КНИГА ШАНЫ МАНГАТАЛ "MIHAEL AND ME"

ЧАСТЬ 8.
Я выскользнула из дверей ангара, молясь, чтобы больше никто не надумал присоединиться к Майклу. Он говорил детям, снимавшимся в фильме, что они могут приходить к нему в трейлер в любое время. Раз уж он не возражал, они часто являлись без предупреждения. Он был таким скромным, вежливым и приветливым; детям было очень комфортно рядом с ним. Майклу было трудно сказать кому-либо «нет», особенно детям.
Пока я взбиралась по трем ступенькам, ведшим к дверям его трейлера, прокручивая в уме все наихудшие варианты развития событий, у меня начали трястись коленки. Сейчас или никогда, сказала я себе. Я знала, что это может оказаться моей единственной возможностью остаться с ним наедине. Меня настолько сбило с толку все, что происходило между нами, что я не могла больше терпеть ни дня, я должна была выяснить, в каких мы отношениях. Мне необходимо было знать, чувствует ли он ко мне то же, что я чувствую к нему.
У меня отчаянно колотилось сердце, когда я постучала в дверь. В окне сбоку слегка приоткрылись жалюзи, и в щелочку кто-то выглянул. Через мгновение щелкнул замок, и дверь открылась. Слава Богу, подумала я. Это был Майкл – и он был один.
Он, казалось, был удивлен, но рад меня видеть. Я переступила порог и оказалась в прохладном трейлере. Вся комната пахла духами Майкла, Bal a Versailles. И вокруг царил беспорядок. Видеокассеты с мультиками и фильмами валялись вперемешку с документами и большими конвертами – определенно присланными из офиса и так и не вскрытыми. Я заметила на тарелке недоеденный бейгель без начинки – похоже, это был его завтрак. Повсюду были разбросаны обертки от жвачки Bazooka. Он часто жевал по три-четыре пластинки за раз. «Если жевать только одну, вкус уходит слишком быстро», – сказал он мне как-то. У него также были неограниченные запасы конфеток Tic-Tac. Майкл всегда носил в карманах целые пригоршни этих маленьких карамелек и бросался ими в персонал на площадке, когда ему становилось скучно. Больше всего ему нравились апельсиновые.
– Можно мне одну? – как-то попросила я.
– Залезь ко мне в карман и достань сама, – ответил он, игриво улыбаясь. Я, разумеется, только этого и ждала.
Он показал мне свои видеоигры и приставку, лежавшую возле телевизора, и спросил, не хочу ли я поиграть.
– Конечно, – соврала я. Видеоигры сейчас находились в самом конце моего списка желаний, но если это означало возможность провести с ним время, то ради этого я готова была стать маньяком по видеоиграм. Мне было так неловко стоять сейчас перед ним, и я слишком нервничала, чтобы почувствовать себя комфортно.
– Садись, – предложил он мне. – Хочешь чего-нибудь выпить?
– Да.
Я выбрала яблочный сок в стеклянной бутылке в форме яблока. Он взял себе апельсиновый «Гаторейд», уселся рядом со мной на маленьком диванчике и принялся рассказывать о том, как он перестал пить воду «Эвиан», поскольку прочел где-то, что она была далеко не такой чистой, как о ней говорили. Он также поведал мне с чисто детским восторгом, что какая-то японская компания собиралась приехать на съемочную площадку Ghosts, чтобы обсудить видеоигру по мотивам фильма.
На нем все еще был костюм из фильма – белая рубашка с рюшами и черные брюки. Он расстегнул рубашку, под которой, как всегда, была белая футболка с V-образным вырезом, и придвинулся ко мне поближе. Он наконец-то сумел расслабиться. В то утро он приехал на площадку в 5:45. День был долгий и трудный, но до вечера было еще очень далеко.
Он спросил, нравится ли мне сниматься. Я ответила утвердительно. Мы посплетничали о супружеской паре, которую оба знали. Я сказала, что муж пытался приударить за мной.
– У тебя, наверное, такое часто случается, – сказал он, с восхищением глядя на меня.
