Почитушки: Владимир Кузин
29 апр

МАРИНА ЦВЕТАЕВА.

ШАГ В БЕЗДНУ.
«Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли...
… И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все — как будто бы под небом
И не было меня!..»
Марина родилась 8 октября 1892 года в семье ученого-филолога Ивана Владимировича Цветаева, профессора Московского университета, основателя Музея изобразительных искусств имени Пушкина. Мать, Мария Александровна Мейн, происходившая из обрусевшей польско-немецкой семьи, была талантливым музыкантом.
У Марины и ее сестры Анастасии было счастливое безмятежное детство. Но их мать заболела чахоткой, и врачи предписали ей лечение в мягком климате за границей. С этого времени у семьи Цветаевых началась кочевая жизнь. Они жили в Италии, Швейцарии, Франции, Германии, и девочкам приходилось учиться там в разных частных пансионах. 1905 год они провели в Ялте. А летом 1906 года Мария Александровна умерла в их доме в Тарусе.
Осенью Марина записалась в интернат при Московской частной гимназии. Сделала она это вполне сознательно, чтобы как можно реже бывать в их осиротевшем доме. Тема одиночества и смерти в дальнейшем становится одной из главных в ее творчестве. Уже в юности Марина пишет:
«Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
Ты мудрый, Ты не скажешь строго:
— «Терпи, еще не кончен срок».
Ты сам мне подал — слишком много!
Я жажду сразу — всех дорог!
Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
и амазонкой мчаться в бой;
Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень…
Чтоб был легендой — день вчерашний,
Чтоб был безумьем — каждый день!
Люблю и крест, и шелк, и каски;
Моя душа мгновений след…
Ты дал мне детство — лучше сказки,
И дай мне смерть — в семнадцать лет!»
Марина много читала: книги по истории, искусству, научные трактаты — все подряд и вперемешку. С раннего детства она писала стихи как на русском, так и на французском и немецком языках.
В тринадцать лет Марина пережила кратковременное увлечение революционной романтикой, и ее героем стал лейтенант Шмидт, имя которого в 1905 году было у всех на устах. Ему на смену пришел Наполеон. Марина вообразила себя бонапартистской, поместила у себя в комнате портреты своих кумиров; а в 16 лет поехала в Париж, где прослушала в Сорбонне летний курс истории французской литературы.
С детства она зачитывалась Пушкиным, но никогда не любила «Евгения Онегина». Среди своих современников боготворила Бориса Пастернака, Анну Ахматову, которую называла «златоустая Анна всея Руси». Особое чувство Марина испытывала к Блоку. Она ему поклонялась как поэту и была влюблена в него, посвятив ему несколько прекрасных стихов.
Первый ее сборник — «Вечерний альбом» — вышел в 1910 году. Стихи Цветаевой заметили и одобрили такие известные поэты, как Валерий Брюсов и Николай Гумилев. Особую поддержку ей оказал поэт и критик Максимилиан Волошин, с которым она подружилась, несмотря на большую разницу в возрасте.
В 1911 году Марина ушла из гимназии и уехала в Коктебель к Волошину, дом которого всегда был открыт для всех начинающих и маститых писателей, поэтов, художников, музыкантов. Там же был Сергей Эфрон. Его родители были революционерами-народовольцами. После их смерти Сергей жил у родственников. Это был романтичный и доверчивый человек, каким и остался до конца жизни.
На Коктебельском пляже восемнадцатилетняя Марина как-то в шутку сказала Волошину, что она выйдет замуж за человека, который отгадает, какой её любимый камень. И однажды, когда она искала на берегу моря красивые камни, к ней подошёл семнадцатилетний Сергей и начал ей помогать. А вскоре подарил ей найденный сердолик – камень любви и верности.




В 1912 году они повенчались. А вскоре у них родилась дочь Ариадна (дома её называли Аля). Несмотря на печальную утрату, которую Марина испытала в сентябре 1913 года, когда скончался ее отец, она наконец-то обрела душевное равновесие; и ее жизнь в течение последующих шести лет была невероятно счастливой. Как она писала потом, это был «роман с собственной душой».
Мужа любила безмерно. Ухаживала за ним, когда тот заболел туберкулёзом. Вот её стихи, посвящённые Сергею:

«Да, я, пожалуй, странный человек,
Другим на диво!
Быть, несмотря на наш двадцатый век,
Такой счастливой!

