«Вишнёвый сад» — пьеса в четырёх действиях Антона Павловича Чехова
, написанная в 1903 году и опубликованная в 1904 году.
Жанр — лирическая комедия, литературное направление — реализм.
Тема произведения — настоящее и будущее. Проблематика: каково будущее России, как приспособиться к быстро меняющемуся обществу.
Сюжет: действие происходит весной в имении Любови Андреевны Раневской, которая после нескольких лет проживания во Франции возвращается со своей семнадцатилетней дочерью Аней в Россию. Денег у Раневской практически не осталось, а имение с его прекрасным вишнёвым садом в скором времени может быть продано за долги. Знакомый купец Лопахин рассказывает помещице свой вариант решения проблемы: он предлагает разбить землю на участки и отдать их в аренду дачникам. Но та не может представить, как можно вырубить вишнёвый сад и сдать своё имение, где она выросла, где прошла её молодая жизнь, и где погиб её сын Гриша, кому-то в аренду. Брат помещицы Гаев и её приёмная дочь Варя также пытаются отыскать какие-либо выходы из сложившейся ситуации.
Главная мысль: жизнь не делится на чёрное и белое. Мы все — и жертвы, и виновники, и мечтатели, и разрушители.
«Вишнёвый сад» — одно из самых известных произведений Чехова и одна из самых известных русских пьес, написанных в то время.
Перед смертью Чехов бредил, произнося слов "устрицы". Позже, тело Чехова отправили в Россию в вагоне-холодильнике в надписью "Устрицы".Многие в этом совпадении видят провидение. А разгадка проста. Чехову было непонятно общество где дети голодают, а зажравшиеся дворяне, купцы и мещане платять по 10 рублей за раковину пахнущую сыростью и плесенью. Возможно, он это непонимание держал в себе всю жизнь, как душевную травму. Для понимания, за 10 рублей, при Николае II, можно было снять квартиру в Москве или неплохо питаться целый месяц.
Чехов А. П. Устрицы // Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1974—1982.
Т. 3. [Рассказы. Юморески. «Драма на охоте»], 1884—1885. — М.: Наука, 1975. — С. 131—134.
УСТРИЦЫ
Мне не нужно слишком напрягать память, чтобы во всех подробностях вспомнить дождливые осенние сумерки, когда я стою с отцом на одной из многолюдных московских улиц и чувствую, как мною постепенно овладевает странная болезнь. Боли нет никакой, но ноги мои подгибаются, слова останавливаются поперек горла, голова бессильно склоняется набок... По-видимому, я сейчас должен упасть и потерять сознание.
Попади я в эти минуты в больницу, доктора должны были бы написать на моей доске: Fames1 — болезнь, которой нет в медицинских учебниках.
Возле меня на тротуаре стоит мой родной отец в поношенном летнем пальто и триковой шапочке, из которой торчит белеющий кусочек ваты. На его ногах большие, тяжелые калоши. Суетный человек, боясь, чтобы люди не увидели, что он носит калоши на босую ногу, натянул на голени старые голенища.
Этот бедный, глуповатый чудак, которого я люблю тем сильнее, чем оборваннее и грязнее делается его летнее франтоватое пальто, пять месяцев тому назад прибыл в столицу искать должности по письменной части. Все пять месяцев он шатался по городу, просил дела и только сегодня решился выйти на улицу просить милостыню...
Против нас большой трехэтажный дом с синей вывеской: «Трактир». Голова моя слабо откинута назад и набок, и я поневоле гляжу вверх, на освещенные окна трактира. В окнах мелькают человеческие фигуры. Виден правый бок оркестриона, две олеографии, висячие лампы... Вглядываясь в одно из окон, я усматриваю белеющее пятно. Пятно это неподвижно и своими прямолинейными контурами резко выделяется из общего темно-коричневого фона. Я напрягаю зрение и в пятне узнаю белую стенную вывеску. На ней что-то написано, но что именно — не видно...
Полчаса я не отрываю глаз от вывески. Своею белизною она притягивает мои глаза и словно гипнотизирует мой мозг. Я стараюсь прочесть, но старания мои тщетны.
Наконец странная болезнь вступает в свои права.
Шум экипажей начинает казаться мне громом, в уличной вони различаю я тысячи запахов, глаза мои в трактирных лампах и уличных фонарях видят ослепительные молнии. Мои пять чувств напряжены и хватают через норму. Я начинаю видеть то, чего не видел ранее.
— Устрицы... — разбираю я на вывеске.
Странное слово! Прожил я на земле ровно восемь лет и три месяца, но ни разу не слыхал этого слова. Что оно значит? Не есть ли это фамилия хозяина трактира? Но ведь вывески с фамилиями вешаются на дверях, а не на стенах!
— Папа, что значит устрицы? — спрашиваю я хриплым голосом, силясь повернуть лицо в сторону отца.
Отец мой не слышит. Он всматривается в движения толпы и провожает глазами каждого прохожего... По его глазам я вижу, что он хочет сказать что-то прохожим, но роковое слово тяжелой гирей висит на его дрожащих губах и никак не может сорваться. За одним прохожим он даже шагнул и тронул его за рукав, но когда тот обернулся, он сказал «виноват», сконфузился и попятился назад.
— Папа, что значит устрицы? — повторяю я.
— Это такое животное... Живет в море...
Я мигом представляю себе это неведомое морское животное. Оно должно быть чем-то средним между рыбой и раком. Так как оно морское, то из него приготовляют, конечно, очень вкусную горячую уху с душистым перцем и лавровым листом, кисловатую селянку с хрящиками, раковый соус, холодное с хреном... Я живо воображаю себе, как приносят с рынка это животное, быстро чистят его, быстро суют в горшок... быстро, быстро, потому что всем есть хочется... ужасно хочется! Из кухни несется запах рыбного жаркого и ракового супа.
