‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼
ЗАГОВОР БЕЛЫХ ГЕНЕРАЛОВ ПРОТИВ ЦАРЯ НИКОЛАЯ. КАК ЭТО БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ !
(Очень ценный материал !)
( Первая, Вторая, Третья части )
10 февраля 1917 года Император Николай II получает прямую угрозу от председателя Государственной Думы М.В. Родзянко.
В разговоре с Царем тот заявил:
«Ваше Величество, спасайте себя.
Мы накануне огромных событий, исхода которых предвидеть нельзя.
То, что делает Ваше правительство и вы сами, до такой степени раздражает население, что все возможно».
Таким образом, заговорщики - со своей стороны,
а Император Николай II - со своей,
готовились к решительной схватке.
При этом мощное наступление русской армии в апреле 1917 года и большая победа должны были сочетаться,
по мысли Государя,
с разгромом думской оппозиции.
Царь приказывает перевести в Петроград надежные воинские части, заменив ими запасных солдат.
Мятежу готовился сокрушительный удар.
Видимо, уже тогда
Государь,
не доверяя командующему Северным фронтом генералу Н.В. Рузскому,
выделил Петроград из его подчинения в особый военный округ,
во главе которого,
по совету военного министра Беляева, был назначен генерал С.С. Хабалов.
Почему же, тогда, заговорщикам удалось осуществить свой заговор?
Причин множество, но одной из самых главных является то доверие,
которое
Император Николай II испытывал к своему генералитету.
Он не мог допустить,
что генералы смогут поддержать мятежников,
которые
не только собирались отстранить Царя от Престола,
но и покушались на его жизнь.
Как верно писал И.Л. Солоневич:
«Государь Император был перегружен сверх всяческой человеческой возможности.
И помощников у Него не было.
Он заботился и о потерях в армии, и о бездымном порохе, и о самолетах И. Сикорского,
и о производстве ядовитых газов, и о защите от еще более ядовитых салонов.
На нем лежало и командование армией, и дипломатические отношения, и тяжелая борьба с нашим недоношенным парламентом,
и Бог знает - что еще.
И вот, тут-то,
Государь Император допустил роковой недосмотр:
поверил генералам Балку, Гурко и Хабалову.
Именно этот роковой недосмотр и стал исходным пунктом Февральского дворцового переворота.
Это предательство, можно было бы, поставить в укор Государю Императору:
зачем Он не предусмотрел?
С совершенно такой же степенью логичности можно было бы поставить в упрек Цезарю:
зачем он не предусмотрел Брута с его кинжалом?»
У заговорщиков не было никаких надежд на успех без поддержки армейской верхушки.
Поэтому им необходимо было сделать все, чтобы перетянуть генералитет на свою сторону
и вместе с ним
совершить государственный переворот.
К стыду и позору русских генералов,
они дали себя втянуть в грязные игры политиков
и предали своего Государя.
Император твердо вел народ и армию к победе,
он был преисполнен верой в победу
и был убежден,
что и его генералы преисполнены подобной же верой.
Но, на самом деле,
высший генералитет был преисполнен политических амбиций и интриганства.
Это полностью устраивало заговорщиков, которые стремились к совершенно другой победе,
нежели Николай II.
При этом они хорошо понимали, что победа Царя на фронте приведет к поражению их заговора.
О том, что
заговорщики торопились с переворотом и понимали,
что успешные действия на фронте сделают его невозможным, говорят их собственные высказывания.
Милюков говорил, что новые успехи на фронте
«сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство»,
Терещенко и генерал Крымов всячески торопили с переворотом, говоря, что иначе будет поздно.
Первое,
что было необходимо сделать заговорщикам,
это выманить Царя из столицы,
так как
в противном случае никакая революция бы не удалась.
А.А. Вырубова пишет, что заговорщики «стали торопить Государя уехать на фронт,
чтобы совершить потом величайшее злодеяние».
Казалось бы,
давая возможность Царю уехать в армию, заговорщики,
как бы,
сами давали в его руки грозный механизм подавления этого самого заговора и любого бунта.
Но, в том-то и дело, что к февралю 1917 года верхушка армии была уже против Царя.
Приказы Императора молча саботировались высшим генералитетом.
Так, Николай II приказал перевести в Петроград с фронта Гвардейский Экипаж.
Но этот приказ был саботирован генералом Гурко, который отдал контрприказ и оставил Экипаж на фронте.
