*для тех, кто не спит*

Дядя Эмик считался позором семьи. В то время, когда мой папа, его двоюродный брат, старался выполнить пятилетку в три года, когда вся наша страна семимильными шагами шла к победе коммунизма, дядя Эмик имел наглость демонстративно хорошо жить. Он разъезжал по городу на новенькой «Волге» цвета «белая ночь», носил импортные джинсы и курил сигареты «Мальборо».
Когда-то дядя Эмик отсидел несколько лет за то, что купил доллары. Или продал. Я точно не знаю, был маленький. С тех пор его стеснялись как асоциального элемента, да еще и смеющего жить роскошнее, чем положено советскому гражданину.
О нем в нашей семье практически не говорили. А если и говорили, то вполголоса и с таким видом, как будто рассказывают о какой-то нехорошей, но неизбежной болезни.
Тем не менее периодически кто-то из родственников к нему обращался. Он приходил к дяде Эмику под покровом ночи так, чтоб никто не видел. Но все об этом все равно знали, — просто делали вид, что забыли.
— Эмик, ты же знаешь моего Мишу? Мальчик поступает в медицинский и очень волнуется.
— Миша поступит в медицинский. Передайте ему, чтоб не волновался, — улыбался дядя Эмик в тонкие пижонские усики.
— Эмик, Фирочка родила второго ребенка, а очередь на квартиру только в следующем году…
— Ой, я вас умоляю! Передайте Фирочке мои поздравления и что очередь на ее квартиру уже в июле.
— Эмик, если бы ты побывал у меня дома, ты бы увидел этот сервант! Это же стыдно кому показать! Говорят в мебельном есть румынские стенки…
— В мебельном есть не только румынские стенки, но и югославские диваны. Завтра приезжайте к директору и скажите, что вы от меня.
Дядя Эмик никому из родственников никогда не отказывал. Его даже забавлял тот факт, что те, кто стеснялся его днем, приходили к нему поздно вечером с просьбами. Единственным, кто никогда не обращался к дяде Эмику, был мой отец.
— Да я скорее умру от стыда, чем пойду к этому проходимцу! Вы только посмотрите, «Волга» у него! Джинсы! Говорят, что каждую субботу он ходит в ресторан! Откуда у него это все? Нет, вы задайте вопрос, откуда у него это все?! Мало он в тюрьме сидел, ох мало! Проходимец и пройдоха!
Мама кивала в ответ и, тяжело вздыхая, шла на кухню чистить картошку.
Однажды она намекнула папе на то, что была бы не против новых импортных сапог, которые привезли в универмаг, но уже через пять минут к прилавку стояла такая очередь, что купить их законным путем не представлялось возможным. «Но вот, если бы Эмик, он же наверняка может…»
— Что?! — папа взвился в воздух от негодования. — Что ты сказала? Эмик?! И это ты, моя законная жена? Ты мне говоришь, чтобы я пошел к жулику просить для тебя сапоги? Ты страшный человек, Клара! Боже мой, боже мой! Я столько лет живу с тобой. Как ты можешь меня просить о таком?
Одним словом, мой папа оставался непреклонным по отношению к дяде Эмику.
И вот однажды папа заболел. Заболел он серьезно. Врач Шулькин долго качал головой, рассматривая его рентген и результаты анализов, а потом написал что-то на бумажке и, протянув папе, сказал:
— Вот, Лев Борисович, хорошо бы вам достать это. Ситуация не очень хорошая, буду откровенен. Есть, конечно, и другие лекарства, но увы. Если мы хотим с вами разговаривать о лечении, а не оттягивании… хм…неизбежного, я бы порекомендовал достать это лекарство.
— Что значит достать? — спросил бледный как мел папа.
— То и значит. Лекарство импортное. Немецкое. Но не наше немецкое, а их немецкое.
— Что значит «наше»? Что значит «их»? — папа побледнел еще больше.
— Это значит, что лекарство производства ФРГ. Не ГДР.
— И где же я его найду?
— Не знаю. В нашей советской аптеке его точно нет. Но может кто-то сможет… Подумайте.
Дома впервые за много времени мама опять заговорила про дядю Эмика. Папа опять кричал о том, что он никогда не пойдет с поклоном к бывшему валютчику и что лучше умрет от страшной болезни, чем примет из рук афериста хоть что-нибудь.
Вечером, когда папа, нанервничавшись за день, уснул, мама надела пальто, свои старые сапоги и вышла из дома.
А на следующий день нам позвонил доктор Шулькин:
— Лев Борисович, вам несказанно повезло! Надо же! Только мы с вами пообщались, и вот — пожалуйста. В нашу поликлинику по льготам выделили некоторое количество того самого лекарства, о котором я вам говорил.
— Что значит по льготам? — папа недоверчиво вслушивался в телефонную трубку.
— Это значит, что по льготам от Минздрава. Можете приехать и забрать. Бесплатно! Как передовик и ветеран труда.
Папа стоял перед зеркалом, завязывал галстук и сиял:
— Видишь, Клара! Уважают! Думает страна о тех, кто верой и правдой, а! Из самого Минздрава по льготам прислали! А ты говоришь — Эмик! Не для того мы строим коммунизм, чтобы ждать помощи от всякого рода жуликов. Наша партия и без них думает о простых тружениках. И чтоб при мне ты про этого Эмика даже не заикалась.
— Хорошо, хорошо... — сказала мама из кухни. — Кстати, я тебе не сказала? Вчера чисто случайно все-таки сумела купить себе сапоги. Прямо повезло. Четвертой в очереди была. Удивительное везение!
Через месяц папа пошел на поправку, а мама не могла нарадоваться его чудесному выздоровлению и своим новым сапогам.
Наступил май, до каникул оставалось совсем ничего. Я шел со школы, за моей спиной висел ранец, в руках болталась сумка со сменной обувью.
— Здравствуй, мой юный родственник! — неожиданно услышал я знакомый голос.
У обочины притормозила «Волга» дяди Эмика, а сам он выглядывал в раскрытое окно, дымя сигаретой. Наверное «Мальборо».
— Здравствуйте, дядя Эмик! — поприветствовал его я: в отличие от папы, я не испытывал к нему неприязни; скорее, даже наоборот.
— Как здоровье папы?
— Все в порядке, уже лучше!
— Ну и хорошо. Лови! — дядя Эмик что-то бросил мне.
Я поймал.
Это была жвачка. Настоящая жвачка!
— Жуй, не кашляй, — подмигнул мне дядя Эмик. — Маме привет. Передай ей, что на следующей неделе будут чешские туфли, которые совершенно случайно можно приобрести в универмаге. Только так, чтоб папа не слышал, не отвлекай его от строительства светлого будущего…
— Хорошо. Спасибо, дядя Эмик!
Дядя Эмик улыбнулся и уехал.
© Александр Гутин