Я чувствую, как этот запах щекочет мое нёбо, ноздри, как он постепенно овладевает всем моим телом... Трактир, отец, белая вывеска, мои рукава — всё пахнет этим запахом, пахнет до того сильно, что я начинаю жевать. Я жую и делаю глотки, словно и в самом деле в моем рту лежит кусок морского животного...
Ноги мои гнутся от наслаждения, которое я чувствую, и я, чтобы не упасть, хватаю отца за рукав и припадаю к его мокрому летнему пальто. Отец дрожит и жмется. Ему холодно...
— Папа, устрицы постные или скоромные? — спрашиваю я.
— Их едят живыми... — говорит отец. — Они в раковинах, как черепахи, но... из двух половинок.
Вкусный запах мгновенно перестает щекотать мое тело, и иллюзия пропадает... Теперь я всё понимаю!
— Какая гадость, — шепчу я, — какая гадость!
Так вот что значит устрицы! Я воображаю себе животное, похожее на лягушку. Лягушка сидит в раковине, глядит оттуда большими блестящими глазами и играет своими отвратительными челюстями. Я представляю себе, как приносят с рынка это животное в раковине, с клешнями, блестящими глазами и со склизкой кожей... Дети все прячутся, а кухарка, брезгливо морщась, берет животное за клешню, кладет его на тарелку и несет в столовую. Взрослые берут его и едят... едят живьем, с глазами, с зубами, с лапками! А оно пищит и старается укусить за губу...
Я морщусь, но... но зачем же зубы мои начинают жевать? Животное мерзко, отвратительно, страшно, но я ем его, ем с жадностью, боясь разгадать его вкус и запах. Одно животное съедено, а я уже вижу блестящие глаза другого, третьего... Я ем и этих... Наконец ем салфетку, тарелку, калоши отца, белую вывеску... Ем всё, что только попадется мне на глаза, потому что я чувствую, что только от еды пройдет моя болезнь. Устрицы страшно глядят глазами и отвратительны, я дрожу от мысли о них, но я хочу есть! Есть!
— Дайте устриц! Дайте мне устриц! — вырывается из моей груди крик, и я протягиваю вперед руки.
— Помогите, господа! — слышу я в это время глухой, придушенный голос отца. — Совестно просить, но — боже мой! — сил не хватает!
— Дайте устриц! — кричу я, теребя отца за фалды.
— А ты разве ешь устриц? Такой маленький! — слышу я возле себя смех.
Перед нами стоят два господина в цилиндрах и со смехом глядят мне в лицо.
— Ты, мальчуган, ешь устриц? В самом деле? Это интересно! Как же ты их ешь?
Помню, чья-то сильная рука тащит меня к освещенному трактиру. Через минуту собирается вокруг толпа и глядит на меня с любопытством и смехом. Я сижу за столом и ем что-то склизкое, соленое, отдающее сыростью и плесенью. Я ем с жадностью, не жуя, не глядя и не осведомляясь, что я ем. Мне кажется, что если я открою глаза, то непременно увижу блестящие глаза, клешни и острые зубы...
Я вдруг начинаю жевать что-то твердое. Слышится хрустенье.
— Ха-ха! Он раковины ест! — смеется толпа. — Дурачок, разве это можно есть?
Засим я помню страшную жажду. Я лежу на своей постели и не могу уснуть от изжоги и странного вкуса, который я чувствую в своем горячем рту. Отец мой ходит из угла в угол и жестикулирует руками.
— Я, кажется, простудился, — бормочет он. — Что-то такое чувствую в голове... Словно сидит в ней кто-то... А может быть, это оттого, что я не... тово... не ел сегодня... Я, право, странный какой-то, глупый... Вижу, что эти господа платят за устриц десять рублей, отчего бы мне не подойти и не попросить у них несколько... взаймы? Наверное бы дали.
К утру я засыпаю, и мне снится лягушка с клешнями, сидящая в раковине и играющая глазами. В полдень просыпаюсь от жажды и ищу глазами отца: он всё еще ходит и жестикулирует...
Сноски
1 Голод (лат.).
Примечания
УСТРИЦЫ
Впервые — «Будильник», 1884, № 48 (ценз. разр. 6 декабря), стр. 585—586, с подзаголовком: Набросок. Подпись: А. Чехонте.
Включено, без подзаголовка, с небольшими поправками, в сборник «Пестрые рассказы», СПб., 1886. При подготовке второго издания сборника Чехов изъял из рассказа прямые обращения к читателю и внес в текст мелкие поправки. В таком виде рассказ был перепечатан во всех последующих изданиях сборника, а также в книге: Проблески. Сборник произведений русских авторов. М., 1895, стр. 271—275.
Вошел с небольшими исправлениями и сокращениями в издание А. Ф. Маркса.
Печатается по тексту: Чехов, т. III, стр. 196—200.
В юмористической литературе 1880-х годов не раз встречается анекдотическая история о простаке, который не знает, как обращаться с устрицами, и боится это показать. Такова одна из четырех миниатюр В. В. Билибина, объединенных названием «Сережки»:
«— Любите вы устрицы? — спросили раз у одного провинциала, приехавшего в Петербург.
— Ах, очень! — воскликнул он, стараясь состроить физиономию человека, понимающего толк в „хороших вещах“, — только... что у них внутри?.. Ведь морская вода, не правда ли?..» (см.: Любовь и смех. Веселый сборник. Соч. М. Грэк. СПб., 1882, стр. 63).
У Чехова комическая ситуация приобретает трагическое звучание. Еще за год до написания рассказа «Устрицы» в «Осколках московской жизни» возникает образ «сытых», чья степень пресыщения выражается в пристрастии к устрицам: «Поедают они у Оливье жирные, двухрублевые обеды, женятся на богатых купчихах, пьют монахор, глотают устриц... И устрицы лезут им в глотку! ‹...› Некогда им думать о каких-нибудь — фи! — пятидесяти, ста рублях! Они заняты своею сытостью. И устрицы лезут им в глотку!» («Осколки», 1883, № 43, 22 октября).