Он был мастером флирта. Он мог обратить во флирт любой разговор, даже совершенно левый. По какой-то причине мне всегда хотелось посплетничать с Майклом. С ним было так легко говорить, и у него всегда был интересный взгляд на вещи или мнение о ком-либо. Он умел слушать и всегда давал идеальную оценку или совет. У него была врожденная способность понимать и симпатизировать собеседнику и ситуации, в которую он попал. Ему было тридцать семь, но он уже обладал мудростью человека, прожившего тысячу жизней.
– Тебе нравится заниматься этим… я имею в виду, быть актрисой? – спросил он. Я ответила, что очень нравится.
– Я вижу, что нравится, – добавил он. – Во всех наших сценах у тебя прекрасная мимика. Ты бы хотела заниматься именно этим и дальше? Больше, чем всем остальным?
– Стопроцентно, – выпалила я. – Я не хочу обратно на работу, это уж точно. Будет очень нелегко.
– Еще бы, – ответил он. – Мне тоже это очень нравится. Я хочу снимать фильмы и заниматься только этим. В сентябре мне надо ехать в тур, а я не хочу. Звукозаписывающая компания всегда заставляет меня что-то делать. Знаешь, а ведь они отказались оплатить этот фильм. Я был вынужден оплатить его сам! Я больше им не доверяю. Сэнди дружит с Томми Моттолой, так что в нем я теперь тоже не уверен.
Он выпрямился, словно у него наступило какое-то озарение, и выдавил:
– Думаю, я скоро уволю Сэнди. В последнее время много чего происходит, и я больше не могу ему доверять. Шана, поклянись мне, что ты ни единой живой душе не скажешь то, что я сейчас тебе рассказываю.
Я пообещала ему, что не скажу, и заверила, что Сэнди и Джим вовсе не злодеи. Он стал таким параноиком. И все это началось, когда в «Сони» отказались оплатить съемки Ghosts.
...
– Я давно ждал подходящего момента, чтобы поговорить с тобой об этом, – продолжал он. – Ты сидишь там с ними каждый день, так что мне нужно твое честное и откровенное мнение. Я сейчас тебе кое-что расскажу… Я владею каталогом песен «Битлз», а «Сони» хочет украсть его у меня. Все то, что происходило со мной раньше – это заговор с целью уничтожить меня. Они думали, что я буду вынужден продать им каталог. Именно так эти компании пытаются управлять нами. Они загоняют нас в долги, чтобы ты делал все, что они велят – например, ездил в туры. Я ненавижу ездить в туры, но это единственный способ заработать денег, чтобы они не забрали каталог.
Он вздохнул и покачал головой:
– Я боюсь за свою жизнь, Шана. Правда боюсь. В этом бизнесе множество нехороших людей.
Я ошарашено молчала, слушая его. Он определенно накапливал эти чувства уже довольно долгое время.
– Я всегда знал, что закончу этот фильм, невзирая ни на что, – продолжал он. – Помнишь, как мы начинали тогда? И не могли закончить?
Я надеялась, что он не станет снова вспоминать те ужасные дни. Он проявил упрямство и непреодолимое намерение закончить фильм, несмотря на то, что, по его словам, звукозаписывающая компания не хотела, чтобы он его заканчивал. Он и так сильно задолжал им, а это еще больше загоняло его в долги, не оставляя ему другого выхода. Я слышала, что он должен «Сони» 300 млн. долларов. А бюджет Ghosts составлял 7,5 млн., так что вполне понятно, почему компания не хотела его оплачивать. Бухгалтер Майкла, Маршалл Гелфанд, говорил ему, что он не может себе позволить лично оплатить эти съемки. Но Майкл был мечтателем и фантазером, и поэтому делал то, что хотел.
Мне было неловко слушать, как он рассказывает такие вещи. Хоть я и была на все сто верна ему, мои начальники, оплачивавшие мои счета, теперь явно стали врагами, просто потому, что поддерживали дружеские отношения с «Сони», а точнее – с Томми Моттолой. Я не понимала, как это произошло. Я думала, что Майкл просто чрезмерно подозрителен. Я сказала ему, что уверена в Сэнди и Джиме, что они нормальные ребята, которые любят его.
