Марфушины ходики

Давненько дело было. В послевоенные годы. Колхозники только-только оперяться стали. Трудодень силу набрал, хлеб в сусеках появился, скотишко в пригонах. Копейка у народа завелась.
Да вот беда – предложить на ту копейку кооперация могла очень немногое. Товаров было в обрез. Что ни привезут в сельпо – всё нарасхват, в драку.
Иной раз сельповский конюх с продавцом ещё из райцентра не выехали, а по деревне уже слух: новый товар везут. И сейчас же на высокое крыльцо магазина народу налетит, как кур на седало. Очередь установят. Список повесят. Да ещё условятся, мол, кто не выстоял до конца, ушел – тот и очередь потерял. А стоять подчас не то что день, а целые сутки приходилось. Ну, не стоять, конечно, в буквальном смысле, а просто торчать у магазина – лясы точить, семечки лузгать, а то и песни петь. Бывало – и песни пели, и танцы устраивали у сельмага, чтоб, значит, время даром не терять. Наверное, не одна любовь здесь, в очереди, зародилась, а то и будущая свадьба отсюда начало взяла, потому что молодёжь больше сельпо атаковала. Это потом уже очереди злыми стали – от беспросветности дефицитов. А тогда ещё верили и в просветы, и в «свет в конце тоннеля»...
Вот один раз пошёл по селу разговор, будто целых две телеги товару везут в магазин – и мануфактуру разную, и патефоны, и велосипеды, и сахар с конфетами, и селёдку с горбушей. Настя Гурина, Ларионова жена, сейчас свою старшую дочь Марфушу в очередь снарядила, денег дала и наказала взять ситца побольше на платья, на занавески, на наволочки к подушкам да, ежели достанется, шевиоту синего отцу и брату на костюмы. Настя сама была хорошей портнихой, и готовой одежды в их семье почти не покупали.
Пошла Марфуша к магазину, а там уж народу на крылечке полным-полно, колготня идёт – кто за кем стоит, разбираются. Разумней бы вернуться домой, но решила она попытать счастья: заняла очередь и стала ждать. Как ни говори, товару целых два воза на подходе, авось и перепадёт что-нибудь доброе.
Подвода прибыла только к вечеру. Во двор сельпо, где разгружали товар, никого не пустили. Это ещё подхлестнуло аппетиты покупателей, пошли слухи, будто привезли такие вещи – глаз не оторвёшь: что мануфактуру, что галоши, что туфли…
Продавщица же на все расспросы, заважничав, сказала только:
– Всё есть. Но продавать сегодня не буду. Устала, открою пораньше утром.
Сказала, покрутила на пальце ключ, пощёлкала жвачкой из лиственничной серы и ушла домой спать.
Утром так утром, не впервой стоять подобную «всенощную». Очередь ничуть не поредела. Все настроились ждать до победы. Марфуша, естественно, тоже. Благо – на дворе лето. Ночь тёплая. Можно даже без верхней одёжи прокоротать. Тем более – народ кругом. Сидят на приступках крылечка плечом к плечу, греться можно, в тесноте – не в обиде. Под утро, обнявшись, задремали Марфуша с подружкой Тонькой Уваровой. Кто-то сердобольный принакрыл их пиджаком.
А ровно в шесть продавщица открыла магазин. Товары и вправду хорошие были, только не так много, как предполагалось. Когда дождалась Марфуша своей очереди, считай, ничегошеньки уж не осталось. Грустно ей сделалось и обидно. Зря ночь караулила. Не хотелось домой возвращаться с пустыми руками. Окинула она взглядом сельповские полки – чего бы взять? – увидела ходики. На циферблате картинка красивая. В селе её звали «Медведи на лесозаготовках». Часы эти давненько уж висели меж полок в магазине, выжидая покупателя. Наконец-то дождались:
– Дайте ходики хоть что ли, – вздохнула Марфуша и приобрела их.
Когда пришла домой и выложила покупку на стол, Настя всплеснула руками:
– Зачем нам вторые-то ходики? В бане повесить? Ат ты, бестолочь, выстояла за ночь эдакое добро.
Ходики те Ларион всё же повесил в избе, взамен старых, и они шли потом долгие, долгие годы, пока совсем не почернели «медведи на лесозаготовках», закопчённые дымом, засиженные мухами. И всем, кто бывал у Гуриных в гостях, Настасья при удобном случае непременно рассказывала забавную историю их приобретения. Люди при этом охотно смелись. Марфуша же сначала сердилась, а потом тоже стала смеяться. Над собой.
Байка об её ходиках, часто повторяемая в селе, превратилась в своеобразную притчу. И поныне если кто-нибудь сделает нелепую, ненужную покупку, то про него непременно скажут: «Купил Марфушины ходики» или: «Извёл денежки на Марфушины ходики».