Сам Чехов относил рассказ «Устрицы» к числу «серьезных» этюдов (см. письмо к М. В. Киселевой от 29 октября 1886 г.). 18 января 1886 г., посылая В. В. Билибину «Устрицы» для сборника «Пестрые рассказы», он определил свою задачу как профессионально медицинскую — то есть, очевидно, как изображение физического и душевного самочувствия человека в состоянии крайнего истощения: «Один рассказец, не вошедший в транспорт, при сем прилагаю... Присовокупите его к общей массе... Прочтите его, если хотите: в этом рассказе я пробовал себя как medicus». Рассказ не встретил одобрения у Билибина; 22—23 января он писал Чехову: «Ваш транспорт с вырезками Лейкин получил, я ему передал очерк „Устрицы“ (который не лучше других Ваших рассказов)» (ГБЛ).
В. А. Гольцев в статье «А. П. Чехов. (Опыт литературной характеристики)» привел рассказ «Устрицы» как пример глубоко гуманного отношения к изображаемому; уже в ранних произведениях Чехова «чувствуется именно человек ‹...› Вспомните рассказ о том, как бедного, умиравшего с голоду ребенка два сострадательных господина в цилиндрах, потехи ради, обкормили устрицами...» («Русская мысль», 1894, № 5, стр. 43).
И. А. Бунин в своих воспоминаниях высоко оценил рассказ «Устрицы»; вместе с «Жалобной книгой» он стоит под 1884 годом в его списке: «Лучшие, по моему мнению, произведения Чехова» (ЛН, т. 68, стр. 677).
При жизни Чехова рассказ был переведен на болгарский, венгерский, немецкий, польский, румынский, сербскохорватский, словацкий, финский, чешский и шведский языки.
Почётный академик Императорской академии наук по разряду изящной словесности (1900—1902). Один из самых известных драматургов мира. Его произведения переведены более чем на сто языков. Его пьесы, в особенности «Чайка», «Три сестры» и «Вишнёвый сад», на протяжении более ста лет ставятся во многих театрах мира.
«Весна́» — одна из наиболее известных картин русского художника В. Э. Борисова-Мусатова. Создана между 1898 и 1901 годом.
Антон Павлович Чехов — русский писатель, прозаик, драматург, публицист, врач, общественный деятель в сфере благотворительности. Классик мировой литературы. Почётный академик Императорской академии наук по разряду изящной словесности (1900—1902). Один из самых известных драматургов мира. Его произведения переведены более чем на сто языков. Его пьесы, в особенности «Чайка», «Три сестры» и «Вишнёвый сад», на протяжении более ста лет ставятся во многих театрах мира.
Антон Чехов не называл себя ясновидцем, не проводил мистических сеансов и не выпускал книги с предсказаниями. При этом в светских кругах ходили легенды о способности писателя видеть пророческие сны. По слухам, Чехов мог делать предсказания, построенные на своих снах, и иногда удивлял собеседников точными пророчествами. Например, мог сказать незнакомому мужчине: «Я видел вас во сне, вы сломаете руку». Однако сам Чехов публично отрицал существование сверхъестественных сил.
Кроме того, писатель интересовался спиритическими сеансами и иронически относился к ним, что отразил в своих произведениях, например в рассказе «На магнетическом сеансе».
Серьезное влияние на интерес к этой теме оказал известный шотландский медиум Даниель Хьюм (Юм) (1833-1886). В феврале 1871 года состоялась судьбоносная для русского экспериментального спиритуализма встреча Юма с членами домашнего кружка А.Н. Аксакова, которые признали реальность явлений, происходивших в присутствии Юма, чему способствовало использование инструментов для измерения происходивших физических явлений – термометра и динамометра, фиксировавших изменение температуры и силы. Именно он стал для упомянутой выше «троицы» отечественных исследователей медиумических явлений образцом идеального «медиума» в ту эпоху.
В сеансах Юма принимали участие многие видные деятели культуры, искусства и литературы, оставившие свои воспоминания о столь необычных встречах.
Примером реакции на выступление Юма можно считать сатирическое описание его сеанса, сделанное одним из ведущих публицистов того времени - А.С. Сувориным. В статье «Сеанс с Юмом» Суворин описывает, как «весною 1872 г. познакомился с г. Юмом, знаменитым (медиумом) посредником между маленькими духами и большими людьми…». Свидетель пишет, что «медиум» предложил попробовать ему поднять стол, испробовать его тяжесть. Суворин был крайне удивлен, так как стол становился то тяжелым, то неимоверно легким. При этом он видел, что никто не прикасался к столу руками. Он стал заглядывать под стол, тщательно наблюдать за Юмом, но ничего не заметил. Затем Суворин описывает, как у присутствующих стали непроизвольно двигаться стулья. Публицист отмечает: «…Когда я участвовал в сеансе с Юмом и описывал этот сеанс, на меня накинулись литературные друзья мои, стараясь поднять на смех и Юма, и меня. Я благоразумно смолчал, ибо достаточно был убежден, что беседа о спиритизме нисколько не лучше беседы о земстве или о службе… Мнения своего на этот счет я не только не изменил, но даже утвердился в нем, ибо что может быть занимательнее душевных явлений…».
В конце статьи Суворин дает понять своим читателям, что все спиритические явления происходят по причине обмана или самообмана и он не претендует на научность подхода, высказывает только личное мнение, определяемое его личным опытом и здравым смыслом. Однако замечает, что «…нет… ничего занятнее спиритизма».
В личной библиотеке А.П. Чехова коллекции «Чеховский фонд» Таганрогского музея-заповедника хранится книга А.С. Суворина «Очерки и картинки: собрание рассказов, фельетонов и заметок Незнакомца» (издание Санкт-Петербургской типографии В.С. Балашева, 1875) с цитируемой выше статьей.
