Мстислав рос непоседливым ребёнком (эта черта — энергичность и непоседливость — была свойственна Ростроповичу и во взрослом возрасте) и однажды вскарабкался на табуретку и встал на ней «ласточкой». После чего со всего размаху шлёпнулся на пол и сломал кости запястья правой — смычковой — руки.
Плачущего ребёнка отвезли в больницу и загипсовали руку. Однако врачи не смогли толком вправить кость, и она срослась неправильно, «ступенькой», и почти не двигалась. В больнице родителям Ростроповича дали список упражнений лечебной физкультуры и объяснили, что, при условии регулярных занятий, со временем кисть начнёт немного двигаться, но прежняя подвижность, необходимая для игры на инструменте, не вернётся. С тем Славу и выписали домой.
Все планы родителей на будущее Славика рухнули. Надежды на блестящую музыкальную карьеру не осталось в семье ни у кого… кроме самого пострадавшего. День за днём ребёнок, превозмогая боль в руке, часами трудился, выполняя предписанные упражнения, а если его пытались отвлечь от этого занятия, плакал вплоть до истерики. «Мне нужно заниматься! — кричал бедный малыш — Мне нужно заниматься, а она не двигается!!!» И он продолжал трудиться до тех пор, пока однажды рука не ухватила смычок.
Час за часом, день за днём терзал маленький Ростропович несчастную руку, кости которой так и остались на всю жизнь торчать «ступенькой» в месте перелома. Подвижность вернулась, но рука не могла удерживать виолончель обычным образом: инструмент необходимо было ставить на шпиль почти вертикально, а не под наклоном, как принято. При этом смычок Маэстро держал таким особенным образом и извлекал с его помощью настолько необыкновенные звуки, что другие музыканты, как ни пытались скопировать его манеру игры, неизменно отступались от этой задачи как от невыполнимой.
«Меня часто спрашивают, как добиться подобной манеры, — рассказывал позже Ростропович, — Только опоздали вы, ребята: для этого надо было не просто руку сломать!»
В 1932 году семья переехала в Москву, и через два года семилетний Ростропович поступил в музыкальную школу имени Гнесиных, где преподавал его отец. В 1937 году вслед за отцом он перевелся в музыкальную школу Свердловского района Москвы — мальчик всегда учился там, где работал его отец. Впервые на сцене виолончелист выступил в 12 лет: в сопровождении симфонического оркестра он сыграл главную партию Концерта французского композитора Камиля Сен-Санса.
После музыкальной школы Мстислав Ростропович поступил в музыкальное училище при Московской консерватории имени Чайковского. Он хотел научиться, профессионально писать музыку. Но вскоре началась война, и семью эвакуировали в город Чкалов (сейчас Оренбург). Четырнадцатилетнего Мстислава Ростроповича отдали в железнодорожную школу и в местное музыкальное училище, в котором преподавал его отец.
Город Чкалов стал профессиональной школой юного музыканта: сначала он разрабатывал небольшие концерты, которые отец давал в кинотеатрах перед показом фильмов, а затем устроился в местный оперный театр. Здесь под руководством композитора Михаила Чулаки он начал сочинять музыку для виолончели и фортепиано.
В 1942 году пятнадцатилетнего музыканта включили в отчетный концерт советских композиторов, где он выступил одновременно и как композитор, и как пианист, и как виолончелист. Появление Мстислава Ростроповича стало главным событием вечера. Газета «Чкаловская коммуна» 10 апреля 1942 года писала: «Произведения Славы Ростроповича свидетельствуют о большом мелодическом даровании, тонком гармоническом чутье и музыкальном вкусе. Юный автор подкупает слушателя и своими прекрасными исполнительскими возможностями», в этом же году семья осиротела отец умер от сердечного приступа в Оренбурге. Мстислав стал зарабатывать не только преподаванием в школе, но и мастеря рамки для фото и коптилки. Так в 15 лет он стал уже главой своей маленькой семьи. Именно тогда он воспитал в себе режим на всю жизнь. Сон не более пяти часов в сутки, никаких каникул и отпусков. Занятия на инструменте на рассвете и перед сном.
В 1943 году семья Ростроповичей возвратилась в Москву. Юноша вернулся в музыкальное училище при Московской консерватории имени Чайковского. Талантливого и трудолюбивого студента со второго курса перевели сразу на пятый, и в 1946 году он с отличием окончил два факультета — композиторский и класс виолончели.
Затем Мстислав Ростропович поступил в аспирантуру, а после нее стал преподавать в Московской и Ленинградской консерваториях. Музыкант проработал здесь 26 лет — многие из его учеников позже стали знаменитыми исполнителями и преподавателями в музыкальных академиях по всему миру. Среди них — Наталья Шаховская и Давид Герингас, Иван Монигетти и Наталья Гутман.
Во второй половине 1940-х годов виолончелист дал свои первые большие концерты в Москве, Киеве, Минске. А после победы в нескольких международных музыкальных конкурсах отправился на гастроли по странам Европы, а затем и по всему миру — так Мстислав Ростропович получил международное признание.
Со студенческих лет он дружил с великим композитором С.С.Прокофьевым, дружба завязалась когда Ростропович поставил себе цель выучить и исполнить сложнейшее произведение композитора Первый виолончельный концерт. Сергей Прокофьев умер в тот же день, что и Сталин, — 5 марта 1953 года.
Из воспоминаний Галины Вишневской: «В течение нескольких лет Слава, еще юношей, был дружен и близок с Прокофьевым, который имел на него огромное влияние — и не только как великий композитор, но и как человек. Часто бывая у него в доме, а летом живя вместе с ним на даче на Николиной горе, он увидел для себя в Прокофьеве идеал человека и старался во всем быть похожим на него, даже в мелочах. Прокофьев любил духи — и у Славы появилась эта страсть. Любовь к галстукам — тоже от Сергея Сергеевича. Если ему говорили, что он внешне похож на Прокофьева, это было для него огромным комплиментом. Да и самому Сергею Сергеевичу это нравилось, и он любил обращаться к Славе с вопросом (это у них превратилось как бы в игру):
— Сэр, вы хотите, чтобы я сказал вам гадость?
— Скажите, если вы считаете нужным, — в тон ему отвечал Слава.
— Вы на меня ужасно похожи!