Император Николай II вторично отдал приказ о переводе Гвардейского Экипажа в Петроград,
и Гурко - вторично,
под предлогом карантина, задержал его неподалеку от Царского Села.
Только после третьего приказа Императора Гвардейский Экипаж прибыл в Царское Село.
То же самое произошло и с уланами Его Величества.
Колоссальную помощь заговорщикам оказал начальник Штаба генерал-адъютант М.В. Алексеев.
Алексеев, который находился в это время на излечении в Крыму,
внезапно,
18 февраля 1917 года, вернулся в Могилев.
Не успел он приехать в Могилев, как немедленно направил Императору телеграмму с просьбой срочно прибыть в Ставку.
Какая была необходимость для Николая II ехать в Ставку?
Никакого наступления в ближайшие дни не планировалось,
обстановка была спокойной.
Сейчас трудно сказать, чем мотивировал Алексеев необходимость срочного возвращения Государя в Ставку,
но можно с уверенностью сказать,
что,
эта мотивировка была убедительной,
так как Николай II,
осознавая всю необходимость своего личного присутствия в столице,
принял неожиданное решение ехать в Могилев.
«Из имеющихся источников, – пишет Г.М. Катков,
– неясно,
почему Алексеев настаивал на личном присутствии Верховного Главнокомандующего.
Баронесса Буксгевден, в то время фрейлина императрицы,
в своих мемуарах совершенно определенно говорит,
что Государь выехал по телеграфной просьбе генерала Алексеева,
не зная,
в чем именно заключается спешное дело, требующее его присутствия.
Это обстоятельство обретает известное значение, в связи с показаниями Гучкова Муравьевской комиссии,
что дворцовый переворот намечался на март
и что для осуществления его
предполагалось захватить Императорский поезд по дороге между Петроградом и Могилевом.
Была ли просьба Алексеева (он мог и не знать, что эта просьба передана Царю) частью подготовки к перевороту?
Во всяком случае, в этот момент никаких особо важных решений в Ставке,
как будто, не принимали,
и, судя по письмам Николая II жене,
он надеялся скоро закончить текущие дела и вернуться в Петроград.
В свете последующих событий отъезд Императора в Могилев, предпринятый по настоянию Алексеева,
представляется фактом, имевшим следствием величайшее бедствие».
Подруга императрицы Александры Феодоровны Лили Ден вспоминала:
«Однажды вечером перед обедом тетушка (которую всегда приводили в ярость сплетни, порочившие Государыню Императрицу)
позвонила мне
и попросила, тотчас же, приехать к ней. Я застала ее в чрезвычайно возбужденном состоянии.
– Рассказывают ужасные вещи, Лили, – воскликнула она.
– Вот, что я должна тебе сказать. Ты должна предупредить Ее Величество.
Затем уже более спокойным тоном продолжала:
– Вчера я была у Коцебу. Среди гостей было множество офицеров, и они открыто заявляли, что Его Величество больше не вернется со Ставки».
Полковник Мордвинов писал:
«Во вторник 21 февраля 1917 года – вечером, я получил от командующего Императорской главной квартиры графа Фредерикса извещение,
что,
согласно высочайшему повелению,
я назначен сопровождать Государя в путешествии в Ставку.
Отбытие Императорского поезда из Царского Села было назначено около трех часов дня,
в среду, 22 февраля.
Это уведомление было для меня неожиданным.
Я накануне, только что, вернулся из Царского Села с дежурства по военно-походной канцелярии
и тогда еще
не было никаких разговоров об отъезде.
Внутреннее политическое положение было в те дни особенно бурно и сложно,
ввиду чего
Государь все рождественские праздники, весь январь и большую часть февраля находился в Царском Селе и медлил с отбытием в Ставку».
Дворцовый комендант Воейков свидетельствовал:
«В 5 часов был кинематограф в Круглом зале Александровского дворца.
Когда кончился сеанс, я проводил Государя в его кабинет.
По пути Его Величество обратился ко мне со словами:
"Воейков, я решил в среду ехать на Ставку".
Я знал, что Государь имел намерение ехать,
но думал,
что момент этот – не подходящий для его отъезда,
и поэтому спросил,
почему он именно теперь принял такое решение, когда на фронте, по-видимому, все спокойно,
тогда, как здесь, по моим сведениям,
спокойствия мало и его присутствие в Петрограде, было бы, весьма важно.