Следует заметить, что в спиритических сеансах принимали участие такие известные личности, как Ф.М. Достоевский и Н.С. Лесков. При этом Ф.М. Достоевский, посмотрев на спиритические сеансы собственными глазами, отнесся к ним весьма иронически.
А.П. Чехов также интересовался спиритическими сеансами, причём интерес этот был весьма неподдельным. Прознав о том, что его знакомая (А.И. Хрущёва-Сокольникова) лично принимала участие в подобном мероприятии, он обращается к брату Александру (ноябрь 1882 г.) с настоятельной просьбой: «Умоли описать тот спиритический сеанс, который она видела где-то, в Тульской губернии, кажется. Пусть опишет кратко, но точно: где? как? кто? кого вызывали? говорил ли дух? в какое время дня или ночи и как долго? Пусть опишет. Описание да потрудится прислать мне. Весьма нужно».
Вероятно, Антону Павловичу необходим был материал для написания рассказа на ставшую популярной тему спиритических сеансов. В итоге такой рассказ был написан, причём не один, в которых писатель иронизировал по этому поводу.
24 января 1883 г. в № 7 журнала «Зритель» появился рассказ А.П. Чехова «На магнетическом сеансе», в котором писатель едко высмеивает шарлатанов. А в 1884 г. был написан рассказ «Страшная ночь», где также описываются последствия спиритического сеанса: «Иван Петрович Панихидин побледнел, притушил лампу и начал взволнованным голосом: - Темная, беспросветная мгла висела над землей, когда я, в ночь под Рождество 1883 года, возвращался к себе домой от ныне умершего друга, у которого все мы тогда засиделись на спиритическом сеансе. «Жизнь твоя близится к закату... Кайся...» Такова была фраза, сказанная мне на сеансе Спинозой, дух которого нам удалось вызвать. Я не верю в спиритизм, но мысль о смерти, даже намек на нее повергают меня в уныние…»
В 1885 г. А.П. Чехов вновь обращается к теме спиритизма в рассказе «Нервы»: «Дмитрий Осипович Ваксин, архитектор, воротился из города к себе на дачу под свежим впечатлением только что пережитого спиритического сеанса… Сам Ваксин потребовал блюдечко и показал барышням, как нужно беседовать с духами. Вызвал он, между прочим, дядю своего Клавдия Мироновича и мысленно спросил у него: «Не пора ли мне дом перевести на имя жены?» - на что дядя ответил: «Во благовремении всё хорошо».
В юмористическом рассказе «Тайна», опубликованном в журнале «Осколки» в 1887 г., писатель смеётся над спиритами в лице статского советника Навагина. В начале рассказа Навагин в очередной раз обнаруживает на Пасху на листе визитёров подпись неизвестного Федюкова, который расписывается уже тринадцать лет, а его никто никогда не видел. Его жена-спиритка утверждает, что этот Федюков – дух. В конце концов, Навагин с помощью жены вызывает дух Федюкова. Герой становится спиритом и даже пишет свою спиритическую статью «И моё мнение». В тексте также упомянуты модные в то время разновидности эзотерических практик: «…Гипнотизм, медиумизм, бишопизм (бишопизм — от фамилии Бишопа – «всемирно известный чтец чужих мыслей», гастролировал в России в 1885 г.), спиритизм, четвёртое измерение и прочие туманы овладели им совершенно, так что по целым дням он, к великому удовольствию своей супруги, читал спиритические книги или же занимался блюдечком, столоверчениями и толкованиями сверхъестественных явлений». В конце концов выясняется, что Федюков все-таки существовал и это был местный дьячок.
В коллекции «Чеховский фонд» также хранятся Медиумические карты из семьи таганрожцев, с которыми семья Чеховых дружила. Поступили они в музей от Ольмезовой Евдокии Леонтьевны в 1978 г. Вероятно, что они использовались в спиритических сеансах и могли заменять медиума.
Как отмечал исследователь И.В. Китсинг «в России в XIX веке не существовало никакого запрета, ни формального, ни морального («внутреннего цензора») на описание в литературе магических или спиритических практик и ритуалов. Хотя они были «завезены из-за границы», но по существу и форме воспринимались как разновидность привычных для России языческих мистических, магических ритуалов, которые свободно сосуществовали с официальной религией и в повседневной реальности, и в литературе, занимая свою нишу в жизни».
Забавно, но спустя век ничего не изменилось. «Подчас внушение и прививка идей играет гораздо более видную роль, чем логическое убеждение. Всякий общавшийся с народом знает это хорошо по собственному опыту» - Владимир Михайлович Бехтерев (1857–1927) — русский медик-психиатр.
Жмайлова А.Г., хранитель музейных предметов коллекции «Чеховский фонд»
«Беседа пьяного с трезвым чёртом» — сатирический рассказ Антона Чехова.
Сюжет: к бывшему чиновнику Лахматову, который выпивал в одиночестве, приходит чёрт и рассказывает о своих проблемах. Автор высмеивает пристрастие людей к алкоголю и порочность общества, которое даже чертей учит, как грешить.
** ПОМНИТСЯ, В КЛАССЕ 6 Я НАПИСАЛА СОЧИНЕНИЕ ПОД ПОЭТИЧНЫМ НАСТРОЕНИЕМ. УЧИТЕЛЬ ПОСТАВИЛА МНЕ 2. СКАЗАЛА, ЧТО ЭТО СОЧИНЕНИЕ НАПИСАНО НЕ МНОЙ И НЕ РЕБЕНКОМ ВООБЩЕ. ЭХ, ТАМАРА БОРИСОВНА! )))
*** А ЕЩЕ Я ПОДУМАЛА, ЧТО ПИСАТЕЛИ НЕВЕРОЯТНО НАБЛЮДАТЕЛЬНЫЕ ЛЮДИ. НИЧТО НЕ ДОЛЖНО УСКОЛЬЗНУТЬ ОТ ИХ "ГЛАЗ", НАЧИНАЯ С ОКРУЖАЮЩЕГО МИРА И ЗАКАНЧИВАЯ МИМОЛЕТНО ПРОШЕДШЕЙ ФИГУРЫ. ВСЕ ЭТО ДОЛЖНО ХРАНИТЬСЯ В ПАМЯТИ И В НУЖНЫЙ МОМЕНТ ИЗВЛЕКАТЬСЯ ОТТУДА В МЕЛЬЧАЙШИХ ПОДРОБНОСТЯХ ВСЕОБЪЕМНО. ЭТА ЗАДАЧКА, НА МОЙ ВЗГЛЯД, ПОСЛОЖНЕЕ КРИМИНАЛИСТИЧЕСКОЙ.
