Табула раса, переживая реформу за реформой, превращается в ледяную пустыню, по которой бродит лихой человек.

Что делать? Найти. И прикрепить к месту.
Разбираясь с предметом ноябрьской лекции Вадима Чалого, нам пришлось не раз оглянуться на прошлое, в эпизодах жестоких и страшных. Этого как раз и не предполагала концепция tabula rasa, которую применял в отношении страны Готфрид Лейбниц во время модернизаций Петра Первого.
Две картины Сурикова — “Боярыня Морозова” и “Утро стрелецкой казни” — показали эпоху допетровскую и петровскую. Раскол. Методы управления, реформы, последствия. И обстоятельства, в которых Россия впервые познакомилась с идеями Иммануила Канта. Это произошло спустя 30 лет после смерти императора.
Как выглядело “начало прекрасной дружбы” между Россией и Иммануилом Кантом? Какие компетенции второй стороны этой дружбе были полезны и необходимы, каких она опасалась, а что и вовсе обходила стороной — мы увидели на лекции.
Пересечься Петр и Кант, конечно, не могли: начало одной линии — жизни философа — практически совпало с обрывом другой. Пересекались их маршруты, не цели. В Кенигсберге, конкретно — в крепости Фридрихсбург — Петр продолжил учиться военному делу, рассчитывая, что в будущем это поможет ему подчинить пространство. Кант же включал крепость в маршруты ежедневных прогулок, пытаясь обрести контроль над временем. И собой.
В роли преподавателя для офицеров философ оказался спустя 60 лет после Великого посольства. Совпадения опять не случилось. Учитель располагал обширными знаниями в области метафизики, этики, других гуманитарных наук — ну а хотели от него только баллистики, пиротехники и фортификации.
Идеи Канта в российской рецепции представлялись ценными слишком выборочно — так, в состав Академии наук автора коперниканской революции приняли как перспективного специалиста по физической географии и естественной истории, о чем свидетельствует признание Иоганна Готлиба Георгия. Что же касается автономии человеческой воли, самозаконности разума, границ веры — интерес к этим открытиям можно найти лишь в “Письмах русского путешественника” Николая Карамзина и в письмах же Александра Белосельского-Белозерского, отправившего философу свою “Дианиалогию”. Другой российский современник Канта Андрей Болотов подобной свободой восприятия похвастаться уже не мог.
— Единство в вопросах отношения к кантовской философии и сейчас остается желательным идеалом в российской культуре, — признает Вадим.
Что остается? Изучать и пользоваться собственным умом.