И оба, счастливые, смеялись, как дети»
Пятидесятые годы Ростропович называл периодом «страстного желания играть хорошо». Он овладел виолончельной классикой не только как инструменталист-исполнитель, но и как композитор: штудировал партитуры виолончельных концертов и изучал трактовки виолончельных партий разными композиторами.
В 1955 году на фестивале «Пражская весна» Мстислав Ростропович познакомился с известной оперной певицей Галиной Вишневской и спустя четыре дня сделал ей предложение.
Выдающийся музыкант был человеком эмоциональным и страстным. В молодости, не обладая внешностью мачо, имел репутацию мужчины крайне влюбчивого, после его женитьбы сложили такую байку: "шелестел-шелестел, зарился-зарился, маялся-маялся, а подавился вишневой косточкой", намекая на громкие романы со знаменитыми балеринами Аллой Шелест, Майей Плисецкой и певицей Зарой Далухановой. Была у него и сильная, чистая любовь к осетинской певице Цецелии Джатиевой, которая рано умерла из-за врачебной ошибки, память о ней он чтил всю жизнь.
Про знакомство с Вишневской сам маэстро рассказывал так: «Я скучающе смотрел на лестницу и увидел две спускающиеся чудесные ножки, ждал, что появится фигура, наверняка, не такая прекрасная, но смотрю и фигурка замечательная, ну лицо уж должно было подвести, но лицо было такое, что я остолбенел и тут я узнал, это была Вишневская. Вишневская упрашивала меня не смешить ее, уже появляются морщины, но я не уставал, и четырех дней стало достаточно, чтобы немедленно развернуть свою жизнь на 180 градусов».
Когда его спрашивали, что он сейчас думает о том, что он сделал Вишневской предложение через 4 дня, он ответил: «Я жалею, что потерял эти четыре дня».
Они прожили вместе 52 года и потом, когда музыканту задали вопрос о рецепте такого долгого брака, он ответил: "Когда я смотрю на Галю, я каждый раз на ней женюсь".
Вернувшись из Праги, он сразу же перевез Вишневскую в свою квартиру, где жила его сестра и мама. И вскоре вложился в кооператив, у них появился свой дом. Почти сразу после свадьбы они стали выступать вместе: Вишневская пела, Ростропович аккомпанировал. Вскоре их дуэт стал одним из самых знаменитых в мире.
Друг за другом родились дочки Оля и Елена, счастье стало полным. Девочек он обожал и страшно ревновал.
Чтобы оградить девочек от поклонников на даче, он посадил специальный колючий сорт шиповника. Брюки и платье выше колен он не допускал. Галине Павловне пришлось самой довязывать крючком платье, привезенное на выпускной дочке, которое не соответствовало его правилу допустимости. Это платье Ольга будет любить и хранить всегда. Джинсы, которые он считал безобразными штанами, он, облив бензином, сжигал на веранде под плачь своих девчонок.
Самым большим его другом и учителем был, несомненно, Дмитрий Дмитриевич Шостакович! Титаническая и глубоко трагическая фигура в мировом искусстве XX века. Хотя Ростропович и занимался в классе инструментовки у Шостаковича в бытность студентом Московской консерватории, хотя он и исполнял неоднократно в ансамбле с автором его виолончельную сонату, начало их сотрудничества можно с уверенностью датировать летом 1959 года, когда композитор задумал написать для него Концерт для виолончели с оркестром. То, что рассказывает об этих днях Мстислав Леопольдович, уже тиражировано в десятках интервью, расцвечено множеством подробностей в книгах, журнальных и газетных статьях, посвященных виолончелисту. И все же какие-то новые «вкусные» детали, а Слава – так он настоятельно просит себя называть – мастер на них, невольно обращают на себя внимание. «До сих пор не могу прийти в себя, когда вспоминаю, как гениальный, боготворимый мною композитор скромно так, будто не рассчитывал на мое согласие, спросил не буду ли я возражать, если он напишет мне посвящение на титульном листе Концерта? Я? Возражать? Получив утвердительный ответ (я буквально заорал от восторга!), Дмитрий Дмитриевич вручил мне партитуру с посвящением и я несколько дней вел затворническую жизнь в «Европейской», где остановился по приезде в Ленинград. Через четыре дня, выучив концерт досконально, отправился вместе со своим постоянным партнером пианистом А. Дедюхиным на дачу к Шостаковичу в Комарово. И вот, когда Дмитрий Дмитриевич, увидев нас, бросился за пультом, – наступил мой звездный час. Я, знаете, с некоторой театральностью сказал: пульта не надо. И сыграл Концерт наизусть! Да не один раз!» Шостакович был покорен. Вскоре последовали премьеры – в Ленинграде с Мравинским, в Москве с Гауком. В течение года Ростропович объехал с виолончельным концертом Шостаковича Старый и Новый свет, выступая с такими дирижерами, как Юджин Орманди, Игорь Маркевич, гастролируя с оркестром Ленинградской филармонии под управлением Мравинского …
«Когда мы со Славой поженились, он ввел меня в дом Дмитрия Дмитриевича — вспоминает Галина Вишневская в своей автобиографической книге «Галина» – С тех пор я постоянно бывала там, и тесная дружба между нашими семьями продолжалась вплоть до нашего отъезда из России». К сожалению, он не проводил в последний путь умершего в 1985 году Шостаковича, т.к. в это время были уже в эмиграции. И когда, спустя 16 лет, вернулся, сразу из аэропорта поехал к нему на кладбище, почтить память.
К 1960-м годам виолончелист вступил в пору своего расцвета: много концертировал, помогал молодым музыкантам и композиторам, дирижировал на симфонических и оперных спектаклях и совершенствовал свое мастерство аккомпаниатора.
Он с удовольствием поддерживал миф о своей роли мужа-подкаблучника, неизменно констатируя: - Да! Но каков каблучок!
«Я вел педагогическую работу в двух консерваториях — Московской и Ленинградской, дал 30 концертов в США, гастролировал в Германии, четырежды выступал в ансамбле с Вишневской… и для своего виолончельного цикла в течение одного сезона выучил двадцать два новых концерта для виолончели с оркестром. Что это? Избыток способностей? Нет, скорее избыток желаний, энергии».
В 1950-60-х годах Ростропович стал Лауреатом Ленинской и Сталинской премии и народным артистом СССР.
