Александр Игнатьевич Молодчий (МОЛОДЧИЙ А.И. САМОЛЕТ УХОДИТ В НОЧЬ): "Не бездействовала и авиация врага. Фашисты совершали массированные налеты на сосредоточения наших войск и важные объекты, на крупные города нашей страны. Одним из важных аэродромов сосредоточения тяжелых бомбардировщиков гитлеровцев был аэродром Сеща. На подходах к крупной авиационной базе противник соорудил как бы стены из огня и металла, они превратили Сещу в крепость, неприступную с воздуха. И стены эти были не только непосредственно у аэродрома, но и на далеких подходах к нему. Десятки зенитных орудий различного калибра, истребители днем и ночью прикрывали авиационное логово. Попытки нашей авиации нанести ощутимые удары в дневное время были неудачными. Раньше еще кое-как прорывались к цели одиночные самолеты, используя облачность. Но в эти августовские дни, как назло, установилась длительная безоблачная погода. Аэродром нужно разбомбить во что бы то ни стало. Верховное Главнокомандование поставило эту трудную задачу перед авиацией дальнего действия Несколько полков, в том числе и наш, вели тщательную подготовку, чтобы нанести сильные удары по Сеще в ночное время. Важно было создать сложные условия для противовоздушной обороны фашистов. Командование наметило несколько сосредоточенных, массированных ударов. Наши бомбардировщики взлетели с разных аэродромов, естественно, кто раньше, кто позже, с тем что-бы к цели подойти одновременно, в узкой полосе и сжато по времени. Было предусмотрено и такое: те аэродромы, с которых могли взлетать истребители фашистов, блокировались специально выделенными самолетами. В их задачу входило воспрепятствовать взлету ночных истребителей. По таким аэродромам сбрасывались бомбы замедленного действия, которые взрывались одни через несколько мину г, другие - через несколько часов после падения. Эта тактика парализовала многие аэродромы. Чтобы бить врага наверняка, прицельно, впереди бомбардировочного эшелона были пущены самолеты - осветители цели. Они сбрасывали САБы, а мы - зажигательные. Навсегда запомнилась хорошая организация боевых действий. Цель было видно как днем. Наши штурманы-бомбардиры клали серии фугасных и зажигательных бомб по взлетному полю, стоянкам самолетов и различным складам. На земле все горело. В воздухе тоже был ад кромешный. Зенитные снаряды рвались на разных высотах, над фашистским аэродромом висела паутина трасс снарядов и пуль. Но на душе - восторг. Мы не боялись беспорядочного огня противника, а только опасались столкновения со своими бомбардировщиками, и, чтобы обезопасить полет, многие, пренебрегая встречей с истребителями, включили аэронавигационные огни, перемигивались посадочными фарами, пускали ракеты. Некоторые экипажи-смельчаки снижались над целью и поливали и без того горевший фашистский аэродром из своего бортового оружия. Уже после войны в одной из книжек мне довелось прочитать буквально следующее о бомбардировке Сещи. Будто бы комендант фашистской авиабазы похвалялся: "Надо стать птицей, чтобы залететь к нам". И вот, по убеждению автора, у нас в полку состоялся такой диалог: " - Вы разделяете это мнение, лейтенант? - обратился командир полка к Молодчему. Летчик уже несколько суток не уходил с аэродрома, беспредельно устал, но ответил: - Разрешите нам позывной "Сокол" - вот мы и станем птицами". Дальше в тексте идет высокопарный рассказ о нашем триумфальном налете на аэродром фашистов. Не знаю, как в отношении коменданта аэродрома, а я лично никогда такого не говорил. И вообще, подобный стиль не свойствен нам, летчикам. Позывной у меня был обычный, невычурный. Кажется, тогда "Индексом" меня окликали. А чаще мы в полете при боевой работе по номерам называли друг друга. Или же, что уж тут греха таить, в горячке боя, нарушая установленные правила, шпарили прямым текстом. Иногда и со словцом