– Они никак не могли сговориться с «Сони», чтобы отнять твой каталог, – заверила я его. Я проработала у них больше пяти лет, и для меня они были как члены семьи. Я бы знала, если бы в компании творилось что-то подозрительное.
Его страхи и паранойя не были похожи на бред сумасшедшего. Он мыслил абсолютно трезво и действительно верил в этот заговор. Невзирая на беспокойство, он все же чувствовал себя прекрасно и был здоров, и я радовалась его здравомыслию.
К счастью, он сменил тему:
– Знаешь, я вот смотрел на тебя и думал, что ты могла бы играть в видео «Триллер». Даже твой костюм напоминает тот, который был там. Помнишь его, и эти коротенькие носочки?
– Как же я могу забыть? Я смотрела то видео миллион раз подряд. Помню, как бежала домой со школы, только чтобы успеть на премьеру на MTV. Я представляла себе, что это я та девушка из клипа. А что с ней потом случилось?
– С Олой Рэй? Не знаю.
– Я слышала, что сейчас у нее дела не очень ладятся.
Ну вот, я опять сплетничаю.
– Я тоже слышал. А ты откуда знаешь?
Майклу надо было стать юристом, он мастерски ставил вопросы в лоб и сажал собеседника в лужу.
– В программе Hard Copy, – неохотно призналась я. Это было популярное таблоидное телешоу, которое в прошлом показывало немало негативных сюжетов о Майкле.
– Ой, они ужасные. Они платят людям, чтобы те врали на камеру, – сказал он.
– Я знаю, но они брали у нее интервью, и она говорила, что разорилась или что-то в этом роде. А Татьяна, из клипа The Way You Make Me Feel? С ней-то что случилось?
– Татьяна, – вздохнул он. – Не знаю. Она была шикарна. Все ее обожали. Она умела подать себя. Я не знаю, что с ней произошло, – он отвел взгляд, и в его голосе появились сердитые нотки. – Я дал им обеим такие возможности продвинуться дальше. И ты только посмотри, как они это использовали. Да никак.
Его настроение было изменчивым, как ртуть. То он смеялся и шутил, как подросток, а через мгновение уже злился и вел себя вызывающе. Иногда, когда он был на площадке, я замечала, как он глубоко задумывался. Он мог уставиться на детей, умолкал и становился мрачным. Мне казалось, что в такие моменты он вспоминал весь тот ад, который ему пришлось пройти с обвинениями от Чандлеров. Дети были его спасательным тросом, его ключом к счастью. Он сам говорил, что без них он не хотел бы жить. Но сейчас я все же рассчитывала снова вернуться к вопросу о нас двоих. Он повернулся ко мне с хитрой улыбкой:
– Помнишь, как я звонил тебе и диктовал те песни?
– Как же я могу забыть? – хихикнула я, сконфуженная этими воспоминаниями.
– Ты все еще обещаешь мне, что никому не расскажешь об этом?
Я сказала ему, что все эти годы молчала об этом, так что и дальше никому не скажу.
– Клянешься?
– Клянусь.
Эти слова он постоянно повторял как мантру. Он всегда заставлял меня «поклясться, что я не скажу ни одной живой душе», будто мы были маленькими детьми, заключавшими между собой пакт перед тем, как нашкодить. Разумеется, я ему всегда подыгрывала, но мне казалось, что все это совершенно излишняя драма.
Он склонился ко мне. У меня так сильно забилось сердце, что я испугалась, как бы оно не выпрыгнуло из груди. Я чувствовала запах апельсиновых конфеток Tic-Tac в его дыхании. В воздухе висел запах его духов, напоминавший детскую присыпку. А затем его губы раскрылись, и он поцеловал меня.