Мстислав Ростропович не был диссидентом, но при этом не одобрял решения правительства, которые считал морально неприемлемыми: «Ведь кого только ни ругали, кого ни уничтожали! Уничтожали Ахматову, уничтожали Осю Бродского, с которым мы очень дружили, когда он жил в Америке. Но уничтожали только тех, кто чего-либо стоил; тех, кто не стоил, не трогали…» Ростроповичи несколько лет поддерживали опального писателя Александра Солженицына и даже поселили его на своей даче в 1969г. Это вызывало недовольство властей. Позже Солженицын писал, что Ростропович, «предложив мне приют, еще совсем не имел опыта представить, какое тупое и долгое на него обрушится давление».
Весной 1972 года Мстислав Ростропович вместе с Андреем Сахаровым и другими известными деятелями советской науки и культуры подписал два обращения в Верховный Совет СССР: об амнистии политических заключенных и об отмене смертной казни. Вскоре после этого музыканта уволили из Большого театра, лишили зарубежных гастролей, запретили столичным оркестрам приглашать звездную семейную пару для выступлений.
Ростропович, лишенный работы, увлекся коллекционированием русского фарфора и икон. Начал ездить по деревням, по коллекционерам, в общем, кинулся на поиски сокровищ. Пока он научился разбираться, была масса конфузов и обманов. Вишневская радовалась такому увлечению и всячески поддерживала в нем энтузиазм, понимаю, что лучше в доме битые, склеенные чашки, чем пьяные компании и разговоры ни о чем до утра. Так началась знаменитая коллекция, которую в последствии выкупил на аукционе миллиардер Алишер Усманов и передал в дар Константиновскому дворцу.
Оставшись без работы и денег, Ростропович добился выездной визы и в 1974 году уехал с семьей в Лондон. Поездка была оформлена как командировка на длительный срок от Министерства культуры СССР. Через четыре года пребывания за границей Мстислава Ростроповича и Галину Вишневскую лишили гражданства СССР из-за «антипатриотической деятельности», порочащей советский общественный строй. Одним росчерком, по словам Ростроповича, «идиотского пера Брежнева» была изменена его судьба!
На вопрос, почему они уезжают, Вишневская отвечала: «Нам ясно дали понять, что здесь мы никому не нужны, вот поэтому мы и уезжаем». Они уехали, потому что их уничтожали системно, а они не готовы были сломаться.
Первое время за границей музыкант почти не выступал, но постепенно его положение в зарубежном музыкальном мире упрочилось: он начал давать много концертов, устроился в Вашингтонский симфонический оркестр художественным руководителем и со временем стал одним из ведущих дирижеров и виолончелистов мира.
Пришел к нему как-то один милый человек, Джером Ворбург, банкир и страшный любитель виолончельной музыки. И вот он спросил: "Слава, хочешь взглянуть на Страдивари "Дюпор"?" И тут меня затрясло. Дело в том, что все великие инструменты имеют имена. Обычно это имена великих музыкантов, которым они принадлежали. Однажды Дюпор играл в Тюильри императору Наполеону. И Наполеону так понравилось, что он сказал Дюпору: "Дайте-ка мне вашу виолончель, хочу попробовать сам". Взял, уселся, и тут раздался истошный крик Дюпора. Дело в том, что у Наполеона на сапогах были шпоры. Но - поздно. Одной шпорой он уже процарапал виолончель. Вот эту легендарную вещь с царапиной Наполеона мне и предлагалось посмотреть. Ночь я не спал. Я думал об этой виолончели. Я понимал, что, поскольку никогда не буду ею обладать, может, не стоит и встречаться, но соблазн был велик, человек слаб. Наутро я отправился на свидание с ней. И мне ее показали. Я попросил разрешения до нее дотронуться. И мне разрешили, а жена Ворбурга сделала "полароидный" снимок этого касания. Я коснулся мифа. И повез в Москву снимок-доказательство. Из Москвы меня вышибли 26 мая 1974 года. Все отобрав на таможне. "Это же мои награды", - сказал я таможеннику, сгребавшему конкурсные медали, значок лауреата Сталинской премии. "Это, гражданин Ростропович, - отвечал таможенник, - награды не ваши, а государственные". "Но вот и международные награды, и они не из латуни, из золота". - "А это – ценные металлы, которые вы хотите вывезти за границу!" Мне оставили только собаку Кузю. А в Англии бедного Кузю сразу схватили и бросили за решетку. В карантин. На полгода. И мне, самому оставшемуся без гроша, ничего не оставалось, как страдальца навещать и носить ему передачи. Спасли друзья. Вдруг позвонил дядя Марк, Марк Шагал, и сказал: "10 сентября открывается моя мозаика в Первом американском банке в Чикаго. Не смог бы ты сыграть на этом открытии Баха?" Ну, я же не мог отказать дяде Марку. Взял аванс, прилетел в Чикаго, зашел в гостиничный номер, услышал телефонный звонок, поднял трубку и услышал женский голос: "Слава, может быть, вы меня не вспомните, я вдова Джерри Ворбурга. Он умер два года назад и перед смертью сказал: "Предложи нашу виолончель Ростроповичу. Если он ее не купит, пусть она навсегда останется в нашей семье". Я знаю, купить ее вы не сможете, но звоню, выполняя последнюю волю мужа". Я покрылся мурашками от наглости и сказал: "У вас единственный шанс безукоризненно выполнить волю вашего покойного мужа - немедленно прислать мне эту виолончель". Вдова глубоко вздохнула: "Хорошо, я сейчас посмотрю расписание самолетов и, если успею, пришлю ее вам". И перед самым началом концерта распахнулась дверь, за ней стоял человек, держа в руках Страдивари "Дюпор". Я взял за горло это сокровище и на подгибающихся ногах отправился играть. В маленьком зале, у камина, я играл Третью сюиту Баха, все плыло у меня перед глазами, в руках моих пела моя виолончель... Моя, потому что у меня был друг, Пауль Сахер, в Швейцарии. Я поехал к нему на другой же день и сказал: "Ты можешь составить счастье моей жизни?" Он спросил: "Сколько?" И тут же выписал чек. А оформлена была покупка за один доллар. Так принято, когда продается вещь, не имеющая цены. И даже те деньги, которые я заплатил, - ничто)(он заплатил 500 тысяч долларов), этот инструмент - достояние человечества. А я на нем играю. ...С некоторых пор я не могу понять, где мы с ней разъединены. У меня есть портрет, сделанный замечательным художником Гликманом, он живет в Германии, ему за восемьдесят сейчас. На портрете виолончель стала таким красным пятном у меня на животе, вроде вскрытой брюшины. И в самом деле, я ощущаю ее теперь так, как певец ощущает свои голосовые связки. Никакого затруднения при воспроизведении звуков. Она перестала быть инструментом". Из интервью: « У вас два великолепных инструмента - Страдивари и Сториони. На каком из них предпочитаете играть?- Сториони это жена, с которой я уже более 30 лет, взял ее еще из Москвы и не расстаюсь. А любовницей я считаю знаменитый инструмент Страдивариуса. В Петербург вы прибыли с верной женой или с поцарапанной любовницей? - С женой. Понимаете, любовница должна быть красивее жены, если это возможно. В жизни я не имею любовницы: не могу найти женщины красивее Вишневской. А виолончель Страдивари-Дюпора, надо признать, красивее, чем моя жена... Поэтому иногда с ней езжу, когда играю Баха и музыку лирического плана. (Вишневская: - Любовницу-виолончель я стерплю...)