Голованева Ульяна Владимировна. Оnline мастерская
«Вишнёвый сад» — пьеса в четырёх действиях Антона Павловича Чехова
, написанная в 1903 году и опубликованная в 1904 году.Жанр — лирическая комедия, литературное направление — реализм.
Тема произведения — настоящее и будущее. Проблематика: каково будущее России, как приспособиться к быстро меняющемуся обществу.
Сюжет: действие происходит весной в имении Любови Андреевны Раневской, которая после нескольких лет проживания во Франции возвращается со своей семнадцатилетней дочерью Аней в Россию. Денег у Раневской практически не осталось, а имение с его прекрасным вишнёвым садом в скором времени может быть продано за долги. Знакомый купец Лопахин рассказывает помещице свой вариант решения проблемы: он предлагает разбить землю на участки и отдать их в аренду дачникам. Но та не может представить, как можно вырубить вишнёвый сад и сдать своё имение, где она выросла, где прошла её молодая жизнь, и где погиб её сын Гриша, кому-то в аренду. Брат помещицы Гаев и её приёмная дочь Варя также пытаются отыскать какие-либо выходы из сложившейся ситуации.
Главная мысль: жизнь не делится на чёрное и белое. Мы все — и жертвы, и виновники, и мечтатели, и разрушители.
«Вишнёвый сад» — одно из самых известных произведений Чехова и одна из самых известных русских пьес, написанных в то время.
⬇ https://vk.com/video-60958526_456271749
Перед смертью Чехов бредил, произнося слов "устрицы". Позже, тело Чехова отправили в Россию в вагоне-холодильнике в надписью "Устрицы".Многие в этом совпадении видят провидение. А разгадка проста. Чехову было непонятно общество где дети голодают, а зажравшиеся дворяне, купцы и мещане платять по 10 рублей за раковину пахнущую сыростью и плесенью. Возможно, он это непонимание держал в себе всю жизнь, как душевную травму. Для понимания, за 10 рублей, при Николае II, можно было снять квартиру в Москве или неплохо питаться целый месяц.
Чехов А. П. Устрицы // Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1974—1982.
Т. 3. [Рассказы. Юморески. «Драма на охоте»], 1884—1885. — М.: Наука, 1975. — С. 131—134.
УСТРИЦЫ
Мне не нужно слишком напрягать память, чтобы во всех подробностях вспомнить дождливые осенние сумерки, когда я стою с отцом на одной из многолюдных московских улиц и чувствую, как мною постепенно овладевает странная болезнь. Боли нет никакой, но ноги мои подгибаются, слова останавливаются поперек горла, голова бессильно склоняется набок... По-видимому, я сейчас должен упасть и потерять сознание.
Попади я в эти минуты в больницу, доктора должны были бы написать на моей доске: Fames1 — болезнь, которой нет в медицинских учебниках.
Возле меня на тротуаре стоит мой родной отец в поношенном летнем пальто и триковой шапочке, из которой торчит белеющий кусочек ваты. На его ногах большие, тяжелые калоши. Суетный человек, боясь, чтобы люди не увидели, что он носит калоши на босую ногу, натянул на голени старые голенища.
Этот бедный, глуповатый чудак, которого я люблю тем сильнее, чем оборваннее и грязнее делается его летнее франтоватое пальто, пять месяцев тому назад прибыл в столицу искать должности по письменной части. Все пять месяцев он шатался по городу, просил дела и только сегодня решился выйти на улицу просить милостыню...
Против нас большой трехэтажный дом с синей вывеской: «Трактир». Голова моя слабо откинута назад и набок, и я поневоле гляжу вверх, на освещенные окна трактира. В окнах мелькают человеческие фигуры. Виден правый бок оркестриона, две олеографии, висячие лампы... Вглядываясь в одно из окон, я усматриваю белеющее пятно. Пятно это неподвижно и своими прямолинейными контурами резко выделяется из общего темно-коричневого фона. Я напрягаю зрение и в пятне узнаю белую стенную вывеску. На ней что-то написано, но что именно — не видно...
Полчаса я не отрываю глаз от вывески. Своею белизною она притягивает мои глаза и словно гипнотизирует мой мозг. Я стараюсь прочесть, но старания мои тщетны.
Наконец странная болезнь вступает в свои права.
Шум экипажей начинает казаться мне громом, в уличной вони различаю я тысячи запахов, глаза мои в трактирных лампах и уличных фонарях видят ослепительные молнии. Мои пять чувств напряжены и хватают через норму. Я начинаю видеть то, чего не видел ранее.
— Устрицы... — разбираю я на вывеске.
Странное слово! Прожил я на земле ровно восемь лет и три месяца, но ни разу не слыхал этого слова. Что оно значит? Не есть ли это фамилия хозяина трактира? Но ведь вывески с фамилиями вешаются на дверях, а не на стенах!
— Папа, что значит устрицы? — спрашиваю я хриплым голосом, силясь повернуть лицо в сторону отца.
Отец мой не слышит. Он всматривается в движения толпы и провожает глазами каждого прохожего... По его глазам я вижу, что он хочет сказать что-то прохожим, но роковое слово тяжелой гирей висит на его дрожащих губах и никак не может сорваться. За одним прохожим он даже шагнул и тронул его за рукав, но когда тот обернулся, он сказал «виноват», сконфузился и попятился назад.