Не слушая о тайном сходстве душ,
Ни всех тому подобных басен;
Всем говорить, что у меня есть муж,
Что он прекрасен!..»

В этот период в частном издательстве Сергея Эфрона вышли сборники ее стихов — «Волшебный фонарь» и «Из двух книг». В её стихах отчётливо стали звучать романтические нотки. Помните песню из фильма «Ирония судьбы?». Это стихи Марины Цветаевой.

«Мне нравится, что Вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не Вами!
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.

Мне нравится, что можно быть смешной,
Распущенной — и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами…

…Спасибо Вам и сердцем и рукой
За то, что Вы, меня не зная сами —
Так любите! За мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами!

За наши не-гулянья под луной!
За солнце, не у нас над головами!
За то, что Вы больны — увы! — не мной,
За то, что я больна — увы! — не Вами!»…

Когда началась Первая мировая война, Сергей попросился на фронт. Однако медкомиссия нашла в его легких следы туберкулезного поражения. И его зачислили братом милосердия на санитарный поезд.
В апреле 1917 года у них с Эфроном родилась вторая дочь, которую Цветаева хотела назвать в честь Ахматовой - Анной; но передумала, сказав, что «судьбы не повторяются». И девочку назвали Ириной.
Осенью в Москве жить стало совсем трудно. И в самый разгар Октябрьской революции Цветаева с Эфроном, который незадолго до этого получил звание прапорщика, уехали в Крым к Волошину. Когда через некоторое время Марина вернулась в Москву за детьми, обратного пути в Крым уже не было. С этого времени она надолго разлучилась со своим мужем. В январе 1918 года он тайно заезжал на несколько дней в Москву, чтобы повидаться с семьей перед тем, как отправиться в армию Корнилова. Теперь для Марины её муж, белый офицер, стал прекрасной мечтой, «белым лебедем», героическим и обреченным.

«Умирая, не скажу: была.
И не жаль, и не ищу виновных.
Есть на свете поважней дела
Страстных бурь и подвигов любовных.

Ты — крылом стучавший в эту грудь,
Молодой виновник вдохновенья —
Я тебе повелеваю: — будь!
Я — не выйду из повиновенья».

После его отъезда Марина осталась одна с детьми среди разрухи и лишений, пыталась устроиться на работу, добыть продукты, чтобы как-то прокормить детей. И, послушав совета «добрых людей», она отдала дочерей в Кунцевский детский приют, где им обещали полное обеспечение. Многие её друзья и знакомые страстно осуждали её за этот поступок… Вскоре старшая, Аля, тяжело заболела. Два месяца Цветаева боролась за ее жизнь. Аля выздоровела. А трехлетняя Ирина умерла в приюте от истощения. По некоторым сведениям, в этом учреждении детей порядочно обворовывали, таская продукты домой…

«Прелестное создание!
Сплети ко мне веревочку,
Да сядь – по старой памяти —
К девчонке на кровать. –

До дальнего свидания! —
Доколь опять научимся
Получше, чем в головочку
Мальчишек целовать».

Марине было тяжело; но писать стихи она не переставала, как будто трудности придавали ей еще больше вдохновения. С 1917 по 1920 год она написала более 300 стихотворений, большую поэму-сказку «Царь-Девица», шесть романтических пьес, сделала множество записей-эссе. Впоследствии критики в один голос утверждали, что в этот период, вопреки обстоятельствам, ее талант буквально расцвел.
14 июля 1921 года из Чехии вернулся писатель Илья Эренбург и привез письмо от Сергея Эфрона, который прошел с белой армией весь путь от начала до конца и оказался в Чехии, где в то время учился в Пражском университете. В нём были строки, адресованные жене:
«Без Вас для меня не будет жизни. Живите! Я ничего от Вас не буду требовать — мне ничего не нужно, кроме того, чтобы Вы были живы. Берегите себя, заклинаю Вас…».
Марина приняла решение ехать к нему.
Уже на следующий год она с дочерью оказалась в Берлине, который в то время считался центром русской эмиграции. Здесь она наконец встретилась с мужем, который приехал из Праги, и вскоре она с супругом переехала в Чехию. Где у неё родился сын Георгий (по-домашнему его называли «Мур» и «Мурлыга»). Были разговоры, что его отцом являлся давний знакомый Эфрона, юрист и переводчик Константин Родзевич, у которого с Цветаевой произошёл короткий роман. И что Сергей даже хотел развестись с Мариной. Но с ней случилась истерика; она убеждала мужа, что сын - его, и в конце концов супруги помирились.