Государь на это ответил, что на днях из Крыма вернулся генерал Алексеев, желающий с ним повидаться и переговорить по некоторым вопросам;
касательно же, здешнего положения
Его Величество находил,
что по имеющимся у министра внутренних дел Протопопова сведениям,
нет никакой причины ожидать, чего-нибудь особенного»
Вырубова:
«Государь пришел очень расстроенный.
Пили чай в новой комнате за круглым столом.
На другой день утром, придя к Государыне, я застала ее в слезах.
Она сообщила мне, что Государь уезжает.
Простились с ним, по обыкновению, в зеленой гостиной Государыни.
Императрица была страшно расстроена.
На мои замечания о тяжелом положении и готовящихся безпорядках Государь мне ответил, что прощается ненадолго, что через несколько дней вернется».
То же самое пишет другая подруга Императрицы Александры Феодоровны Юлия Ден:
«Государь намеревался остаться с семьей, но, однажды утром, после аудиенции генералу Гурко,
он неожиданно заявил:
– Завтра я уезжаю в Ставку.
Ее Величество удивленно спросила:
– Неужели, ты не можешь остаться с нами?
– Нет, – ответил Государь. – Я должен ехать».
Таким образом, мы видим,
что,
на срочный отъезд Царя в Ставку повлияли два человека –
генералы Алексеев и Гурко,
то есть
фактически два главнокомандующих.
Чем они мотивировали необходимость такого скорого отъезда,
до сих пор остается загадкой,
но, то, что,
этот отъезд был частью, какого-то большого общего плана, не оставляет сомнений.
Здесь хочется привести слова генерала Н.И. Иванова об Алексееве:
«Алексеев – человек с малой волей
и величайшее его преступление перед Россией – его участие в совершенном перевороте.
Откажись Алексеев осуществлять планы Государственной Думы, Родзянко, Гучкова и других,
я глубоко убежден,
что побороть революцию было бы можно,
тем более,
что войска на фронте стояли спокойно и никаких брожений не было.
Да и главнокомандующие не могли бы и не решились бы, согласиться с Думой без Алексеева»
Около 19-го - 20-го февраля великий князь Михаил Александрович приехал к Царю
и убеждал его уехать в Ставку,
так как
«в армии растет большое неудовольствие, по поводу того, что Государь живет в Царском и так долго отсутствует в Ставке».
Конечно, Николай II знал, насколько его брат подвержен различным влияниям,
чтобы прислушиваться к его советам,
но сам факт того,
что
великий князь Михаил озвучивал чьи-то мысли с такой настойчивостью,
внушая Царю мысль об отъезде, говорит о многом.
Интересны действия министра внутренних дел А. Д. Протопопова
в тот момент,
когда он узнал об отъезде Государя.
Воейков вспоминал, что после того, как услышал от Царя о решении ехать в Ставку, он связался по телефону с Протопоповым.
«"Александр Дмитриевич, – сказал я ему,
– Государь решил в среду ехать на Ставку.
Как ваше мнение?
Все ли, спокойно и не является ли, этот отъезд несвоевременным?”
На это Протопопов, по обыкновению,
по телефону говоривший со мной на английском языке, стал мне объяснять,
что я напрасно волнуюсь, так как, все вполне благополучно.
При этом он добавил, что в понедельник или во вторник,
после доклада у Государя,
заедет ко мне и подробно расскажет о происходящем,
чтобы меня окончательно успокоить.
После этого телефона я поехал к графу Фредериксу, вполне разделяющему мое мнение
о несвоевременности отъезда Государя из Петрограда.
В понедельник А.Д. Протопопов в Царском Селе не был, приехал во вторник вечером.
Заехав после Дворца ко мне, он клялся, что все обстоит прекрасно и нет решительно никаких оснований для безпокойства,
причем обещал,
в случае появления, каких-либо новых данных, немедленно известить меня.
На этом мы расстались.
Оказалось, что АД. Протопопов, ручавшийся Государю, Императрице и мне
за полное спокойствие в столице,
вернувшись из Царского Села, в тот же вечер, якобы рассказывал окружавшим его о том,
сколько энергии он потратил на уговоры Государя не уезжать на фронт.
Он рассказывал даже подробности доклада Его Величеству,
подкрепляя свои слова изображением жестов,
которыми Государь встречал его мольбы.
Он говорил,
что умолял Императрицу повлиять на Его Величество и уговорить его не ехать на Ставку.