крепким. Было такое... " Родился 27 июня 1920 года в Луганске. В 1937 году поступил в Луганскую военно-авиационную школу, которую окончил в 1938 году. В годы войны воевал в составе 420 авиационного полка и 748 (2 гвардейского) авифционного полка (Авиация дальнего действия). Совершил 311 боевых вылетов (в т. ч. 287 ночных). Участвовал во многих бомбардировках крупных военных объектов врага. При выполнении боевых заданий налетал в общей сложности 600 тысяч километров. Около 190 тысяч километров пролетел самолет Молодчего над территорией врага, свыше 200 тонн бомб сбросил он на его различные военные и промышленные объекты. Награжден многими орденами и медалями. Звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда" (№ 546) Молодчиму Александру Игнатьевичу присвоено 22 октября 1941 года Указом Президиума Верховного Совета СССР. Второй медали "Золотая Звезда" удостоен 31 декабря 1942 года. После войны Александр Игнатьевич окончил Академию Генерального штаба и служил на ответственных должностях в ВВС. Атор книг "В пылающем небе", "Самолёт уходит в ночь". Получил звание генерал-лейтенанта авиации в 1962г. С 1965 г. в запасе. Имя А.Молодчего носит стратегический ракетоносец ТУ-160, поступивший на вооружение Российских ВВС в мае 2001 года. Бронзовый бюст дважды героя установлен в Луганске. Умер 9 июня 2002 года в г. Чернигове. Ефимов Александр Николаевич (А. Н. Ефимов Над полем боя. ): "Северо-западнее Брянска находился еще один фашистский аэродром с коротким плаванием Сеща. Маленький кружочек на карте давно привлекал внимание наших летчиков. Именно с этого аэродрома взлетали всем надоевшие воздушные разведчики противника и корректировщики артиллерийского огня. На Сеще базировалась и бомбардировочная авиация фашистов. Так что не удивительно, что этот аэродром беспокоил нас, как заноза. Но ударить как следует по Сеще раньше не хватало сил. Да и далековато было. Успешный налет на Шаталово показал, что летчики нашего соединения вполне подготовлены для решения сложных задач. Вскоре был получен приказ — нанести удар по аэродрому Сеща. В этом налете опять участвовала вся дивизия. От нашего полка две группы по шесть самолетов возглавлял майор Бондаренко. Когда объявили состав групп и ведущих, моя фамилия не была названа. Стало как-то не по себе. Еще не случалось у нас такого, чтобы летчики летели на задание, а командир оставался дома. Нет, здесь что-то не то! Прошу майора Карякина разрешить самому вести свою группу. — Ваших поведет Воздвиженский, — объяснил Василий Георгиевич. — А вы полетите в паре со мной. Задачу узнаете позже! Все. Теперь бесполезно настаивать. Ну да ладно! Лететь в паре с командиром — всегда интересно и поучительно. Весь вечер мы были заняты подготовкой к заданию. Обсуждали маршрут, особенно тщательно разбирали действия при подходе к цели и в начале атаки. Внимательно изучили фотопланшет аэродрома Сеща. Наметили, кому какую цель атаковать, как маневрировать, куда уходить после атаки. В конце дня командир полка собрал всех, и летчики еще раз обсудили в деталях порядок выполнения боевой задачи. Затем Карякин предоставил слово майору Бондаренко. Это был удивительно спокойный человек. Мы собирались громить аэродром Сеща — фашистское осиное гнездо. От одного сознания важности предстоящего полета по спине пробегали мурашки, а Михаил Захарович говорил с нами так спокойно и деловито, что можно было подумать, будто мы готовимся лететь туда с визитом вежливости. Представитель братского 172-го истребительного авиационного полка напомнил порядок встречи с истребителями сопровождения, назвал фамилии ведущих, хорошо нам известных летчиков. Они уже много раз сопровождали наш полк, и мы успели с ними подружиться. Закончена постановка задачи. Командир отпускает всех на отдых, кроме меня. — Останьтесь, Ефимов, — слышу его голос. Задача