«Пригвождена к позорному столбу
Славянской совести старинной.
С змеею в сердце и с клеймом на лбу
Я утверждаю, что — невинна.

Я утверждаю, что во мне покой
Причастницы перед причастьем.
Что не моя вина, что я с рукой
По площадям стою — за счастьем.

Пересмотрите всё мое добро,
Скажите — или я ослепла? -
Где золото мое? Где серебро?
В моей руке — лишь горстка пепла!

И это всё, что лестью и мольбой
Я выпросила у счастливых.
И это всё, что я возьму с собой
В край целований молчаливых».

Жизнь в Чехии была относительно спокойной; но, может быть, этим она и угнетала поэтессу. Она чувствовала свою оторванность от мира, от большой литературы, хотя и вела переписку со своими друзьями. Марина устала от столь долгого уединения и все чаще задумывалась о том, чтобы уехать во Францию.
1 ноября 1925 года она приехала наконец в Париж и поселилась там с детьми, пока муж заканчивал учебу в Праге. Средств на жизнь семье не хватало, поэтому часто приходилось селиться в пригородах или в маленьких деревушках. Хотя Марина Ивановна много писала и ее произведения печатали, скромные гонорары едва покрывали самые необходимые расходы.



Во Франции они с мужем прожили тринадцать с половиной лет. Она стала уже признанным поэтом; в парижских клубах устраивали ее литературные вечера, на которые оказавшиеся в эмиграции русские люди приходили послушать ее стихи. Однако она так и не стала там своим человеком. Ее отпугивала атмосфера, царившая в этих клубах и на собраниях. Оторванные от родины люди никак не могли смириться с тем, что они здесь никому не нужны и не интересны. Они постоянно выясняли между собой отношения, ссорились, распространяли сплетни. Многие из них откровенно завидовали успеху Цветаевой. Особенно напряженные отношения сложились у нее с Зинаидой Гиппиус и Дмитрием Мережковским. Только потому, что она была независимым человеком и не терпела, когда ей пытались навязать какие-то схемы.
Находясь в эмиграции, Марина Ивановна писала о России, постоянно думала о родине; но так и не могла решить мучительную для себя проблему, стоит ли ей возвращаться и будет ли она там нужна. Сергей тоже тосковал по родине и все больше склонялся к мысли вернуться в Советский Союз. Он даже стал активным деятелем возникшей среди эмигрантов организации «Союз возвращения на родину». Кроме того, он пересмотрел свои политические взгляды. Как потомственный народник, полагая, что если народ России выбрал эту власть, так тому и быть. Видимо, это послужило причиной того, что в эти годы он стал тайно сотрудничать с НКВД, выявляя среди эмигрантов недовольных Советской властью и их планы.
Война в Испании и Чехии потрясла Марину и Сергея. Они видели кровавые фото в газетах и кадры кинохроники, и в стихах Цветаевой того времени стали появляться чувства неприятия реальности и гнева на Бога:

«О слезы на глазах!
Плач гнева и любви!
О Чехия в слезах!
Испания в крови!

О черная гора,
Затмившая — весь свет!
Пора — пора — пора
Творцу вернуть билет.

Отказываюсь — быть.
В Бедламе нелюдей
Отказываюсь — жить.
С волками площадей

Отказываюсь — выть.
С акулами равнин
Отказываюсь плыть —
Вниз — по теченью спин.

Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На твой безумный мир
Ответ один — отказ».