Для меня этот факт остается загадкой, так как Государь мне подтвердил сам,
что министр внутренних дел Протопопов не видел никакого основания считать его отъезд несвоевременным.
Где говорил АД. Протопопов правду – в Царском Селе или в Петрограде?»
Действия министра внутренних дел наталкивают на мысль,
что он,
вольно или невольно,
подыгрывал тем,
кто любой ценой хотел отъезда Императора из Петрограда.
Марк Ферро пишет по поводу отъезда Николая II в армию:
«У Царя появилось предчувствие,
что, что-то замышляется,
по крайней мере - в армии,
после того,
как брат Михаил сообщил ему о недовольстве в Ставке по поводу его длительного отсутствия.
Царь, со своей стороны, знал о том давлении, которое хотели на него оказать союзники
во время конференции в январе в Петрограде.
Ему было известно, что английский посол сэр Джордж Бьюкенен поддерживает тесные отношения с Гучковым, Милюковым и великими князьями».
Император уезжал в Ставку ненадолго и собирался вскоре вернуться.
А.А. Блок писал, что он собирался вернуться к 1 марта.
Посетить Свой Штаб.
От 14–30 ч. - Государь, в сопровождении Особ Свиты прогуливались на моторах.
В 18–00 ч. - Государь отбыл ко всенощной в церковь Штаба».
Началась обычная жизнь Ставки.
Тем временем в Петрограде вовсю уже шли безпорядки.
Об этих безпорядках Царь узнал 24 февраля из разговора по прямому проводу с Императрицей.
«Телефонист мне передал, – пишет Дубенский,
– что, только что окончился разговор Государя (из его кабинета) с Императрицей в Царском, длившийся около получаса.
По телефону узнал, что сегодня, 24-го февраля, в Петрограде были волнения на Выборгской стороне»
О телефонном разговоре по прямому проводу пишет и генерал Лукомский.
Он пишет, что Царь
«более часа разговаривал с Царским Селом».
С.П. Мельгунов, впрочем, бездоказательно, считает, что Лукомский ошибался
и что на самом деле
телефонного разговора не было, а был обмен телеграммами.
Здесь начинаются первые загадки.
24-го Государь разговаривает с Государыней по прямому проводу и узнает про безпорядки.
А если верить «Переписке Николая и Александры Романовых», изданной большевиком М.Н. Покровским
и частично переизданной О.А. Платоновым
под названием «Николай II в секретной переписке»,
получается, что 24 февраля 1917 года Императрица пишет письмо Государю,
в котором
подробно описывает начавшиеся волнения в Петрограде.
Получается абсурд:
зачем писать Царю письмо с сообщением о том,
что,
уже было обсуждено в прямом разговоре по телефону?
При этом ни в письме Императрицы Александры Феодоровны, ни в ответных письмах Императора
нет ни слова о состоявшемся разговоре!
Наоборот, из переписки создается впечатление, что Царь с Царицей общаются только письмами.
Так, 26 февраля 1917 года Императрица пишет:
«Дорогой мой возлюбленный! Какая радость! В 9 часов получила твое письмо от 23-24-го.
Подумай, как долго оно шло»
В дневнике Императора Николая II за 24 февраля также нет упоминания о разговоре с Государыней по телефону.
Как бы там ни было, но, ни Государь, ни Государыня не могли с самого начала оценить - ни характер, ни серьезность начавшихся в Петрограде выступлений.
24 февраля Императрица высылает Государю письмо в Ставку:
«Вчера были безпорядки на Васильевском острове и на Невском, потому что бедняки брали приступом булочные.
Они вдребезги разбили Филиппова и против них вызывали казаков.
Все это я узнала неофициально».
То же самое она писала в письме 25 февраля:
«Это хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба,
– просто для того, чтобы создать возбуждение,
и рабочие,
которые мешают другим работать»
что фактически до 27 числа Государь имел искаженное представление о происходившем в Петрограде».
Постепенно, однако, Царя начинают волновать происходящие в столице события.
25 февраля, вечером, он посылает командующему Петроградским военным округом генералу С.С. Хабалову телеграмму:
«Повелеваю, завтра же, прекратить в столице безпорядки,
недопустимые
в тяжелое время войны с Германией и Австрией.
НИКОЛАЙ».