Ощущение его мягких губ, прижатых к моим, напоминало старую, знакомую подушку – теплую и заманчивую. Он опустил руку мне на затылок и гладил мои волосы, пока мы целовались. Он поцеловал меня более страстно, чем раньше, и все мое тело начало пульсировать. По моим рукам пробежали мурашки, когда я погладила его мускулистое бедро. Между нами стояли годы отчаянного желания и сдерживаемого разочарования. С этого момента я уже никогда не смогу быть прежней. Теперь я навсегда принадлежу ему, подумала я. Никто и ничто уже не изменит моих чувств. Я начала дрожать, и он обвил меня обеими руками и прижал к себе.
– Тебе нравится, когда я так тебя целую? – шепотом спросил он.
– Нравится, – пробормотала я.
– Прости, если я опять буду на тебя пялиться, но ты такая красивая, – выпалил он.
В дверь громко постучали:
– Майкл, мы начинаем работу через двадцать минут!
Майкл закрыл глаза и вздохнул:
– Похоже, скоро за мной придут, чтобы помочь мне подготовиться.
Все еще дрожа, я согласилась и сказала, что пойду обратно на площадку. Он подал мне руку, помогая мне встать с дивана. Затем приоткрыл жалюзи и выглянул в окно, чтобы убедиться, что вокруг никого нет, и только потом открыл мне дверь.
Мы так и не поиграли в видеоигры.
Я вышла на ослепительное солнце долины, опалявшее мою кожу. После получаса, проведенного с Майклом, солнце казалось мне ярче, а небо – более синим, чем раньше… и внутри меня тоже все ощущалось совершенно по-новому.
– Леди и джентльмены, объявляю проект Майкла Джексона законченным! – объявил Стэн Уинстон после завершения последней сцены с главной звездой фильма. Все зааплодировали Майклу. Я стояла рядом с ним, когда остановились камеры, завершая наш месяц в раю. Он повернулся к людям и улыбнулся. Я с грустью посмотрела на него и сказала:
– До свидания.
Он крепко обнял меня.
– Мне будет недоставать тебя, – сказала я, прижимая его к себе. С Майклом никогда не знаешь, когда снова появится возможность увидеться.
– О, ну ты же будешь неподалеку, – ответил он уверенно.
– Смотри, позвони же мне, – напомнила я ему.
– Позвоню.
Он обошел всех и каждому пожал руку, лично поблагодарив всех за работу. Было 12:45 утра, и мы очень устали. Но, невзирая на усталость, момент после последнего кадра всегда был грустным. Мы провели вместе много часов, день за днем, а теперь пришло время прощаться. Прежде чем уехать, я подарила Майклу на память свою фотографию с автографом. Я написала на ней: «Майклу. Я люблю тебя. Шана».
В тот день мне пришлось работать 16 часов, меня вызвали к 8:30 утра. Майкл приехал в 4:45 и провел на площадке почти двадцать часов. Дни были длинными, но всегда проходили очень быстро, поскольку нам всегда было весело. Проведя с Майклом целый месяц, по двенадцать часов в сутки, я ощутила, что мои чувства к нему полностью изменились. Раньше я была просто увлечена им, но чувствовала, что между нами слишком большое расстояние. Раньше ему удавалось отдаляться всякий раз, едва мы начинали сближаться. Но за последний месяц у него не было такой возможности. Мы были вынуждены находиться бок о бок каждый день, и я была уверена, что он не исчезнет без предупреждения. Думаю, это расстояние вынудило меня вообразить его как идеального парня. На самом деле, я была влюблена в воображаемого Майкла, а не в настоящего. Но теперь, проведя с ним так много времени, я видела только Майкла-человека. Моя любовь к нему стала гораздо более глубокой.
Майкл назвал последний день съемки «днем приколов». Он отправил Хауса в свой любимый магазин приколов на Голливудском бульваре и велел скупить все дешевые фокусы и волшебные штучки, какие там только были. Хаус притащил обратно большой бумажный пакет, набитый классическими фокусами – вонючими пульками, искусственными пауками и пищалками, которые срабатывали при рукопожатии. Еще там была зажигалка, которая била тебя током, когда ты пытался зажечь ее. Дети обожали эту штуку. Я боялась трогать ее, чтобы меня не ударило током, но Майкл все подначивал меня, чтобы я попробовала.