— Папа, что значит устрицы? — повторяю я.
— Это такое животное... Живет в море...
Я мигом представляю себе это неведомое морское животное. Оно должно быть чем-то средним между рыбой и раком. Так как оно морское, то из него приготовляют, конечно, очень вкусную горячую уху с душистым перцем и лавровым листом, кисловатую селянку с хрящиками, раковый соус, холодное с хреном... Я живо воображаю себе, как приносят с рынка это животное, быстро чистят его, быстро суют в горшок... быстро, быстро, потому что всем есть хочется... ужасно хочется! Из кухни несется запах рыбного жаркого и ракового супа.
Я чувствую, как этот запах щекочет мое нёбо, ноздри, как он постепенно овладевает всем моим телом... Трактир, отец, белая вывеска, мои рукава — всё пахнет этим запахом, пахнет до того сильно, что я начинаю жевать. Я жую и делаю глотки, словно и в самом деле в моем рту лежит кусок морского животного...
Ноги мои гнутся от наслаждения, которое я чувствую, и я, чтобы не упасть, хватаю отца за рукав и припадаю к его мокрому летнему пальто. Отец дрожит и жмется. Ему холодно...
— Папа, устрицы постные или скоромные? — спрашиваю я.
— Их едят живыми... — говорит отец. — Они в раковинах, как черепахи, но... из двух половинок.
Вкусный запах мгновенно перестает щекотать мое тело, и иллюзия пропадает... Теперь я всё понимаю!
— Какая гадость, — шепчу я, — какая гадость!
Так вот что значит устрицы! Я воображаю себе животное, похожее на лягушку. Лягушка сидит в раковине, глядит оттуда большими блестящими глазами и играет своими отвратительными челюстями. Я представляю себе, как приносят с рынка это животное в раковине, с клешнями, блестящими глазами и со склизкой кожей... Дети все прячутся, а кухарка, брезгливо морщась, берет животное за клешню, кладет его на тарелку и несет в столовую. Взрослые берут его и едят... едят живьем, с глазами, с зубами, с лапками! А оно пищит и старается укусить за губу...
Я морщусь, но... но зачем же зубы мои начинают жевать? Животное мерзко, отвратительно, страшно, но я ем его, ем с жадностью, боясь разгадать его вкус и запах. Одно животное съедено, а я уже вижу блестящие глаза другого, третьего... Я ем и этих... Наконец ем салфетку, тарелку, калоши отца, белую вывеску... Ем всё, что только попадется мне на глаза, потому что я чувствую, что только от еды пройдет моя болезнь. Устрицы страшно глядят глазами и отвратительны, я дрожу от мысли о них, но я хочу есть! Есть!
— Дайте устриц! Дайте мне устриц! — вырывается из моей груди крик, и я протягиваю вперед руки.
— Помогите, господа! — слышу я в это время глухой, придушенный голос отца. — Совестно просить, но — боже мой! — сил не хватает!
— Дайте устриц! — кричу я, теребя отца за фалды.
— А ты разве ешь устриц? Такой маленький! — слышу я возле себя смех.
Перед нами стоят два господина в цилиндрах и со смехом глядят мне в лицо.
— Ты, мальчуган, ешь устриц? В самом деле? Это интересно! Как же ты их ешь?
Помню, чья-то сильная рука тащит меня к освещенному трактиру. Через минуту собирается вокруг толпа и глядит на меня с любопытством и смехом. Я сижу за столом и ем что-то склизкое, соленое, отдающее сыростью и плесенью. Я ем с жадностью, не жуя, не глядя и не осведомляясь, что я ем. Мне кажется, что если я открою глаза, то непременно увижу блестящие глаза, клешни и острые зубы...
Я вдруг начинаю жевать что-то твердое. Слышится хрустенье.
— Ха-ха! Он раковины ест! — смеется толпа. — Дурачок, разве это можно есть?
Засим я помню страшную жажду. Я лежу на своей постели и не могу уснуть от изжоги и странного вкуса, который я чувствую в своем горячем рту. Отец мой ходит из угла в угол и жестикулирует руками.
— Я, кажется, простудился, — бормочет он. — Что-то такое чувствую в голове... Словно сидит в ней кто-то... А может быть, это оттого, что я не... тово... не ел сегодня... Я, право, странный какой-то, глупый... Вижу, что эти господа платят за устриц десять рублей, отчего бы мне не подойти и не попросить у них несколько... взаймы? Наверное бы дали.
К утру я засыпаю, и мне снится лягушка с клешнями, сидящая в раковине и играющая глазами. В полдень просыпаюсь от жажды и ищу глазами отца: он всё еще ходит и жестикулирует...
Сноски
1 Голод (лат.).
Примечания
УСТРИЦЫ
Впервые — «Будильник», 1884, № 48 (ценз. разр. 6 декабря), стр. 585—586, с подзаголовком: Набросок. Подпись: А. Чехонте.
Включено, без подзаголовка, с небольшими поправками, в сборник «Пестрые рассказы», СПб., 1886. При подготовке второго издания сборника Чехов изъял из рассказа прямые обращения к читателю и внес в текст мелкие поправки. В таком виде рассказ был перепечатан во всех последующих изданиях сборника, а также в книге: Проблески. Сборник произведений русских авторов. М., 1895, стр. 271—275.
Вошел с небольшими исправлениями и сокращениями в издание А. Ф. Маркса.
Печатается по тексту: Чехов, т. III, стр. 196—200.
В юмористической литературе 1880-х годов не раз встречается анекдотическая история о простаке, который не знает, как обращаться с устрицами, и боится это показать. Такова одна из четырех миниатюр В. В. Билибина, объединенных названием «Сережки»:
«— Любите вы устрицы? — спросили раз у одного провинциала, приехавшего в Петербург.