Первой в СССР в 1937 году уехала дочь Ариадна, а скоро и муж Сергей. Марина Ивановна снова осталась одна с сыном и больше полугода ничего не писала.
12 июня 1939 года она с Георгием тоже вернулась на родину. Их семья снова воссоединилась в уютном бревенчатом доме в Болшеве: в их распоряжении были две комнаты, веранда и огромный сквер, где Цветаева собирала хворост для костра. Вскоре по-семейному отметили именины Марины Ивановны: муж подарил ей издание Эккермана «Разговоры с Гете в последние годы его жизни».


Однако эта их радость длилась недолго. В августе 1939-го арестовали дочь, а в октябре — мужа, и она в который уже раз осталась одна с сыном. Сергей Эфрон, единственная настоящая любовь Марины Цветаевой, который так стремился вернуться на родину, был жестоко наказан за свою доверчивость. Во Франции он был чекистам нужен; но сейчас должен был навсегда замолчать, потому что слишком много знал… Марина Ивановна больше никогда его не увидела. И не узнала, что измученный допросами, больной, полуживой, он был расстрелян 16 октября 1941 года…

«Всеми пытками не исторгли!
И да будет известно – ТАМ:
Доктора узнают нас в морге
По не в меру большим сердцам».

Думала ли Цветаева, создавая много лет назад эти стихи, что они так буквально отнесутся к ее мужу?..
Постоянной прописки у Марины Ивановны и Георгия теперь не было, они скитались по квартирам. Цветаева носила передачи в тюрьму – Але и Сергею; и если их принимали, она знала, что дочь и муж живы. То и дело мать и сын готовили посылки арестантам, писали письма, сушили на батареях морковь.
Репрессии, обрушившиеся на членов семьи, не помешали поэтессе готовить к публикации в Гослитиздате сборник стихов. Но на конечном этапе подготовки он был «зарублен» известным критиком Корнелием Зелинским.



В апреле 1941 года Марину Ивановну приняли в профком литераторов при Гослитиздате. В советские времена это давало право не только заниматься исключительно литературным трудом, но и претендовать на предоставлявшиеся тогда государством льготы.
А в начале июня 1941 года в Москве она наконец-то встретилась со своим кумиром - Анной Ахматовой…
Великая Отечественная война застала Цветаеву за переводом Ф. Гарсиа Лорки. Но теперь работа прервалась.
В августе 1941-го Москву уже бомбили. И, испугавшись за сына, она собралась с группой литераторов в эвакуацию. Сначала в Елабугу, провинциальный город тогдашней Татарии (ныне Татарстан). На вокзале поэтессу провожал давний поклонник её творчества поэт Борис Пастернак. Он принес веревку, чтобы перевязать чемодан, и пошутил, что она крепкая и все выдержит. Добавив, что «хоть вешайся на ней»…
В Елабуге Цветаева с сыном были распределены в дом Бродельщиковых на ул. Ворошилова, 9.


В глубинке найти работу оказалось еще труднее, чем в Москве. В архиве Союза писателей Татарии сохранилось отчаянное письмо Цветаевой, где она предлагала свои услуги по переводу с татарского в обмен на мыло и махорку. Ей не ответили, так как Союз писателей Татарии был тогда арестован в полном составе и там оставался только завхоз. По воспоминаниям соседей, Марину Ивановну с сыном подкармливала жена местного милиционера, которой она помогала стирать.
Бывший чекист Кирилл Хенкин впоследствии рассказывал:
«Сразу по приезде Марины Ивановны в Елабугу, её вызвал к себе местный уполномоченный НКВД и предложил «сотрудничество с органами». Рассудив, вероятно, так: женщина приехала из Парижа — значит здесь ей плохо. Раз плохо, к ней будут приходить недовольные. Начнутся разговоры, которые позволят «выявить врагов», то есть состряпать дело».
Но Цветаева отказалась. Решила поехать в Чистополь в поисках работы, хотя у неё в последнее время сильно болели ноги и она ходила с трудом. Зашла к знакомым по Москве поэту Асееву и писателю Фадееву. Рассказала о предложении сотрудника НКВД. Предполагая, что они вместе с ней возмутятся, помогут оградить её от навязчивости «органов». Однако, боясь, что, сославшись на них, Марина их погубит, Асеев с Фадеевым сказали, что каждый сам должен решать — сотрудничать ему с «органами» или нет, что это «дело совести, политической зрелости и патриотизма». Надежды на материальную помощь тоже не оправдались.
Оставалась работа в открывающейся в Чистополе столовой Литфонда, и Цветаева написала заявление с просьбой принять ее туда посудомойкой. Её обещали взять; но открытие столовой планировалось только через два месяца, а денег у Марины Ивановны почти не осталось. Новые испытания оказались ей не по силам, ее воля к жизни с каждым днем становилась слабее. Как полагают многие, последней каплей был по возвращении в Елабугу её разговор с сыном, упрекнувшим мать в их бедственном положении.