Генерал Хабалов, то ли из-за растерянности,
то ли, из-за того,
что боялся вверенных ему частей,
то ли, по каким-то другим причинам
не предпринял ничего,
чтобы исполнить недвусмысленный приказ Царя.
Как говорил сам Хабалов:
«Эта телеграмма, как бы вам сказать?!
– чтобы быть откровенным и правдивым:
она меня хватила обухом…
Как прекратить "завтра же"?..»
26 февраля, в воскресенье, в Петрограде наступило затишье и Хабалов отправил Царю телеграмму, что безпорядки прекратились.
Но, не успела эта телеграмма дойти до адресата, как они возобновились с новой силой,
между тем,
как Царь получил известие, что в городе все спокойно.
В то же время до Царя дошли сведения,
что «забастовкой пекарей»,
как поначалу воспринимались события в Петрограде,
воспользовалась Государственная Дума,
которая, как писал Воейков,
«открыто вынесла свою революционную деятельность из стен Таврического дворца».
26 февраля в камер-фурьерском журнале появляется запись:
«26.02. 1917, воскресение.
Сего числа в "Собрании указаний и распоряжений Правительства"
был опубликован Высочайший указ
"О роспуске Государственной Думы и Совета с назначением срока их созыва не позднее апреля 1917 года,
в зависимости от чрезвычайных обстоятельств".
Совет Старейшин Государственной Думы постановил не расходиться и всем оставаться на своих местах».
Налицо был уже не просто бунт толпы, но государственный переворот.
Между тем до Царя доходили совершенно иные сведения.
Министр внутренних дел Протопопов продолжал дезинформацию Николая II.
В.Н. Воейков пишет:
«На следующий день, (т. е. 25 февраля. – П.М.) в субботу я получил от А.Д. Протопопова телеграмму с извещением, что в городе безпорядки, но все клонится к их подавлению».
В тот же день генерал А.И. Спиридович, находившийся в Царском Селе, отправил Воейкову полученные сведения из департамента полиции:
«Ничего грозного во всем происходящем усмотреть нельзя; департамент полиции прекрасно обо всем осведомлен,
а потому,
не нужно сомневаться,
что выступление это будет ликвидировано в самое ближайшее время».
Думается, что деятельность Родзянко, по умалчиванию событий и телеграммы Протопопова,
их искажающие,
имели под собой одну цель – ввести Государя в заблуждение,
с целью его дезориентировать
и дать возможность революционному процессу принять такие широкие масштабы,
которые
позволили бы Государственной Думе начать шантаж Царя с требованием Ответственного министерства.
Во всяком случае, таковы были планы Родзянко.
Что же касается Гучкова, Милюкова - с одной стороны,
и Керенского и Чхеидзе - с другой,
то, те преследовали свои,
хотя и разные,
но далеко идущие цели:
Николай II, вероятно, будет принужден передать Престол своему сыну – Цесаревичу Алексею,
а за его малолетством – опекуншей будет Императрица Александра Феодоровна,
а регентом – великий князь Михаил Александрович.
В этот момент в разговор вмешался Милюков.
Не думал, что он произведет на меня такое отталкивающее впечатление – хитрой, двуличной лисы.
Бегающие за стеклами pince-nez глаза не внушали мне никакого доверия.
Хитро поглядывая, то на меня, то по сторонам, он интересовался узнать у меня об отношении стрелков к великому князю Михаилу Александровичу.
Я ему ответил,
что не понимаю его вопроса.
Ежели Государь найдет нужным передать Престол другому, то наш долг служить новому Государю.
На это Милюков ничего не ответил и, неприятно-хитро улыбнувшись, отошел от меня»
Из дневниковых записей Артабалевского хорошо видно, что лозунг, с которым вышла на улицы армия:
«Царь, новое правительство, война до победы»,
а он, в целом,
принимался и другими воинскими частями,
был аналогичен требованиям Родзянко и Думы.
Именно внешний монархизм последних - обманул войска,
которые считали,
что выступают за Царя и народ
против изменников старого правительства.
Но, из этого, же, отрывка видно, как думская оппозиция, в данном случае в лице Милюкова,
была готова монархические лозунги,
которые
использовались с целью обмана армии, сменить,
когда они стали уже не нужны.
Главной целью думских и военных организаторов переворота был шантаж Императора
(угрожая массовыми безпорядками, заставить его передать власть думскому правительству).
Но Николай II на шантаж не поддался.
