Лариса Миллер

Муса Джалиль — Когда она росла
Родилась беспомощным комочком,
Но растет и крепнет с каждым днем.
Голосок ее звенит звоночком,
В сердце откликается моем.
А бывает, иногда спросонок
Вдруг застонет бедный мой ребенок,—
Я дрожу, как будто надо мной
Разразился ливень ледяной.
Сорока болезнями готов я
Сам переболеть, перестрадать,
Только бы сберечь ее здоровье.
За нее мне жизнь не жаль отдать.
Улыбнется — все вокруг лучится,
А когда она каким-нибудь
Новым достиженьем отличится,
Радость так и распирает грудь.
Нынче вот сама дошла до двери
В первый раз… И я так горд теперь,
Будто бы она по меньшей мере
Мне открыла полюс, а не дверь.
С голубым сиянием во взоре —
До чего ж малютка хороша!
Как жемчужина в глубоком море,
Светится в глазах ее душа.
Этого сокровища хранитель —
Перед всем народом и страной
Я как гражданин и как родитель
Отвечаю за ее покой.
Пусть растет здоровой и цветущей!
Наши дети — родины весна,
Светлая надежда, день грядущий,
Нашего бессмертья семена.
В чистом сердце и в головке ясной,
В светло-голубых ее глазах
Вижу я полет мечты прекрасной,
Будущего силу и размах.
Мы покинем мир… Но наши дети
Сберегут сердец замолкших жар,
Пронесут сквозь даль десятилетий
Стяг побед — отцов и дедов дар.
Так, от поколенья к поколенью,
Тянутся единой цепи звенья,—
Здесь трудиться будет, как и я,
Дочь моя, кровиночка моя.
Не умру, дыханье краткой жизни
В ней я обновлю и повторю…
И приблизят юные к отчизне
Коммунизма светлую зарю.
Потому-то девочка родная
Мне дороже самого себя.
Как цветок, от стужи укрывая,
Берегу, ращу ее, любя…

Мама моя родила меня, сыном,
Но только родила меня ни в чем.
И вот лежал раздетый я — мужчина,
А женщины одетые кругом.
Эх, были б зубы — я бы крепко стиснул.
Слова бы знать — чего-нибудь сказал,
Но нет зубов и слов, и я не пискнул,
Чем очень удивил медперсонал.
Лежу молчу, как куколка в коробке,
Весь красный от обиды и стыда.
Но очень больно шлепнули по попке,
Не выдержал, заплакал я тогда.
Взглянул я на часы у акушерки
И вижу, до обеда долгий срок.
И взвесили меня, и сняли мерку,
А лучше б посадили на горшок.
Мне ярлычок на руку прицепили,
Что в нем, не дали даже прочитать.
Пеленкой туго-натуго скрутили –
Ногой не дрыгнуть, нос не почесать.
Мне толком рассмотреть не дали маму,
Боюсь, подменят, отдадут чужой.
Конечно же, я здесь хороший самый
И спрос, понятно, на меня большой.
В палату отнесли, а там девчонки
И даже, очень многие, не спят.
У некоторых мокрые пеленки,
Но чистый и такой приятный взгляд.
В глазах их столько нежности и ласки,
Но только я представиться хотел –
Суёт мне соску тетя в белой маске.
Так ничего сказать и не успел.
Ох, как же не люблю я соску эту,
Ее мне станут тыкать день и ночь.
Мне сделали молочную диету,
А я бы и борща поесть не прочь.
Я терпеливым был, не корчил рожи
И вот увидел мамочку свою.
Ух, до чего же мамы здесь похожи –
Все в белом, будто ангелы в раю.
И лишь моя — само очарование!
Пришла ко мне любовь, вот чудеса!
И назначать я начал ей свидания
Так часто, через каждых три часа.
И стала жизнь моя подобна чуду,
Судьбой своей доволен я вполне.
Знакомиться я завтра с папой буду;
Его в окно покажет мама мне.
Приятно будет с папой повидаться,
Он очень счастлив, видно по всему.
Посмотрим, как он будет улыбаться,
Когда я ночью спать не дам ему
Инет.

Лариса Миллер
***
На ручонке кусочек клеёнки,
На котором есть всё о ребёнке:
Рост и вес, имя мамы и пол.
В остальном новорождённый гол,
Разве что ярлычок на запястье,
Что ему нацепили на счастье,
Разве что жизни тканая нить,
Что ему позволяет гулить,
Что даёт ему шанс убедиться
В том, что стоило всё же родиться.
Ну хотя бы, чтоб голос подать,
Ну хотя бы, чтоб свет повидать,
Ну хотя бы, чтоб выбиться в люди
И мечтать вместе с ними о чуде.

Первее первого, первее
Адама, первенец, птенец,
Прими, не мучась, не робея
Небесной радуги венец.
Живи, дыши. Твоё рожденье,
Как наважденье, как обвал.
Тебе – снегов нагроможденье,
Тебе – листвы осенней бал,
И птичьи песни заревые,
И соло ливня на трубе,
И все приёмы болевые,
Что испытают на тебе.
Лариса Миллер

Браво Ларисе Миллер, прекрасная поэтика о главном!
Спасибо Лидия!