РАТСКОЕ ПОРУБЕЖЬЕ
4 мая

ПАСХАЛЬНАЯ НОЧЬ В СЕЛЕ ВИННИКОВО КУРСКОГО УЕЗДА

(Из воспоминаний Надежды Васильевны Плевицкой «Дёжкин карагод».)
Кто же не знает радости радостей, Светлого Христова Воскресения?
После сурового поста, после зимней тесноты в избе, после упорного труда, приходит вешний великий праздник, а с ним и святой заслуженный отдых.
С верой и чистотой готовятся встретить крестьяне
Праздников Праздник.
Святая, великая суббота…

В тонком сумраке вечера теплятся лампады, стол покрыт скатертью с раскату, посреди стола миски с крашеными яйцами, а в углу, под образами, завязанный в белоснежный плат, стоит кулич, готовый для освящения.

Утренняя суета стихла, только за печкой неугомонный сверчок-гурюкан, зазимовавший у нас, точит свои ножнички в тишине.

Отец еще управляется со скотиной, а мать переодевает платье, чтобы идти в церковь. Ожидая мать, я то и дело подхожу к куличу и еле удерживаюсь, чтобы не отковырнуть изюминку, а то сахарный бисер. Но мать предостерегает:

— Смотри, Дёжка, не оскоромься, уже недолго ждать. Вон Настенька и Дуня с пятницы маковой росинки в рот не брали — всё женихов вымаливают…
Мать вышла в сени. Тихо скрипнула дверь, пахнуло свежестью вешнего воздуха. Пелена у образов покачалась, чуть дрогнули лампады, и забегали тени по ликам святых,— будто ожили лики.

В избе осталась я, да гурюкан. Сегодня всю ночь мать жарила и пекла, а гурюкан теплышко любит, — вот и заливается трескотней.

Я ступила к куличу; больно пахнет душисто, но оскоромиться — Боже сохрани. Летося был такой грех, я отковырнула кусочек, а потом горько и долго мучилась.

Мои раздумья над куличом прерывает голос отца:

— Мать, а мать. Пора в церковь, народ уже собирается.

— Я готова, — отвечает мать.
На дворе темень, и отец идет с фонарем впереди.

— Не упади опять, — говорит он, когда мы переходим ручей.

В темноте, по селу, мелькают, плывут разноцветные огоньки; невидимая рука несет их к храму, который весь светится, как тихая Купина Неопалимая.

В церковной ограде лег белый венок из узелков с куличами: святить принесли.

Пахнет свежая травка, пусть её протоптали мужицкие каблуки. На паперти в тихой беседе сидят прихожане. Обыкновенно шумливые, мальчишки попритихли. Нельзя и подумать, что вокруг церкви и в ней такое множество народа.
Благоговейная тишина. Слышен всем чистый голос Мишутки Стефановича, читающего деяния.

Но вот чтец деяний апостольских смолк, только слышно сдержанное покашливание. Вот заколыхалась над головами Плащаница, тихо поплыла, сокрылась в алтаре. И зазвенели серебряные хоругви, закачались над толпой образа, высокое распятие, и одна за другой вспыхнули свечи, кротко озаряя лица. По щекам у многих катятся слезы.

Тишина.

Тогда не дивилась я ни тишине, ни слезам, тогда Дёжка, как все, переживала благостную минуту. И теперь я знаю, что нет драгоценнее сокровища у человека, чем эти слёзы — тайная вечеря души, свершаемая в святой тишине.

— Воскресение Твое Христово Спасе, Ангелы поют на небеси и нас на земле сподобити чистым сердцем Тебя славити.
Я прижалась к матери, и вся — слух. Святое песнопение, то приближалось, то удалялось; крестный ход идет кругом церкви.

Снаружи, у запертых дверей, послышался возглас батюшки:

— Да воскреснет Бог и расточатся врази Его… Ликующе понеслось в ответ:

— Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть по прав и сущим во гробех, живот даровав.

— Яко исчезает дым, да исчезнет.

— Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ… — ликовало уже в храме.

Вспыхнула, побежала огненная змейка, зажглось паникадило, ярче засверкала белая риза священника.

Лица озарены, улыбаются: всё отошло — горе и злоба.

Отдыхает душа.

Крестом, убранным цветами, священник осеняет молящихся.

— Христос Воскресе!

— Воистину Воскресе, воистину…
•

Комментарии