Почему оно началось именно весной 1829 года, и куда именно ехал поэт? Чтобы понять это, следует напомнить, что Пушкин только в сентябре 1826 года, лишь за два с половиной года до своего побега на Кавказ, почувствовал себя почти свободным человеком после долгого «заточения» в Михайловском. 8 сентября 1826 года у поэта состоялась первая и на много лет единственная встреча с императором Николаем I. Судьба поэта висела на волоске – неверные слова или дерзость могли привести его даже не в Михайловское, а намного дальше. Но все обошлось. Как рассказывал позднее сам император: «Я впервые увидел Пушкина… после коронации, в Москве, когда его привезли ко мне из его заточения… “Что вы бы сделали, если бы 14 декабря были в Петербурге?” – спросил я его между прочим. “Был бы в рядах мятежников”, – отвечал он, не запинаясь. Когда потом я спрашивал его: переменился ли его образ мыслей и дает ли он мне слово думать и действовать впредь иначе, если я пущу его на волю, он очень долго колебался и только после длинного молчания протянул мне руку с обещанием сделаться иным».
Путешествие в Арзрум
Обратимся к истокам путешествия поэта в Арзрум.
Почему оно началось именно весной 1829 года, и куда именно ехал поэт? Чтобы понять это, следует напомнить, что Пушкин только в сентябре 1826 года, лишь за два с половиной года до своего побега на Кавказ, почувствовал себя почти свободным человеком после долгого «заточения» в Михайловском. 8 сентября 1826 года у поэта состоялась первая и на много лет единственная встреча с императором Николаем I. Судьба поэта висела на волоске – неверные слова или дерзость могли привести его даже не в Михайловское, а намного дальше. Но все обошлось. Как рассказывал позднее сам император: «Я впервые увидел Пушкина… после коронации, в Москве, когда его привезли ко мне из его заточения… “Что вы бы сделали, если бы 14 декабря были в Петербурге?” – спросил я его между прочим. “Был бы в рядах мятежников”, – отвечал он, не запинаясь. Когда потом я спрашивал его: переменился ли его образ мыслей и дает ли он мне слово думать и действовать впредь иначе, если я пущу его на волю, он очень долго колебался и только после длинного молчания протянул мне руку с обещанием сделаться иным».