Вечер и ночь падения берлинской стены 09 ноября 1989 года Мстислав Леопольдович наблюдал по телевизору в своей квартире в Париже. BBC и другие телеканалы вели прямую трансляцию. "Смотрел, пил и плакал", - вспоминал Ростропович об этой ночи. Тогда же, ночью, он начал обзванивать друзей по обе стороны бывшего "железного занавеса". Одного из них, французского банкира и предпринимателя Антуана Рибу, он без труда подбил на полет в Берлин. На личном самолете Рибу они приземлились в аэропорту Темпельхоф. Добыв где-то стул, Ростропович уселся возле бывшего контрольно-пропускного пункта "Чекпойнт Чарли" и сыграл вторую и третью сюиту Баха для виолончели. Позднее в интервью он объяснял, что в день падения стены срослись две разорванные половины его собственной жизни: до и после изгнания. И началась принципиально новая эпоха.
Указ Верховного Совета СССР о восстановлении гражданства, четой Ростропович-Вишневская был воспринят, как акт справедливости.
А в 1991 году соврал семье, что уехал по делам в банк, а сам сорвался первым самолетом в Москву и помчался защищать Белый дом. «Я сел в такси, поехал в аэропорт, взял билет из Парижа в Москву. Провел с ополченцами весь день, считая, что даже если убьют, я сделал все, что мог, отдал последние силы Родине, своему дому».
После августовского путча семья стала чаще бывать в России, а спустя два года переехала в Петербург. Они вернулись через 16 лет эмиграции и увидели только кресты на могилах своих самых близких друзей. Д.Д.Шостаковича, А.И.Хачатуряна, Д.И.Ойстраха, А.А.Дедюхина, самое светлое, что было в их жизни погасло. Теперь он свободно гастролировал в Москве и Ленинграде, стал одним из самых популярных исполнителей в стране.
Ростропович и Вишневская были заядлые собачники. У них всегда были пудели. А однажды поклонники из Канады преподнесли Мстиславу Леопольдовичу свою национальную гордость, породистого щенка ньюфаундленда. Ходят легенды, что для получения потомства толпами приезжали хозяева ньюфаундлендов в гости к канадскому Кузе, и он стал прародителем всех московских представителей породы. Так и говорят, что во всех этих собаках «капля крови Ростроповича». Кузя был первым, кто отправился с маэстро в, как позднее оказалось, заграничную ссылку. По прилету четвероногого друга задержали в аэропорту, и Ростропович каждый день приезжал навещать его, пока, с помощью музыканта, пленника не удалось вызволить.
Президент США Рональд Рейган называл Ростроповича «славой Америки», а королева Англии Елизавета посвятила его в рыцари и, по легенде, сняла перед ним свою королевскую шляпу. Но, никакая слава, успехи и достижения не смогли заставить великого музыканта делить людей по социальному признаку. Его 70-летие праздновали в Елисейском дворце в Париже. В списке гостей – короли, президенты… И - консьерж из дома в Париже на Жорж Мандель, таксист из Нидерландов, и много других простых людей, которые были его друзьями. Устроители вечера перепугались: все-таки тут протокол, короли, министры… Может, не надо консьержа? И таксиста? Мы для них отдельный вечер организуем. Ростропович в ответ: «Нет! Нельзя! Это мои друзья. И я хочу пригласить их на мой день рождения!»
Для него писали музыку, самые великие композиторы XX века и он был ее первым исполнителем. Он первым играл в возрожденном Храме Христа Спасителя. Вместе с Вишневской Ростропович организовывал в России концерты, в которых участвовали знаменитые и малоизвестные исполнители, дирижеры и композиторы. На сборы с этих концертов в 1997 году он основал фонд поддержки молодых музыкантов, который существует и сегодня. Его возглавляет дочь виолончелиста Ольга Ростропович. Стипендии, которые получают юные исполнители из разных городов России, носят имена учителей и друзей Ростроповича: Сергея Прокофьева, Дмитрия Шостаковича, Святослава Рихтера и других известных музыкантов.
В 2002 году The Times назвала его «величайшим из ныне живущих музыкантов», а в 2007 году британский колумнист и виолончелист Ллойд Уэббер - «вероятно, величайшим виолончелистом всех времен». Он пятикратный лауреат премии Грэмми и победитель всех возможных музыкальных конкурсов. Его имя включено в число «Сорока бессмертных» – почетных членов Академии искусств Франции. Он был членом Академии наук и искусств (США), Академии «Санта Чечилия» (Рим), Королевской академии музыки Англии, Королевской академии Швеции, Баварской академии изящных искусств, обладателем Императорской премии Японской ассоциации искусств и множества других премий. Удостоен звания почетного доктора более 50 университетов в различных странах. Почетный гражданин многих городов мира. Командор орденов Почетного легиона (Франция, 1981, 1987), почетный рыцарь-командор Светлейшего ордена Британской империи. Награжден множеством государственных наград 29 стран. В 1997 награжден Большим Русским Призом «Слава/Gloria».
Мстислав Леопольдович Ростропович закончил свой земной путь 27 апреля 2007 году в возрасте 80 лет. Его похоронили на Новодевичьем кладбище.
Мы не скачем. Мы МОСКАЛИ!!!