Родзянко, через перепуганного князя Голицына, последнего председателя Императорского правительства,
пытается выбить у Царя назначение «независимого» главы правительства.
В ответ Николай II телеграфирует князю Голицыну:
«О главном начальнике для Петрограда мной дано повеление начальнику моего штаба с указанием немедленно прибыть в столицу.
То же относительно войск.
Лично вам предоставляю все необходимые права по гражданскому управлению.
Перемены в личном составе, при данных обстоятельствах, считаю недопустимыми.
НИКОЛАЙ».
Одновременно Император принял решение вернуться в Царское Село, так как почувствовал ненадежность генералитета.
Заговорщики прекрасно понимали,
что,
если Царь вернется в Петроград,
революция будет подавлена.
С их стороны начинается «обработка» великого князя Михаила Александровича.
Ему, брату Императора, Родзянко и Голицын (председатель правительства!)
внушают идею
объявить себя регентом и,
приняв командование над всеми войсками, назначить князя Львова главой правительства.
Великий князь Михаил Александрович не был человеком государственного ума,
не имел выдающихся государственных способностей,
но предателем своего Царя он тоже не был.
Он отказался выполнять предложения Родзянко.
Но в одном последний, все же, убедил великого князя.
По наущению Родзянко великий князь Михаил Александрович направляет Императору телеграмму
с предложением
освободить нынешний состав Совета Министров и назначить председателем нового Совета – Львова.
В конце телеграммы великий князь убеждает Царя, опять-таки по наущению Родзянко, не приезжать в Царское Село.
Между тем, генерал Алексеев фактически молчаливо поддерживал Родзянко
и проявлял полную пассивность в организации подавления мятежа.
«"Я только что говорил с Государем, – сказал Алексеев полковнику А.А. Мордвинову.
– Теперь остается лишь одно:
собрать порядочный отряд, где-нибудь, примерно около Царского и наступать на бунтующий Петроград.
Все распоряжения мною уже сделаны, но, конечно, нужно время, пройдет не менее пяти-шести дней.
Пока все части смогут собраться.
До этого малыми силами ничего не стоит и предпринимать".
Генерал Алексеев говорил все это таким утомленным голосом,
что мне показалось,
что он лично сам не особенно верит в успешность и надежность предложенной меры».
Видя, что Алексеев пребывает в пассивном и странном бездействии,
Император Николай II начинает организовывать подавление мятежа.
27 февраля в 10 часов 25 минут вечера генерал Алексеев отправил телеграмму генералу Данилову:
«Государь Император повелел генерал-адъютанта Иванова назначить Главнокомандующим Петроградским Военным округом;
в его распоряжение, возможно скорее,
отправить от войск Северного фронта в Петроград два кавалерийских полка
по возможности из находящейся в резерве 15-й кавалерийской дивизии,
два пехотных полка из самых прочных и надежных,
одну пулеметную команду для Георгиевского батальона, который едет из Ставки.
Нужно назначить прочных генералов,
так как,
по-видимому, генерал Хабалов растерялся,
и в распоряжение генерала Иванова нужно дать надежных, распорядительных и смелых помощников.
Такой же силы отряд последует с Западного фронта, о чем иду говорить с генералом Квецинским.
Минута грозная и нужно сделать все, для ускорения прибытия прочных войск.
В этом заключается вопрос нашего дальнейшего будущего».
из книги
"Свидетельствуя о Христе до смерти"...
Известный исследователь
жизни Николая II
кандидат исторических наук
П. В. Мультатули.
(продолжение следует)
* * * *
https://ok.ru/zaistinukh/topic/156953045074938 - ВТОРАЯ ЧАСТЬ
‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼
( Вторая часть )
ПРЕДАТЕЛЬСТВО И СВЕРЖЕНИЕ ЦАРСКОЙ ВЛАСТИ - БЕЛЫМИ ГЕНЕРАЛАМИ, ВСТУПИВШИМИ В МАСОНСКОЕ БРАТСТВО.
( На данное время именующими себя - ИСТИННОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКОВЬЮ (ИПЦ) или КАТАКОМБНОЙ ЦЕРКОВЬЮ, но, по сути своей фашисты - поклоняющеся ГИТЛЕРУ )
Как видим, Николай II, посылая генерала Н.И. Иванова, точно оценивал сложившуюся обстановку и хорошо осознавал ее опасность.
Генерал Иванов получил широчайшие полномочия,
ему - до прибытия Государя,
были обязаны подчиняться все министры правительства.
