Говорят, что Александр Габричевский, познакомившись с Бродским, сразу сказал:

"Это самый гениальный человек, которого я видел в жизни".
— "Побойся Бога, ответили окружающие, — ты видел Стравинского, Кандинского и даже Льва Толстого". — "Это самый гениальный человек, которого я видел в жизни", — невозмутимо повторил Габричевский.

Пора давно за все благодарить,
за все, что невозможно подарить
когда-нибудь, кому-нибудь из вас
и улыбнуться, словно в первый раз
в твоих дверях, ушедшая любовь,
но невозможно улыбнуться вновь.
Прощай, прощай — шепчу я на ходу,
среди знакомых улиц вновь иду,
подрагивают стекла надо мной,
растет вдали привычный гул дневной,
а в подворотнях гасятся огни.
— Прощай, любовь, когда-нибудь звони.
Так оглянись когда-нибудь назад:
стоят дома в прищуренных глазах,
и мимо них уже который год
по тротуарам шествие идет.
***
В былые дни и я пережидал
холодный дождь под колоннадой Биржи.
И полагал, что это — божий дар.
И, может быть, не ошибался. Был же
и я когда-то счастлив. Жил в плену
у ангелов. Ходил на вурдалаков.
Сбегавшую по лестнице одну
красавицу в парадном, как Иаков,
подстерегал.
Куда-то навсегда
ушло все это. Спряталось. Однако,
смотрю в окно и, написав ‘куда’,
не ставлю вопросительного знака.
Теперь сентябрь. Передо мною — сад.
Далекий гром закладывает уши.
В густой листве налившиеся груши
как мужеские признаки висят.
И только ливень в дремлющий мой ум,
как в кухню дальних родственников — скаред,
мой слух об эту пору пропускает:
не музыку еще, уже не шум.
***

М. Б.

В один из дней, в один из этих дней,
тем более заметных, что сильней
дождь барабанит в стекла и почти
звонит в звонок (чтоб в комнату войти,
где стол признает своего в чужом,
а чайные стаканы — старшим);
то ниже он, то выше этажом
по лестничным топочет маршам
и снова растекается в стекле;
и Альпы громоздятся на столе,
и, как орел, парит в ущельях муха; —
то в холоде, а то в тепле
ты все шатаешься, как тень, и глухо
под нос мурлычешь песни. Как всегда,
и чай остыл. Холодная вода
под вечер выгонит тебя из комнат
на кухню, где скрипящий стул
и газовой горелки гул
твой слух заполнят,
заглушат все чужие голоса,
а сам огонь, светясь голубовато,
поглотит, ослепив твои глаза,
не оставляя пепла — чудеса! —
сучки календаря и циферблата.

Но, чайник сняв, ты смотришь в потолок,
любуясь трещинок системой,
не выключая черный стебелек
с гудящей и горящей хризантемой.
Нам никогда не наговориться о нем, даже если мировая индустрия бродсковедения достигнет масштабов российской пушкинистики. 
Даже если будет составлен его хронограф на манер пастернаковского. Потому что кто еще в это время говорил, будто бы по высшему поручению, голосом Вселенной?
Или, как красиво сказал некий американский профессор в прощальном слове на панихиде, "Здесь приходили к нему слова, и он возвращал их в вечность произнесенными своим голосом".
Эта фраза красовалась на бронзовой дощечке на стене дома, где жил Бродский, в колледже.
Сейчас, по словам Льва Лосева, участок этот продан, дом снесут, а куда денется дощечка, никто не знает.
Но, как мы знаем от русских классиков, рукописи не горят, а слова, возвращенные вечности, никуда не исчезают.

Комментарии

  • 18 мая 07:56
    Человек огонь, человек гроза, человек - кипящий чайник . Был ко всему и на все готов, погубила зависть обделенных . Им не хотелось признавать ауру его таланта, даренную богом. . Вот , как перекати- поле, и гнали.. Только создал бог круглой землю. Чтобы можно было унестись в уголок любой вселенной. Был талант неистребим, прорывался к звездам. Так и оставил он свой звездный след в мировой литературе.
  • 18 мая 20:09
    Спасибо!
  • 18 мая 20:16
  • 19 мая 13:25
    Преклоняюсь пред поэзией Иосифа Бродского!
  • 25 мая 07:14
    Музыка не поддерживается
  • 25 мая 07:16
    Музыка не поддерживается
  • 18 июн 13:57
    Объект не найден, недоступен или удалён.