,,,
Мстислав рос непоседливым ребёнком (эта черта — энергичность и непоседливость — была свойственна Ростроповичу и во взрослом возрасте) и однажды вскарабкался на табуретку и встал на ней «ласточкой». После чего со всего размаху шлёпнулся на пол и сломал кости запястья правой — смычковой — руки.
Плачущего ребёнка отвезли в больницу и загипсовали руку. Однако врачи не смогли толком вправить кость, и она срослась неправильно, «ступенькой», и почти не двигалась. В больнице родителям Ростроповича дали список упражнений лечебной физкультуры и объяснили, что, при условии регулярных занятий, со временем кисть начнёт немного двигаться, но прежняя подвижность, необходимая для игры на инструменте, не вернётся. С тем Славу и выписали домой.
Все планы родителей на будущее Славика рухнули. Надежды на блестящую музыкальную карьеру не осталось в семье ни у кого… кроме самого пострадавшего. День за днём ребёнок, превозмогая боль в руке, часами трудился, выполняя предписанные упражнения, а если его пытались отвлечь от этого занятия, плакал вплоть до истерики. «Мне нужно заниматься! — кричал бедный малыш — Мне нужно заниматься, а она не двигается!!!» И он продолжал трудиться до тех пор, пока однажды рука не ухватила смычок.
Час за часом, день за днём терзал маленький Ростропович несчастную руку, кости которой так и остались на всю жизнь торчать «ступенькой» в месте перелома. Подвижность вернулась, но рука не могла удерживать виолончель обычным образом: инструмент необходимо было ставить на шпиль почти вертикально, а не под наклоном, как принято. При этом смычок Маэстро держал таким особенным образом и извлекал с его помощью настолько необыкновенные звуки, что другие музыканты, как ни пытались скопировать его манеру игры, неизменно отступались от этой задачи как от невыполнимой.
«Меня часто спрашивают, как добиться подобной манеры, — рассказывал позже Ростропович, — Только опоздали вы, ребята: для этого надо было не просто руку сломать!»
В 1932 году семья переехала в Москву, и через два года семилетний Ростропович поступил в музыкальную школу имени Гнесиных, где преподавал его отец. В 1937 году вслед за отцом он перевелся в музыкальную школу Свердловского района Москвы — мальчик всегда учился там, где работал его отец. Впервые на сцене виолончелист выступил в 12 лет: в сопровождении симфонического оркестра он сыграл главную партию Концерта французского композитора Камиля Сен-Санса.
После музыкальной школы Мстислав Ростропович поступил в музыкальное училище при Московской консерватории имени Чайковского. Он хотел научиться, профессионально писать музыку. Но вскоре началась война, и семью эвакуировали в город Чкалов (сейчас Оренбург). Четырнадцатилетнего Мстислава Ростроповича отдали в железнодорожную школу и в местное музыкальное училище, в котором преподавал его отец.
Город Чкалов стал профессиональной школой юного музыканта: сначала он разрабатывал небольшие концерты, которые отец давал в кинотеатрах перед показом фильмов, а затем устроился в местный оперный театр. Здесь под руководством композитора Михаила Чулаки он начал сочинять музыку для виолончели и фортепиано.
В 1942 году пятнадцатилетнего музыканта включили в отчетный концерт советских композиторов, где он выступил одновременно и как композитор, и как пианист, и как виолончелист. Появление Мстислава Ростроповича стало главным событием вечера. Газета «Чкаловская коммуна» 10 апреля 1942 года писала: «Произведения Славы Ростроповича свидетельствуют о большом мелодическом даровании, тонком гармоническом чутье и музыкальном вкусе. Юный автор подкупает слушателя и своими прекрасными исполнительскими возможностями», в этом же году семья осиротела отец умер от сердечного приступа в Оренбурге. Мстислав стал зарабатывать не только преподаванием в школе, но и мастеря рамки для фото и коптилки. Так в 15 лет он стал уже главой своей маленькой семьи. Именно тогда он воспитал в себе режим на всю жизнь. Сон не более пяти часов в сутки, никаких каникул и отпусков. Занятия на инструменте на рассвете и перед сном.
В 1943 году семья Ростроповичей возвратилась в Москву. Юноша вернулся в музыкальное училище при Московской консерватории имени Чайковского. Талантливого и трудолюбивого студента со второго курса перевели сразу на пятый, и в 1946 году он с отличием окончил два факультета — композиторский и класс виолончели.
Затем Мстислав Ростропович поступил в аспирантуру, а после нее стал преподавать в Московской и Ленинградской консерваториях. Музыкант проработал здесь 26 лет — многие из его учеников позже стали знаменитыми исполнителями и преподавателями в музыкальных академиях по всему миру. Среди них — Наталья Шаховская и Давид Герингас, Иван Монигетти и Наталья Гутман.
Во второй половине 1940-х годов виолончелист дал свои первые большие концерты в Москве, Киеве, Минске. А после победы в нескольких международных музыкальных конкурсах отправился на гастроли по странам Европы, а затем и по всему миру — так Мстислав Ростропович получил международное признание.
Со студенческих лет он дружил с великим композитором С.С.Прокофьевым, дружба завязалась когда Ростропович поставил себе цель выучить и исполнить сложнейшее произведение композитора Первый виолончельный концерт. Сергей Прокофьев умер в тот же день, что и Сталин, — 5 марта 1953 года.
Из воспоминаний Галины Вишневской: «В течение нескольких лет Слава, еще юношей, был дружен и близок с Прокофьевым, который имел на него огромное влияние — и не только как великий композитор, но и как человек. Часто бывая у него в доме, а летом живя вместе с ним на даче на Николиной горе, он увидел для себя в Прокофьеве идеал человека и старался во всем быть похожим на него, даже в мелочах. Прокофьев любил духи — и у Славы появилась эта страсть. Любовь к галстукам — тоже от Сергея Сергеевича. Если ему говорили, что он внешне похож на Прокофьева, это было для него огромным комплиментом. Да и самому Сергею Сергеевичу это нравилось, и он любил обращаться к Славе с вопросом (это у них превратилось как бы в игру):
— Сэр, вы хотите, чтобы я сказал вам гадость?
— Скажите, если вы считаете нужным, — в тон ему отвечал Слава.
— Вы на меня ужасно похожи!