– Она не так уж сильно бьется, попробуй!
Нас даже сняли на камеру, когда мы нападали друг на друга с этими зажигалками. Где-то должна быть эта запись.
От всех этих приколов на Майкла нахлынули воспоминания о детстве.
– Помнишь, когда-то были такие карты с девушками? Ну, когда прикасаешься к ним, с них пропадает одежда? – спросил меня Майкл.
– Конечно, не помню. Я бы никогда не стала смотреть на такие вещи, – пошутила я.
– Мой отец постоянно таскал нам эти карты, – продолжал он. – Он доставал карты и предлагал их нам, а когда мы вытаскивали одну, с девушки на карте пропадала одежда. Мы с братьями были в восторге, когда видели голую девушку.
Хоть он и возмущался, что его отец показывал ему вещи, годившиеся только для взрослых, похоже, он и сам перенял у отца эту дурную привычку вести себя так с детьми, даже не осознавая этого. Он во многом был похож на своего отца. Он обладал деликатной, мягкой натурой, передавшейся ему от матери, а в бизнесе – холодным безжалостным расчетом, унаследованным от отца.
Я сказала ему, что помню другие сувениры – ручки, на которых были изображены девушки в купальниках, но если перевернуть эту ручку вверх ногами, девушки оказывались голыми. Он сказал, что тоже их помнит. Поди догадайся, каким образом его мозг перескочил с зажигалок на карты с голыми женщинами. Хоть он постоянно упоминал какие-то сексуальные штучки, у него это получалось невинно и мило, и совершенно не обидно. Ему удавалось сохранять эту ауру невинности, даже когда он говорил какую-то похабщину. Ходячее противоречие.
Чуть позже он спросил меня, смотрела ли я когда-нибудь «Трех балбесов». Со всем восторгом увлеченного фаната он гордо указал на край площадки, где в режиссерских креслах сидели несколько человек.
– Видишь вон ту даму? – он указал на пожилую женщину, которой, вероятно, было уже за семьдесят. – Это дочь Мо, Джоан. Она написала книгу о своем дяде Карли в восьмидесятых, а я написал для этой книги предисловие. Я обожаю «Трех балбесов».
Я приучилась всегда осматриваться по сторонам и подмечать, кто сидит у края площадки и смотрит на нас. У него всегда были интересные гости.
В конце дня дети отправились к трейлеру Майкла, чтобы вручить ему прощальные подарки. Моя тринадцатилетняя подружка Кейша тоже пошла с мальчиками. Едва выйдя из трейлера, все четверо детей подскочили ко мне, широко улыбаясь, словно знали какой-то неизвестный мне секрет.
– Чего это вы так разулыбались? – спросила я с подозрением. Десятилетний Кендалл, звезда нашего фильма, выпалил:
– А ты кое-кому нравишься.
Кейша взволнованно поведала мне о случившемся. Она так торопилась мне рассказать, что тараторила без умолку. Она сказала, что они сидели в трейлере с Майклом, и он вдруг спросил:
– Ну, ребята, как вам Шана?
Все дети ответили ему, что я хорошенькая, а Кейша сказала, что я очень красивая и добрая. Затем Майкл принялся откровенничать с ними:
– Я думаю, что она очень красивая. Это самая красивая девушка, которую я когда-либо видел! Она такая милая. Она работает в офисе у моего менеджера, и я каждый день говорю с ней по телефону. Вы знали, что она была в первой версии этого фильма? У нас было много детей в той версии, но я пригласил на повторную съемку только Шану.
Кто-то из детей сказал ему, что Хаус на меня запал, и Майкл раздраженно ответил:
– Я знаю.
Моя союзница Кейша хотела дать Майклу понять, что он единственный, кто мне нравится:
– Ей не нравится Хаус. Она просто считает его милым. Я уверена, если бы ты пригласил ее на свидание, она бы пошла.
