало хорошо. Но только-только старый актёр решил с ней расписаться, взбунтовалась невестка Виолетта: «Мечтает заполучить наследство! Пригрели змею!» Оскорблённая Ольга вернулась домой.
Оставшись под весьма не навязчивой опекой младшего сына (Раймондас, окончив ВГИК и сотворив несколько фильмов, обрёл собственную кинокомпанию, снимает документальные ленты и рекламу), Донатас Иозович в июле 2014-го пережил клиническую смерть. А 2-го сентября случился роковой инсульт, и через два дня его не стало. Последнее упокоение этот замечательный человек нашёл на Антакальнисском кладбище, в уголке деятелей искусств…
***
СЕЙЧАС вспомнилось: в то утро, когда наша с Донатасом Юозовичем беседа была в «Смене» опубликована, он в киоске купил газету, после чего мне позвонил и сказал добрые слова. Это было тем более удивительно потому, что номеров своих телефонов – ни домашнего, ни рабочего – я актёру не оставлял. Оказывается, он сам, через редакционную приёмную, их разыскал. Такое за все мои журналистские годы, пожалуй, случилось впервые: Банионис оказался ну просто сверх интеллигентом!
И ещё стало мне известно, что, по признанию Владимира Путина, он когда-то решил стать «чекистом» именно после того, как в фильме «Мёртвый сезон» увидел разведчика Константина Ладейникова в исполнении Донатаса Баниониса. Во как!..
Лев СИДОРОВСКИЙ
Кадр из кинофильма «Мёртвый сезон».
Вот так в сентябре 1976-го я Донатаса Иозовича интервьюировал…
Фото Михаила Дмитриева