И оба, счастливые, смеялись, как дети»
Пятидесятые годы Ростропович называл периодом «страстного желания играть хорошо». Он овладел виолончельной классикой не только как инструменталист-исполнитель, но и как композитор: штудировал партитуры виолончельных концертов и изучал трактовки виолончельных партий разными композиторами.
В 1955 году на фестивале «Пражская весна» Мстислав Ростропович познакомился с известной оперной певицей Галиной Вишневской и спустя четыре дня сделал ей предложение.
Выдающийся музыкант был человеком эмоциональным и страстным. В молодости, не обладая внешностью мачо, имел репутацию мужчины крайне влюбчивого, после его женитьбы сложили такую байку: "шелестел-шелестел, зарился-зарился, маялся-маялся, а подавился вишневой косточкой", намекая на громкие романы со знаменитыми балеринами Аллой Шелест, Майей Плисецкой и певицей Зарой Далухановой. Была у него и сильная, чистая любовь к осетинской певице Цецелии Джатиевой, которая рано умерла из-за врачебной ошибки, память о ней он чтил всю жизнь.
Про знакомство с Вишневской сам маэстро рассказывал так: «Я скучающе смотрел на лестницу и увидел две спускающиеся чудесные ножки, ждал, что появится фигура, наверняка, не такая прекрасная, но смотрю и фигурка замечательная, ну лицо уж должно было подвести, но лицо было такое, что я остолбенел и тут я узнал, это была Вишневская. Вишневская упрашивала меня не смешить ее, уже появляются морщины, но я не уставал, и четырех дней стало достаточно, чтобы немедленно развернуть свою жизнь на 180 градусов».
Когда его спрашивали, что он сейчас думает о том, что он сделал Вишневской предложение через 4 дня, он ответил: «Я жалею, что потерял эти четыре дня».
Они прожили вместе 52 года и потом, когда музыканту задали вопрос о рецепте такого долгого брака, он ответил: "Когда я смотрю на Галю, я каждый раз на ней женюсь".
Вернувшись из Праги, он сразу же перевез Вишневскую в свою квартиру, где жила его сестра и мама. И вскоре вложился в кооператив, у них появился свой дом. Почти сразу после свадьбы они стали выступать вместе: Вишневская пела, Ростропович аккомпанировал. Вскоре их дуэт стал одним из самых знаменитых в мире.
Друг за другом родились дочки Оля и Елена, счастье стало полным. Девочек он обожал и страшно ревновал.
Чтобы оградить девочек от поклонников на даче, он посадил специальный колючий сорт шиповника. Брюки и платье выше колен он не допускал. Галине Павловне пришлось самой довязывать крючком платье, привезенное на выпускной дочке, которое не соответствовало его правилу допустимости. Это платье Ольга будет любить и хранить всегда. Джинсы, которые он считал безобразными штанами, он, облив бензином, сжигал на веранде под плачь своих девчонок.
Самым большим его другом и учителем был, несомненно, Дмитрий Дмитриевич Шостакович! Титаническая и глубоко трагическая фигура в мировом искусстве XX века. Хотя Ростропович и занимался в классе инструментовки у Шостаковича в бытность студентом Московской консерватории, хотя он и исполнял неоднократно в ансамбле с автором его виолончельную сонату, начало их сотрудничества можно с уверенностью датировать летом 1959 года, когда композитор задумал написать для него Концерт для виолончели с оркестром. То, что рассказывает об этих днях Мстислав Леопольдович, уже тиражировано в десятках интервью, расцвечено множеством подробностей в книгах, журнальных и газетных статьях, посвященных виолончелисту. И все же какие-то новые «вкусные» детали, а Слава – так он настоятельно просит себя называть – мастер на них, невольно обращают на себя внимание. «До сих пор не могу прийти в себя, когда вспоминаю, как гениальный, боготворимый мною композитор скромно так, будто не рассчитывал на мое согласие, спросил не буду ли я возражать, если он напишет мне посвящение на титульном листе Концерта? Я? Возражать? Получив утвердительный ответ (я буквально заорал от восторга!), Дмитрий Дмитриевич вручил мне партитуру с посвящением и я несколько дней вел затворническую жизнь в «Европейской», где остановился по приезде в Ленинград. Через четыре дня, выучив концерт досконально, отправился вместе со своим постоянным партнером пианистом А. Дедюхиным на дачу к Шостаковичу в Комарово. И вот, когда Дмитрий Дмитриевич, увидев нас, бросился за пультом, – наступил мой звездный час. Я, знаете, с некоторой театральностью сказал: пульта не надо. И сыграл Концерт наизусть! Да не один раз!» Шостакович был покорен. Вскоре последовали премьеры – в Ленинграде с Мравинским, в Москве с Гауком. В течение года Ростропович объехал с виолончельным концертом Шостаковича Старый и Новый свет, выступая с такими дирижерами, как Юджин Орманди, Игорь Маркевич, гастролируя с оркестром Ленинградской филармонии под управлением Мравинского …
«Когда мы со Славой поженились, он ввел меня в дом Дмитрия Дмитриевича — вспоминает Галина Вишневская в своей автобиографической книге «Галина» – С тех пор я постоянно бывала там, и тесная дружба между нашими семьями продолжалась вплоть до нашего отъезда из России». К сожалению, он не проводил в последний путь умершего в 1985 году Шостаковича, т.к. в это время были уже в эмиграции. И когда, спустя 16 лет, вернулся, сразу из аэропорта поехал к нему на кладбище, почтить память.
К 1960-м годам виолончелист вступил в пору своего расцвета: много концертировал, помогал молодым музыкантам и композиторам, дирижировал на симфонических и оперных спектаклях и совершенствовал свое мастерство аккомпаниатора.
Он с удовольствием поддерживал миф о своей роли мужа-подкаблучника, неизменно констатируя: - Да! Но каков каблучок!
«Я вел педагогическую работу в двух консерваториях — Московской и Ленинградской, дал 30 концертов в США, гастролировал в Германии, четырежды выступал в ансамбле с Вишневской… и для своего виолончельного цикла в течение одного сезона выучил двадцать два новых концерта для виолончели с оркестром. Что это? Избыток способностей? Нет, скорее избыток желаний, энергии».
В 1950-60-х годах Ростропович стал Лауреатом Ленинской и Сталинской премии и народным артистом СССР.
