ИОСИФ БРОДСКИЙ ШУТИТ : ,,Мне снится рыба, плывущая по Волге, либо
по Миссисипи, сквозь века...,,.
..Теперь передо мной гондолы.
Вода напоминает доллар
своей текучестью и цветом
бутылочным....ИОСИФ БРОДСКИЙ
,,ЛЮДМИЛА ШТЕРН :,, ...Бродский очень любил Венецию. В Венеции и о Венеции он писал и стихи, и прозу, – замечательное эссе «Набережная Неисцелимых» и великолепные стихи.
Оказавшись в Венеции зимой 1974 года, он прислал своему другу Андрею Сергееву две новогодние открытки с видами Венеции и шутливыми стихами, оказавшимися трагически пророческими:
Хотя бесчувственному телу
равно везде... Но ближе к делу:
я вновь в Венеции — Зараза!
— Вы тут воскликнете, Андрей.
И правильно: я тот еврей,
который побывал два раза
в Венеции. Что в веке данном
не удавалось и славянам.
Я прилетел в Париж, который
завешен как тяжелой шторой,
лефтистами и прочей мразью:
мир, точно Сартр, окосел.
Провел там сутки, в поезд сел
и, вверив взор однообразью
окна, как недруг власти царской,
направился в предел швейцарский...
Тристан Тзара, Джеймс Джойс, другие
творцы (и жертвы) ностальгии
здесь пели о грядущих бурях
простейший применяя трюк:
немецкого не зная, Цюрих
они считали за цурюк.
Я ж, feeling strange, в таком пейзаже
не вышел из вагона даже.
Состав бежал быстрее лани.
В семь вечера я был в Милане.
Гулял по местному собору.
В музее видел Пиету —
не знаменитую опору
туризма местного, не ту,
что снята в каждом повороте, —
но смертный крик Буонаротти.
Теперь передо мной гондолы.
Вода напоминает доллар
своей текучестью и цветом
бутылочным. Фасад дворца
приятней женского лица.
Вообще не надо быть поэтом,
чтоб камень сделался объятьeм
приятнее, чем вещь под платьем.
Да убедят Вас эти строки,
что я преодолел пороки;
что сердце продолжает биться,
хоть вроде перестать пора;
что — факт, известный не вчера
— Ваш друг — плохой самоубийца;
что он, в пандан Царю Гороху,
свой срам не валит на эпоху.
Се, покидая черным ходом
текст, поздравляю с Новым годом
Вас, Вашу — in italian — bell’y-
Поздравив, падаю в кровать...
Хотя бесчувственному телу
равно повсюду истлевать,
лишенное родимой глины,
оно в аллювии долины
ломбардской гнить не прочь. Понеже
свой континент и черви те же.
Стравинский спит на Сан-Микеле,
сняв исторический берет.
Да что! Вблизи ли, вдалеке ли,
я Вашей памятью согрет.
Размах ее имперский чуя,
гашу в Венеции свечу я
и спать ложусь. Мне снится рыба,
плывущая по Волге, либо
по Миссисипи, сквозь века.
И рыба видит червяка,
изогнутого точно «веди».
Червяк ей говорит: «Миледи,
Вы голодны?» Не громче писка
фиш отвечает: «Non capisco».
[Внизу рисунок рыбы с сигаретой].
Машинка. Нортхэмптон.
ИОСИФ БРОДСКИЙ
1975 г.
Это стихотворение не опубликовано ни в одном из поэтических сборников Иосифа Бродского. Полный текст опубликован в книгe Андрея Сергеева "Omnibus" (М.: НЛО, 1997. С. 452 – 453).
Фотографии Вероники Шильц.
Фотограф Вероника Шильц.
АНДРЕЙ СЕРГЕЕВ :,,Бродский пришел ко мне на Малую Филевскую в начале 1964. Открываю дверь, вижу стоит ражий рыжий парень. Широкоплечий, здоровенный, внушающий доверие. Сует крепкую сухую ладонь — пожать одно удовольствие. До этого о Бродском я слышал сколько угодно. Фатально и довольно долго избегали меня его стихи. Сам я никаких усилий не делал, потому что хорошее — придет само. В Паланге в 1963 Найман похвалился, что у него с собой Бродский. Я тут же получил пухлую пачку листков и пошел на дюну читать.
«Холмы»,
«Черный конь»,
«Ты проскачешь во мраке...»,
«Я обнял эти плечи...»,
«Рождественский романс» и так далее...,,
Бродский говорил Соломону Волкову: "И в итоге за все время моих путешествий по Италии видел я там довольно мало. Потому что на полное усвоение увиденного у меня действительно уходило довольно-таки много времени и энергии. И я, в итоге, не думаю, что увиденное я понял. Не думаю, что я это знаю. Потому что за любым явлением культуры, будь то фасадик или там картинка, стоит масса информации, которую нужно усвоить. На каждый собор, на каждую фреску смотришь довольно долго и пытаешься понять: что же тут произошло, что вызвало к жизни это чудо? Подобные чувства у меня особенно сильны в Италии, поскольку это колыбель нашей цивилизации. Все прочее - вариации, причем не всегда удачные. А итальянские впечатления ты впитываешь с особой остротой, поскольку они относятся непосредственно к тебе, к твоей культуре. И этим нужно заниматься серьезно, а не скользить по поверхности. И у меня ощущение постоянное, что я всей этой массы информации усвоить и осознать не в состоянии". И думается именно в такие моменты и сочинялись строки:
сорвись все звезды с небосвода,
исчезни местность,
все ж не оставлена свобода,
чья дочь - словесность.
Она, пока есть в горле влага,
не без приюта.
Скрипи, перо. Черней, бумага.
Лети, минута.
Пьяцца Матте февраль 1981 И.Бродский.