— Ах, очень! — воскликнул он, стараясь состроить физиономию человека, понимающего толк в „хороших вещах“, — только... что у них внутри?.. Ведь морская вода, не правда ли?..» (см.: Любовь и смех. Веселый сборник. Соч. М. Грэк. СПб., 1882, стр. 63).
У Чехова комическая ситуация приобретает трагическое звучание. Еще за год до написания рассказа «Устрицы» в «Осколках московской жизни» возникает образ «сытых», чья степень пресыщения выражается в пристрастии к устрицам: «Поедают они у Оливье жирные, двухрублевые обеды, женятся на богатых купчихах, пьют монахор, глотают устриц... И устрицы лезут им в глотку! ‹...› Некогда им думать о каких-нибудь — фи! — пятидесяти, ста рублях! Они заняты своею сытостью. И устрицы лезут им в глотку!» («Осколки», 1883, № 43, 22 октября).
Сам Чехов относил рассказ «Устрицы» к числу «серьезных» этюдов (см. письмо к М. В. Киселевой от 29 октября 1886 г.). 18 января 1886 г., посылая В. В. Билибину «Устрицы» для сборника «Пестрые рассказы», он определил свою задачу как профессионально медицинскую — то есть, очевидно, как изображение физического и душевного самочувствия человека в состоянии крайнего истощения: «Один рассказец, не вошедший в транспорт, при сем прилагаю... Присовокупите его к общей массе... Прочтите его, если хотите: в этом рассказе я пробовал себя как medicus». Рассказ не встретил одобрения у Билибина; 22—23 января он писал Чехову: «Ваш транспорт с вырезками Лейкин получил, я ему передал очерк „Устрицы“ (который не лучше других Ваших рассказов)» (ГБЛ).
В. А. Гольцев в статье «А. П. Чехов. (Опыт литературной характеристики)» привел рассказ «Устрицы» как пример глубоко гуманного отношения к изображаемому; уже в ранних произведениях Чехова «чувствуется именно человек ‹...› Вспомните рассказ о том, как бедного, умиравшего с голоду ребенка два сострадательных господина в цилиндрах, потехи ради, обкормили устрицами...» («Русская мысль», 1894, № 5, стр. 43).
И. А. Бунин в своих воспоминаниях высоко оценил рассказ «Устрицы»; вместе с «Жалобной книгой» он стоит под 1884 годом в его списке: «Лучшие, по моему мнению, произведения Чехова» (ЛН, т. 68, стр. 677).
При жизни Чехова рассказ был переведен на болгарский, венгерский, немецкий, польский, румынский, сербскохорватский, словацкий, финский, чешский и шведский языки.
Почётный академик Императорской академии наук по разряду изящной словесности (1900—1902). Один из самых известных драматургов мира. Его произведения переведены более чем на сто языков. Его пьесы, в особенности «Чайка», «Три сестры» и «Вишнёвый сад», на протяжении более ста лет ставятся во многих театрах мира.
Почётный академик Императорской академии наук по разряду изящной словесности (1900—1902). Один из самых известных драматургов мира. Его произведения переведены более чем на сто языков. Его пьесы, в особенности «Чайка», «Три сестры» и «Вишнёвый сад», на протяжении более ста лет ставятся во многих театрах мира.
По слухам, Чехов мог делать предсказания, построенные на своих снах, и иногда удивлял собеседников точными пророчествами. Например, мог сказать незнакомому мужчине: «Я видел вас во сне, вы сломаете руку».
Однако сам Чехов публично отрицал существование сверхъестественных сил.
Кроме того, писатель интересовался спиритическими сеансами и иронически относился к ним, что отразил в своих произведениях, например в рассказе «На магнетическом сеансе».
В сеансах Юма принимали участие многие видные деятели культуры, искусства и литературы, оставившие свои воспоминания о столь необычных встречах.
Примером реакции на выступление Юма можно считать сатирическое описание его сеанса, сделанное одним из ведущих публицистов того времени - А.С. Сувориным. В статье «Сеанс с Юмом» Суворин описывает, как «весною 1872 г. познакомился с г. Юмом, знаменитым (медиумом) посредником между маленькими духами и большими людьми…». Свидетель пишет, что «медиум» предложил попробовать ему поднять стол, испробовать его тяжесть. Суворин был крайне удивлен, так как стол становился то тяжелым, то неимоверно легким. При этом он видел, что никто не прикасался к столу руками. Он стал заглядывать под стол, тщательно наблюдать за Юмом, но ничего не заметил. Затем Суворин описывает, как у присутствующих стали непроизвольно двигаться стулья. Публицист отмечает: «…Когда я участвовал в сеансе с Юмом и описывал этот сеанс, на меня накинулись литературные друзья мои, стараясь поднять на смех и Юма, и меня. Я благоразумно смолчал, ибо достаточно был убежден, что беседа о спиритизме нисколько не лучше беседы о земстве или о службе… Мнения своего на этот счет я не только не изменил, но даже утвердился в нем, ибо что может быть занимательнее душевных явлений…».
В конце статьи Суворин дает понять своим читателям, что все спиритические явления происходят по причине обмана или самообмана и он не претендует на научность подхода, высказывает только личное мнение, определяемое его личным опытом и здравым смыслом. Однако замечает, что «…нет… ничего занятнее спиритизма».
В личной библиотеке А.П. Чехова коллекции «Чеховский фонд» Таганрогского музея-заповедника хранится книга А.С. Суворина «Очерки и картинки: собрание рассказов, фельетонов и заметок Незнакомца» (издание Санкт-Петербургской типографии В.С. Балашева, 1875) с цитируемой выше статьей.
Следует заметить, что в спиритических сеансах принимали участие такие известные личности, как Ф.М. Достоевский и Н.С. Лесков. При этом Ф.М. Достоевский, посмотрев на спиритические сеансы собственными глазами, отнесся к ним весьма иронически.