Мстислав Ростропович не был диссидентом, но при этом не одобрял решения правительства, которые считал морально неприемлемыми: «Ведь кого только ни ругали, кого ни уничтожали! Уничтожали Ахматову, уничтожали Осю Бродского, с которым мы очень дружили, когда он жил в Америке. Но уничтожали только тех, кто чего-либо стоил; тех, кто не стоил, не трогали…» Ростроповичи несколько лет поддерживали опального писателя Александра Солженицына и даже поселили его на своей даче в 1969г. Это вызывало недовольство властей. Позже Солженицын писал, что Ростропович, «предложив мне приют, еще совсем не имел опыта представить, какое тупое и долгое на него обрушится давление».
Весной 1972 года Мстислав Ростропович вместе с Андреем Сахаровым и другими известными деятелями советской науки и культуры подписал два обращения в Верховный Совет СССР: об амнистии политических заключенных и об отмене смертной казни. Вскоре после этого музыканта уволили из Большого театра, лишили зарубежных гастролей, запретили столичным оркестрам приглашать звездную семейную пару для выступлений.
Ростропович, лишенный работы, увлекся коллекционированием русского фарфора и икон. Начал ездить по деревням, по коллекционерам, в общем, кинулся на поиски сокровищ. Пока он научился разбираться, была масса конфузов и обманов. Вишневская радовалась такому увлечению и всячески поддерживала в нем энтузиазм, понимаю, что лучше в доме битые, склеенные чашки, чем пьяные компании и разговоры ни о чем до утра. Так началась знаменитая коллекция, которую в последствии выкупил на аукционе миллиардер Алишер Усманов и передал в дар Константиновскому дворцу.
Оставшись без работы и денег, Ростропович добился выездной визы и в 1974 году уехал с семьей в Лондон. Поездка была оформлена как командировка на длительный срок от Министерства культуры СССР. Через четыре года пребывания за границей Мстислава Ростроповича и Галину Вишневскую лишили гражданства СССР из-за «антипатриотической деятельности», порочащей советский общественный строй. Одним росчерком, по словам Ростроповича, «идиотского пера Брежнева» была изменена его судьба!
На вопрос, почему они уезжают, Вишневская отвечала: «Нам ясно дали понять, что здесь мы никому не нужны, вот поэтому мы и уезжаем». Они уехали, потому что их уничтожали системно, а они не готовы были сломаться.
Первое время за границей музыкант почти не выступал, но постепенно его положение в зарубежном музыкальном мире упрочилось: он начал давать много концертов, устроился в Вашингтонский симфонический оркестр художественным руководителем и со временем стал одним из ведущих дирижеров и виолончелистов мира.
Пришел к нему как-то один милый человек, Джером Ворбург, банкир и страшный любитель виолончельной музыки. И вот он спросил: "Слава, хочешь взглянуть на Страдивари "Дюпор"?" И тут меня затрясло. Дело в том, что все великие инструменты имеют имена. Обычно это имена великих музыкантов, которым они принадлежали. Однажды Дюпор играл в Тюильри императору Наполеону. И Наполеону так понравилось, что он сказал Дюпору: "Дайте-ка мне вашу виолончель, хочу попробовать сам". Взял, уселся, и тут раздался истошный крик Дюпора. Дело в том, что у Наполеона на сапогах были шпоры. Но - поздно. Одной шпорой он уже процарапал виолончель. Вот эту легендарную вещь с царапиной Наполеона мне и предлагалось посмотреть. Ночь я не спал. Я думал об этой виолончели. Я понимал, что, поскольку никогда не буду ею обладать, может, не стоит и встречаться, но соблазн был велик, человек слаб. Наутро я отправился на свидание с ней. И мне ее показали. Я попросил разрешения до нее дотронуться. И мне разрешили, а жена Ворбурга сделала "полароидный" снимок этого касания. Я коснулся мифа. И повез в Москву снимок-доказательство. Из Москвы меня вышибли 26 мая 1974 года. Все отобрав на таможне. "Это же мои награды", - сказал я таможеннику, сгребавшему конкурсные медали, значок лауреата Сталинской премии. "Это, гражданин Ростропович, - отвечал таможенник, - награды не ваши, а государственные". "Но вот и международные награды, и они не из латуни, из золота". - "А это – ценные металлы, которые вы хотите вывезти за границу!" Мне оставили только собаку Кузю. А в Англии бедного Кузю сразу
схватили и бросили за решетку. В карантин. На полгода. И мне, самому оставшемуся без гроша, ничего не оставалось, как страдальца навещать и носить ему передачи. Спасли друзья. Вдруг позвонил дядя Марк, Марк Шагал, и сказал: "10 сентября открывается моя мозаика в Первом американском банке в Чикаго. Не смог бы ты сыграть на этом открытии Баха?" Ну, я же не мог отказать дяде Марку. Взял аванс, прилетел в Чикаго, зашел в гостиничный номер, услышал телефонный звонок, поднял трубку и услышал женский голос: "Слава, может быть, вы меня не вспомните, я вдова Джерри Ворбурга. Он умер два года назад и перед смертью сказал: "Предложи нашу виолончель Ростроповичу. Если он ее не купит, пусть она навсегда останется в нашей семье". Я знаю, купить ее вы не сможете, но звоню, выполняя последнюю волю мужа". Я покрылся мурашками от наглости и сказал: "У вас единственный шанс безукоризненно выполнить волю вашего покойного мужа - немедленно прислать мне эту виолончель". Вдова глубоко вздохнула: "Хорошо, я сейчас посмотрю расписание самолетов и, если успею, пришлю ее вам". И перед самым началом концерта распахнулась дверь, за ней стоял человек, держа в руках Страдивари "Дюпор". Я взял за горло это сокровище и на подгибающихся ногах отправился играть. В маленьком зале, у камина, я играл Третью сюиту Баха, все плыло у меня перед глазами, в руках моих пела моя виолончель... Моя, потому что у меня был друг, Пауль Сахер, в Швейцарии. Я поехал к нему на другой же день и сказал: "Ты можешь составить счастье моей жизни?" Он спросил: "Сколько?" И тут же выписал чек. А оформлена была покупка за один доллар. Так принято, когда продается вещь, не имеющая цены. И даже те деньги, которые я заплатил, - ничто)(он заплатил 500 тысяч долларов), этот инструмент - достояние человечества. А я на нем играю. ...С некоторых пор я не могу понять, где мы с ней разъединены. У меня есть портрет, сделанный замечательным художником Гликманом, он живет в Германии, ему за восемьдесят сейчас. На портрете виолончель стала таким красным пятном у меня на животе, вроде вскрытой брюшины. И в самом деле, я ощущаю ее теперь так, как певец ощущает свои голосовые связки. Никакого затруднения при воспроизведении звуков. Она перестала быть инструментом". Из интервью: « У вас два великолепных инструмента - Страдивари и Сториони. На каком из них предпочитаете играть?- Сториони это жена, с которой я уже более 30 лет, взял ее еще из Москвы и не расстаюсь. А любовницей я считаю знаменитый инструмент Страдивариуса. В Петербург вы прибыли с верной женой или с поцарапанной любовницей? - С женой. Понимаете, любовница должна быть красивее жены, если это возможно. В жизни я не имею любовницы: не могу найти женщины красивее Вишневской. А виолончель Страдивари-Дюпора, надо признать, красивее, чем моя жена...
