Тореадору б намять бока. И вы поймёте, не укорите, Что я болею за быка. Я за быка, я за быка, А за убийцу публика. Мне б драться с ней, но я один. Меня ж сомнут, меня ж — на части. А голос шепчет: «Уходи! Когда-нибудь настанет час твой». Тореадор, тореадор Пристал к скотине, смелый малый. А впрочем, смелость — это вздор, Коль ты с ружьём, а враг с кинжалом! И понял бык: дела плохи́, Налился кровью, глянуть жалко. (Да за какие ж, мол, грехи Меня толкаешь злою палкой?!) Толпа ревёт, остервенев. Толпа визжит, свистит, хохочет. А бык стоит угрюм и нем: Ведь умирать никто не хочет. Я за быка, я за быка, А за убийцу публика. Мне б драться с ней, но я один: Меня ж сомнут, меня ж — на части. А голос шепчет: «Уходи! Когда-нибудь настанет час твой!» Иеромонах Роман 3 мая 1974
ИСТИННО ИСТИНА
Я на корриде, на корриде.
Тореадору б намять бока.
И вы поймёте, не укорите,
Что я болею за быка.
Я за быка, я за быка,
А за убийцу публика.
Мне б драться с ней, но я один.
Меня ж сомнут, меня ж — на части.
А голос шепчет: «Уходи!
Когда-нибудь настанет час твой».
Тореадор, тореадор
Пристал к скотине, смелый малый.
А впрочем, смелость — это вздор,
Коль ты с ружьём, а враг с кинжалом!
И понял бык: дела плохи́,
Налился кровью, глянуть жалко.
(Да за какие ж, мол, грехи
Меня толкаешь злою палкой?!)
Толпа ревёт, остервенев.
Толпа визжит, свистит, хохочет.
А бык стоит угрюм и нем:
Ведь умирать никто не хочет.
Я за быка, я за быка,
А за убийцу публика.
Мне б драться с ней, но я один:
Меня ж сомнут, меня ж — на части.
А голос шепчет: «Уходи!
Когда-нибудь настанет час твой!»
Иеромонах Роман
3 мая 1974