Она сказала, что они хотели поиграть в видеоигры, но Майкл все говорил и говорил обо мне. Мальчишки пытались сменить тему, чтобы поговорить о видеоиграх, но Майкл все возвращался к разговорам обо мне и продолжал рассказывать, какая я красивая. Мальчикам в таком возрасте еще не нравятся девочки, так что им было скучно это слушать. Они были слишком малы, чтобы понять эти взрослые чувства. Кейша была постарше, поэтому она все поняла и знала, что я буду рада услышать эти откровения.
Мальчишки просто стояли рядом и смущенно улыбались, пока она пересказывала мне их разговор. Они не знали, как реагировать. А я едва могла сдержать свою реакцию. Я была на седьмом небе от счастья, слушая это. Я чуяла, что Майкл все эти годы мечтал обо мне, как и я мечтала о нем. Он ведь даже преувеличил свой рассказ, сказав детям, что звонил мне каждый день. Да, бывали времена, когда мы говорили по телефону по несколько раз в день, но после его женитьбы он звонил уже не так часто. Мне было грустно думать о том, что он так долго мечтал обо мне и в то же время так долго ждал, чтобы попытаться воплотить эти мечты в реальность. Так много времени потрачено впустую. Я поняла, что он предпочитал жить в мире фантазий, где ему никто не мог причинить вреда. Он предпочитал говорить и мечтать о девушке, которая ему нравилась, чем вступить с ней в реальные отношения. Он явно пытался предпринять какие-то шаги и призвал на помощь все свое мужество, но большинство мужчин продвигаются в отношениях куда быстрее. Не знаю почему, но после этого мне стало жаль его. Он словно прятался под своей волшебной маской Майкла Джексона, а под ней оставался все тем же перепуганным, неуверенным в себе маленьким мальчиком, мечтавшим стать нормальным.
..
Через несколько недель я увидела видео выступления Майкла на церемонии World Music Awards, где он исполнял песню Earth Song. Номер был оформлен так, что Майкл казался едва ли не Иисусом Христом. Его фигуру заливал белый свет, его окружали дети, а зал, битком набитый знаменитостями, смотрел на все это с открытым ртом. Это было сногсшибательное выступление, подвластное только ему одному. Фаны толпами осаждали его. Было так странно видеть его в подобных ситуациях. Мне казалось странным, что люди так орали, увидев его. Когда я была с ним, я старалась вспомнить этот восторг, который вызывал у людей этот Король поп-музыки. Я пыталась вспомнить всю эту шумиху и безумие. Я пыталась вспомнить, что я чувствовала, когда и сама мечтала сделать что угодно, только бы встретиться с ним. То, что я чувствовала, когда видела его на сцене или смотрела его видео, было изумительным, но я уже не могла представить, что снова почувствую нечто подобное. Теперь, когда я видела его, я видела только Майкла, а не образ, которым я была одержима в подростковом возрасте. Это было грустно, потому что это волнение, которое ты чувствуешь в таком наивном возрасте, на самом деле потрясающее. Это безопасно и уютно… тогда твои кумиры кажутся идеальными и неприкосновенными… там ты можешь вылепить из них идеальную мечту. А теперь я видела только мужчину, в которого влюбилась и который порой вел себя по-идиотски, которому нравились шутки и приколы, который обожал жвачку Bazooka и апельсиновый Tic-Tac, а еще отлично умел целоваться. Но он не был идеален… он был настоящим, как и мои чувства.
Думаю, кроме глав про Ghosts, самая нормальная часть в книге - это эпилог. Трогательно и "по-нашему".
--------
Нечасто доводится становиться свидетелем собственной смерти, но Майкл видел свою на съемках Ghosts. Этот момент навсегда запечатлелся в моей памяти и будет преследовать меня вечно. Майкл бесформенной кучей лежал на полу. Мы все плакали, глядя на его безжизненное тело.
- Посмотрите на мертвое тело Майкла, - сказал нам Стэн Уинстон, режиссер. - Представьте, что он только что умер.
И у меня на глазах тут же выступили слезы. Нам было совсем нетрудно заплакать по-настоящему - все участники фильма полюбили Майкла. Мы все считали его другом.
- Представьте, что вы больше никогда не увидите его...