Поэтому иногда с ней езжу, когда играю Баха и музыку лирического плана. (Вишневская: - Любовницу-виолончель я стерплю...)
Вечер и ночь падения берлинской стены 09 ноября 1989 года Мстислав Леопольдович наблюдал по телевизору в своей квартире в Париже. BBC и другие телеканалы вели прямую трансляцию. "Смотрел, пил и плакал", - вспоминал Ростропович об этой ночи. Тогда же, ночью, он начал обзванивать друзей по обе стороны бывшего "железного занавеса". Одного из них, французского банкира и предпринимателя Антуана Рибу, он без труда подбил на полет в Берлин. На личном самолете Рибу они приземлились в аэропорту Темпельхоф. Добыв где-то стул, Ростропович уселся возле бывшего контрольно-пропускного пункта "Чекпойнт Чарли" и сыграл вторую и третью сюиту Баха для виолончели. Позднее в интервью он объяснял, что в день падения стены срослись две разорванные половины его собственной жизни: до и после изгнания. И началась принципиально новая эпоха.
Указ Верховного Совета СССР о восстановлении гражданства, четой Ростропович-Вишневская был воспринят, как акт справедливости.
А в 1991 году соврал семье, что уехал по делам в банк, а сам сорвался первым самолетом в Москву и помчался защищать Белый дом. «Я сел в такси, поехал в аэропорт, взял билет из Парижа в Москву. Провел с ополченцами весь день, считая, что даже если убьют, я сделал все, что мог, отдал последние силы Родине, своему дому».
После августовского путча семья стала чаще бывать в России, а спустя два года переехала в Петербург. Они вернулись через 16 лет эмиграции и увидели только кресты на могилах своих самых близких друзей. Д.Д.Шостаковича, А.И.Хачатуряна, Д.И.Ойстраха, А.А.Дедюхина, самое светлое, что было в их жизни погасло. Теперь он свободно гастролировал в Москве и Ленинграде, стал одним из самых популярных исполнителей в стране.
Ростропович и Вишневская были заядлые собачники. У них всегда были пудели. А однажды поклонники из Канады преподнесли Мстиславу Леопольдовичу свою национальную гордость, породистого щенка ньюфаундленда. Ходят легенды, что для получения потомства толпами приезжали хозяева ньюфаундлендов в гости к канадскому Кузе, и он стал прародителем всех московских представителей породы. Так и говорят, что во всех этих собаках «капля крови Ростроповича». Кузя был первым, кто отправился с маэстро в, как позднее оказалось, заграничную ссылку. По прилету четвероногого друга задержали в аэропорту, и Ростропович каждый день приезжал навещать его, пока, с помощью музыканта, пленника не удалось вызволить.
Президент США Рональд Рейган называл Ростроповича «славой Америки», а королева Англии Елизавета посвятила его в рыцари и, по легенде, сняла перед ним свою королевскую шляпу. Но, никакая слава, успехи и достижения не смогли заставить великого музыканта делить людей по социальному признаку. Его 70-летие праздновали в Елисейском дворце в Париже. В списке гостей – короли, президенты… И - консьерж из дома в Париже на Жорж Мандель, таксист из Нидерландов, и много других простых людей, которые были его друзьями. Устроители вечера перепугались: все-таки тут протокол, короли, министры… Может, не надо консьержа? И таксиста? Мы для них отдельный вечер организуем. Ростропович в ответ: «Нет! Нельзя! Это мои друзья. И я хочу пригласить их на мой день рождения!»
Для него писали музыку, самые великие композиторы XX века и он был ее первым исполнителем. Он первым играл в возрожденном Храме Христа Спасителя. Вместе с Вишневской Ростропович организовывал в России концерты, в которых участвовали знаменитые и малоизвестные исполнители, дирижеры и композиторы. На сборы с этих концертов в 1997 году он основал фонд поддержки молодых музыкантов, который существует и сегодня. Его возглавляет дочь виолончелиста Ольга Ростропович. Стипендии, которые получают юные исполнители из разных городов России, носят имена учителей и друзей Ростроповича: Сергея Прокофьева, Дмитрия Шостаковича, Святослава Рихтера и других известных музыкантов.
В 2002 году The Times назвала его «величайшим из ныне живущих музыкантов», а в 2007 году британский колумнист и виолончелист Ллойд Уэббер - «вероятно, величайшим виолончелистом всех времен». Он пятикратный лауреат премии Грэмми и победитель всех возможных музыкальных конкурсов. Его имя включено в число «Сорока бессмертных» – почетных членов Академии искусств Франции. Он был членом Академии наук и искусств (США), Академии «Санта Чечилия» (Рим), Королевской академии музыки Англии, Королевской академии Швеции, Баварской академии изящных искусств, обладателем Императорской премии Японской ассоциации искусств и множества других премий. Удостоен звания почетного доктора более 50 университетов в различных странах. Почетный гражданин многих городов мира. Командор орденов Почетного легиона (Франция, 1981, 1987), почетный рыцарь-командор Светлейшего ордена Британской империи. Награжден множеством государственных наград 29 стран. В 1997 награжден Большим Русским Призом «Слава/Gloria».
Мстислав Леопольдович Ростропович закончил свой земной путь 27 апреля 2007 году в возрасте 80 лет. Его похоронили на Новодевичьем кладбище.