А.П. Чехов также интересовался спиритическими сеансами, причём интерес этот был весьма неподдельным. Прознав о том, что его знакомая (А.И. Хрущёва-Сокольникова) лично принимала участие в подобном мероприятии, он обращается к брату Александру (ноябрь 1882 г.) с настоятельной просьбой: «Умоли описать тот спиритический сеанс, который она видела где-то, в Тульской губернии, кажется. Пусть опишет кратко, но точно: где? как? кто? кого вызывали? говорил ли дух? в какое время дня или ночи и как долго? Пусть опишет. Описание да потрудится прислать мне. Весьма нужно».
Вероятно, Антону Павловичу необходим был материал для написания рассказа на ставшую популярной тему спиритических сеансов. В итоге такой рассказ был написан, причём не один, в которых писатель иронизировал по этому поводу.
24 января 1883 г. в № 7 журнала «Зритель» появился рассказ А.П. Чехова «На магнетическом сеансе», в котором писатель едко высмеивает шарлатанов. А в 1884 г. был написан рассказ «Страшная ночь», где также описываются последствия спиритического сеанса: «Иван Петрович Панихидин побледнел, притушил лампу и начал взволнованным голосом: - Темная, беспросветная мгла висела над землей, когда я, в ночь под Рождество 1883 года, возвращался к себе домой от ныне умершего друга, у которого все мы тогда засиделись на спиритическом сеансе. «Жизнь твоя близится к закату... Кайся...» Такова была фраза, сказанная мне на сеансе Спинозой, дух которого нам удалось вызвать. Я не верю в спиритизм, но мысль о смерти, даже намек на нее повергают меня в уныние…»
В 1885 г. А.П. Чехов вновь обращается к теме спиритизма в рассказе «Нервы»: «Дмитрий Осипович Ваксин, архитектор, воротился из города к себе на дачу под свежим впечатлением только что пережитого спиритического сеанса… Сам Ваксин потребовал блюдечко и показал барышням, как нужно беседовать с духами. Вызвал он, между прочим, дядю своего Клавдия Мироновича и мысленно спросил у него: «Не пора ли мне дом перевести на имя жены?» - на что дядя ответил: «Во благовремении всё хорошо».
В юмористическом рассказе «Тайна», опубликованном в журнале «Осколки» в 1887 г., писатель смеётся над спиритами в лице статского советника Навагина. В начале рассказа Навагин в очередной раз обнаруживает на Пасху на листе визитёров подпись неизвестного Федюкова, который расписывается уже тринадцать лет, а его никто никогда не видел. Его жена-спиритка утверждает, что этот Федюков – дух. В конце концов, Навагин с помощью жены вызывает дух Федюкова. Герой становится спиритом и даже пишет свою спиритическую статью «И моё мнение». В тексте также упомянуты модные в то время разновидности эзотерических практик: «…Гипнотизм, медиумизм, бишопизм (бишопизм — от фамилии Бишопа – «всемирно известный чтец чужих мыслей», гастролировал в России в 1885 г.), спиритизм, четвёртое измерение и прочие туманы овладели им совершенно, так что по целым дням он, к великому удовольствию своей супруги, читал спиритические книги или же занимался блюдечком, столоверчениями и толкованиями сверхъестественных явлений». В конце концов выясняется, что Федюков все-таки существовал и это был местный дьячок.
В коллекции «Чеховский фонд» также хранятся Медиумические карты из семьи таганрожцев, с которыми семья Чеховых дружила. Поступили они в музей от Ольмезовой Евдокии Леонтьевны в 1978 г. Вероятно, что они использовались в спиритических сеансах и могли заменять медиума.
Как отмечал исследователь И.В. Китсинг «в России в XIX веке не существовало никакого запрета, ни формального, ни морального («внутреннего цензора») на описание в литературе магических или спиритических практик и ритуалов. Хотя они были «завезены из-за границы», но по существу и форме воспринимались как разновидность привычных для России языческих мистических, магических ритуалов, которые свободно сосуществовали с официальной религией и в повседневной реальности, и в литературе, занимая свою нишу в жизни».
Забавно, но спустя век ничего не изменилось. «Подчас внушение и прививка идей играет гораздо более видную роль, чем логическое убеждение. Всякий общавшийся с народом знает это хорошо по собственному опыту» - Владимир Михайлович Бехтерев (1857–1927) — русский медик-психиатр.
Жмайлова А.Г., хранитель музейных предметов коллекции «Чеховский фонд»
Перед смертью Чехов бредил, произнося слов "устрицы".
Позже, тело Чехова отправили в Россию в вагоне-холодильнике в надписью "Устрицы".Многие...
Сюжет: к бывшему чиновнику Лахматову, который выпивал в одиночестве, приходит чёрт и рассказывает о своих проблемах. Автор высмеивает пристрастие людей к алкоголю и порочность общества, которое даже чертей учит, как грешить.
Дата написания: 1886.
*** А ЕЩЕ Я ПОДУМАЛА, ЧТО ПИСАТЕЛИ НЕВЕРОЯТНО НАБЛЮДАТЕЛЬНЫЕ ЛЮДИ. НИЧТО НЕ ДОЛЖНО УСКОЛЬЗНУТЬ ОТ ИХ "ГЛАЗ", НАЧИНАЯ С ОКРУЖАЮЩЕГО МИРА И ЗАКАНЧИВАЯ МИМОЛЕТНО ПРОШЕДШЕЙ ФИГУРЫ. ВСЕ ЭТО ДОЛЖНО ХРАНИТЬСЯ В ПАМЯТИ И В НУЖНЫЙ МОМЕНТ ИЗВЛЕКАТЬСЯ ОТТУДА В МЕЛЬЧАЙШИХ ПОДРОБНОСТЯХ ВСЕОБЪЕМНО.
ЭТА ЗАДАЧКА, НА МОЙ ВЗГЛЯД, ПОСЛОЖНЕЕ КРИМИНАЛИСТИЧЕСКОЙ.