Мне не нужно было представлять. Одной лишь мысли о том, что я потеряю Майкла, было достаточно, чтобы у меня по лицу покатились слезы. Затем кто-то протянул руку, чтобы вытереть мое лицо, и тихий голос шепнул мне на ухо:
- Я здесь.
Это был Майкл, переодетый в костюм мэра. Он стоял рядом со мной, когда мы снимали сцену с мертвым телом Маэстро, лежавшим на полу. "Он жив. Это не по-настоящему, - сказала я себе. - Он рядом со мной, там, где и всегда... там, где, надеюсь, он всегда будет".
Пока мы стояли и смотрели на его воображаемое тело, без движения лежавшее на полу, меня словно разрывало надвое. Все выглядело так по-настоящему. Меня охватила тревога и одновременно чувство облегчения. Мысль о том, что Майкл умер, была непостижима. Он был так энергичен и полон любви и жизни. Я посмотрела на него, прежде чем заработали камеры. Он был словно в трансе, глядя на свое "тело", лежавшее перед нами.
- Ой, да ты умер, - пошутила я, пытаясь поднять ему настроение. Я не знала, что еще сказать или сделать. Он выглядел грустным, и мне просто хотелось, чтобы он улыбнулся. Обычно развеселить его и заставить смеяться не составляло труда, но не в этот раз. Он просто стоял, глядя на меня самым печальным взглядом, и не говорил ни слова. Я почувствовала себя бессердечной дурой.
Когда заработали камеры, Стэн снова прошел с нами весь спектр необходимых эмоций:
- Представьте, что это ваш друг Майкл лежит перед вами на полу. Его больше нет, и вы больше никогда не увидите его. Вы никогда больше не будете смеяться с ним, улыбаться с ним, веселиться с ним. Он ушел навсегда.
В павильоне не было ни единой пары сухих глаз. Лорен, чернокожий мальчик, плакал вовсю, его лицо было залито слезами. Остальные актеры сбились в кучу, словно им было больно. Я не хотела играть в эту игру и притворяться, но нам пришлось отснять эту сцену несколько раз и пережить боль от смерти Майкла снова и снова. Майкл стоял рядом со мной, ощущая наши эмоции. Режиссер велел ему, одетому в костюм мэра, сердито отвернуться и уйти.
- Пойдемте отсюда! - крикнул он нам. Нам было велено проигнорировать его и продолжать смотреть на мертвого Майкла, лежавшего на полу перед нами. С глазами, полными слез, я стояла и смотрела. Затем кто-то легонько похлопал меня по плечу. Я повернулась и увидела Майкла, одетого мэром, в нескольких сантиметрах от моего лица. Он смотрел мне в глаза.
- Я сказал - пойдемте отсюда! - выпалил он мне. Это была такая неожиданная перемена. Чистая импровизация. На репетиции он этого не делал. Я так удивилась, что улыбнулась и испортила дубль. Мы снимали эту сцену шесть раз. Каждый дубль был такой же, как предыдущий. В какой-то момент мне показалось, что камеры вокруг исчезли. Майкл и я словно остались вдвоем. Я с безмолвной мольбой заглянула ему в глаза, пытаясь выразить взглядом, что мне не хотелось уходить - что это последнее, чего я сейчас хочу. Я хотела остаться там и всегда защищать его. Но Майкл просил, чтобы я ушла.
Теперь же то, что когда-то было сценой в фильме, костюмированной репетицией самого печального дня моей жизни, стало невыносимой реальностью. Порой, когда я сижу одна, подальше от требовательного мира, отвлекающего мое внимание, в полной тишине, от которой мурашки бегут по коже, мне вспоминаются слова Стэна. "Вы больше никогда не будете смеяться вместе с ним. Вы никогда не услышите, как он позовет вас по имени. Вы никогда не посмотрите в другой угол комнаты и не увидите там его улыбающееся лицо. Майкл мертв. Он ушел навсегда".
И я все еще жду, что сейчас он крикнет: "Стоп, снято!"
КОНЕЦ
Спасибо за перевод книги Justice Rainger.