В воскресенье 31 августа 1941 года в городе проводился воскресник: расчищали территорию под аэродром. На работу должны были выйти по одному человеку от каждой семьи. От Цветаевых пошел Мур, а от семьи Бродельщиковых — хозяйка Анастасия Ивановна. Ее муж Михаил Иванович с шестилетним внуком Павликом рано утром ушли на рыбалку. Марина Ивановна осталась в доме одна.
Она пожарила на сковородке рыбу, а затем написала три записки. Первая – сыну Георгию:

«Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик».

Вторая – знакомым в Чистополь:

«Дорогой Николай Николаевич! Дорогие сестры Синяковы! Умоляю вас взять Мура к себе в Чистополь — просто взять его в сыновья — и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю. У меня в сумке 450 р. и если постараться - распродать все мои вещи. В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам. Берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына — заслуживает. А меня — простите. Не вынесла. М.Ц.
Не оставляйте его никогда. Была бы безумно счастлива, если бы жил у вас. Уедете — увезите с собой. Не бросайте!»

И третья – «эвакуированным» жителям Елабуги:

«Дорогие товарищи! Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто сможет, отвезти его в Чистополь к Н. Н. Асееву. Пароходы — страшные, умоляю не отправлять его одного. Помогите ему с багажом — сложить и довезти. В Чистополе надеюсь на распродажу моих вещей. Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мной он пропадет. Адрес Асеева на конверте.
Не похороните живой! Хорошенько проверьте»…

Несколько часов спустя Анастасия Ивановна, возвратившись с воскресника, наткнулась в сенях с левой стороны входа на лежащий стул. И тут же увидела свою квартирантку, висящую на толстом гвозде. Она так и не сняла перед смертью фартук с большим карманом, в котором хлопотала по хозяйству. Орудием самоубийства стала та самая веревка, что ей дал на вокзале Пастернак…
Марину Цветаеву похоронили 2 сентября 1941 года на окраине Петропавловского кладбища в Елабуге…
Официальная версия случившегося – душевный срыв на почве тяжёлого материального положения. Однако есть версия, что после её отказа от сотрудничества с НКВД чекисты стали шантажировать Марину Ивановну судьбой её сына. А быть доносчицей она не хотела. Анализ почерка предсмертных записок Цветаевой говорит о её сильном испуге. И о том, что она торопилась…
Православие запрещает отпевание самоубийц, но разрешить его может в особом случае правящий епископ. И в 1990 году патриарх Алексий II дал благословение на отпевание Марины Цветаевой. Основанием послужило прошение к патриарху группы верующих, включая сестру Цветаевой Анастасию…

P.S. Памятники поэтессе установлены в Москве, Елабуге, Тарусе, Харькове и один во Франции. Первый сборник её стихов в СССР вышел в 1961 году. Стихотворение «Эпитафия» написано ей будто в предчувствии своего рокового поступка:

«Тому, кто здесь лежит под травкой вешней,
Прости, Господь, злой помысел и грех!
Он был больной, измученный, нездешний,
Он ангелов любил и детский смех.

Не смял звезды сирени белоснежной,
Хоть и желал Владыку побороть…
Во всех грехах он был — ребенок нежный,
И потому — прости ему, Господь!»…
•

Комментарии

  • 30 апр 13:21
    Страшное время....очень страшное
  • Комментарий удалён.
  • 29 мая 23:31
    Цветаева как поэт талантлива и плодовита, как гражданка - совершенно не приспособлена... как мать - чудовище.....В этой статье ее *причесали*....Узнав судьбу ее дочери Ирины я больше не верю ее стихам...