Но Император понимал,
что решающим фактором в водворении порядка станет его личное присутствие в столице.
Этим объясняется его решение выехать в Петроград, принятое 27 февраля.
«Решение Царя ехать в Царское Село, – пишет В. Криворотов, – при создавшемся положении, было отчаянным шагом.
Но Государь чувствовал,
что он остался один,
что никто не предпринимал ничего,
и оставалось решать ему самому:
быть или не быть.
Было ошибкой его окружения думать, что Царь спешил в Царское Село исключительно из боязни за свою семью, жену и детей.
Государь должен был сознавать,
что его появление там, в центре пылающих страстей, не могло, никоим образом, защитить семью от распоясывавшейся толпы.
Своим решением отправиться туда
Царь хотел разрубить узел всеобщего трусливого бездействия».
Генерал-адъютант Алексеев пытался уговорить Царя не покидать Ставку,
но тот остался верен своему решению.
27 февраля Император объявил В. Н. Воейкову, что уезжает и приказал сделать все распоряжения для отъезда.
Исполнив приказ, Воейков доложил Государю, что он может, сейчас же, ехать ночевать в поезд, что все приготовлено и что поезд может, через несколько часов идти в Царское Село.
«Затем я прошел к генералу Алексееву предупредить о предстоящем отъезде.
Я его застал уже в кровати.
Как только я сообщил ему о решении Государя безотлагательно ехать в Царское Село,
его хитрое лицо приняло еще более хитрое выражение,
и он с ехидной улыбкой слащавым голосом спросил у меня:
"А как же он поедет?
Разве впереди поезда будет следовать целый батальон, чтобы очищать путь?"
Хотя я никогда не считал генерала Алексеева образцом преданности Царю,
но был ошеломлен, как сутью, так и тоном, данного им в такую минуту ответа.
На мои слова:
– "Если вы считаете опасным ехать, ваш прямой долг мне об этом заявить"
генерал Алексеев ответил:
– "Нет, я ничего не знаю; это я так говорю".
Я его вторично спросил:
– "После того, что я от вас, только что, слышал, вы должны мне ясно и определенно сказать, считаете вы опасным Государю ехать или нет?"
На что генерал Алексеев дал поразивший меня ответ:
– "Отчего же?
Пускай Государь едет… ничего".
После этих слов я сказал генералу Алексееву,
что он должен немедленно сам лично пойти и пояснить Государю положение дел:
я думал, что,
если Алексеев кривит душой передо мной,
у него проснется совесть
и не хватит сил лукавить перед лицом самого Царя, от которого он видел так много добра».
Но Воейков ошибался.
Совесть позволила Алексееву спокойно смотреть, как поезд уносит Императора в расставленную западню, откуда уже Государю было не выбраться.
* * * *
https://ok.ru/zaistinukh/topic/156953418695674 - ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ
‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼ ‼
( Третья часть )
ВЕЛИКОМУЧЕНИК ГОСУДАРЬ НИКОЛАЙ ВТОРОЙ - СВИДЕТЕЛЬСТВУЮЩИЙ О ХРИСТЕ ДО СМЕРТИ...
Сегодня бытует мнение, что Николай II планировал вырваться из Пскова и, обратившись к войскам, дезавуировать «отречение».
В доказательство приводится поездка Царя из Пскова в Могилев.
Так, один современный изследователь пишет:
«Государь оказался в ловушке у террористов
и по отношению к нему,
были применены хорошо известные нам сегодня методы террора.
Подписывать официальный юридический документ об отречении ему не позволяла совесть христианина,
ответственность правителя
и профессионализм юриста,
а не подписывать его он не мог,
так как
заговорщики грозили немедленно устроить братоубийственную бойню.
Государь избрал оптимальный,
на его взгляд - выход,
с возможностью изменить ситуацию,
вырвавшись из псковского плена.
Он не учел только одного – предательство и измена
среди высших государственных и военных чинов России оказались глобальными.
Государь был уверен, что большинство тех, кто давал ему присягу на верность, останутся верны ей.
Он сам был человеком совести и предполагал ее наличие у своих верноподданных.
Его чистое сердце было просто не способно предусмотреть всеобщей измены».
Но если христиан-мучеников львы и другие звери жалели, ласкали и не трогали, не терзали...
То эти масоны шакалы всю кровь высосали из Царя-батюшки.