у нас оказалась простой. В паре с командиром нам предстояло провести разведку погоды на маршрутах полета для всех полков. Впрочем, дело это тоже важное: уметь разобраться в погоде, когда летит целое соединение. Утро 23 июня 1943 года выдалось хмурым. Изредка сеял мелкий дождь. Рыхлые серые облака низко висели над летным полем. По всему было видно, что вылет не состоится. Летчики собрались под плоскостями командирской машины и ожидали вызова на КП. Кто-то из молодежи стал сетовать на погоду: — Лететь бы надо, а ты сиди, как цыпленок, под крылом и кисни! — Да что ты ноешь! Война, что ли, кончается? Еще успеешь получить свою звезду! — успокоил его невысокий крепыш Миша Захаров. Его поддержали Леша Панфилов, Коля Киселев, Миша Пучков, Костя Среднев. Это [118] наши ветераны, обстрелянные бойцы, побывавшие в разных переделках, на которые так щедра была война. Я с капитаном Малинкиным иду мимо летчиков на КП. — Саня, заходи к нам! — слышу голос лейтенанта Бабкина. Никак не приучу его на службе обращаться по воинскому званию или хотя бы «товарищ командир». До чего же пронырливый этот лейтенант! Везде старается успеть, хочет знать — сорок вопросов сразу. Правда, ведомый он надежный. Не отстанет, не бросит. Настоящий щит, как говорят истребители. В ожидании сигнала на вылет на КП собралось все наше командование. Разговор не клеился. Офицеры перебрасывались односложными фразами, просто чтобы не молчать. Сигнал на вылет последовал так неожиданно, что сначала все с недоумением посмотрели на майора Полякова. Начальник штаба как-то почти шепотом произнес слово «вылет», продолжая слушать указания. Прижав одной рукой телефонную трубку, другой он показывал нам на дверь. Но никто но пошевелился. И только команда «По самолетам!» вывела нас из оцепенения. Пока летчики занимали свои места, мы с командиром полка, не задерживаясь на старте, парой пошли на взлет. Высоту набирали на маршруте. С удалением на запад облака поднимались выше и заметно редели. Кое-где в окна пробивалось клонившееся к закату солнце. Вот и линия фронта. Командир сообщает по радио погоду. А я уже мысленно представляю, как на аэродромах сейчас пойдут на взлет наши товарищи. Летим на запад, то и дело меняя курс. Здесь скоро будет наша дивизия. Выше нас вдруг проскочила четверка «мессеров». Командир резко накренил самолет и со снижением пошел в сторону лесного массива. Но противник не заметил нас. Зато мы увидели своих. Пересекая нам курс, в четкой колонне девяток под усиленным эскортом истребителей шли наши пикирующие бомбардировщики Пе-2. Теперь ясно, почему «мессерам» было не до нас. Берем обратный курс и на предельно малой высоте проходим линию фронта. И вот на встречных выше нас в знакомом нам боевом порядке проносится армада штурмовиков с синими коками [119] винтов — наш полк. Чуть в стороне — желтоклювые самолеты 312-го полка. Замыкает колонну 62-й полк — машины с красными коками винтов. — Счастливого полета, боевые друзья! Говорят, хуже всего ждать и догонять. Наверное, это правда. Томительно тянутся минуты. Ждем не только мы с командиром и начальником штаба. Весь аэродром в ожидании. Пора бы и появиться самолетам. Командир молчит, видно, нервничает, все чаще посматривает на часы. Вдруг над летным полем проносится на бреющем один наш штурмовик. Делает круг и приземляется. В конце пробега на самолете останавливается мотор. Бежим к экипажу. На плоскости стоит Коля Воздвиженский и кричит нам, понимая наше волнение: — Сели все! Посадку произвели на аэродроме у истребителей. Лететь домой не хватило горючего. Только майор Бондаренко сбит. Перетянул линию фронта и сел в поле. Оба живы. Сам видел: стоят со стрелком и машут шлемофонами... Мы облегченно вздохнули. Правда, потом нам стало известно, что сели, оказывается, не все". Ефимов Александр Николаевич - командир эскадрильи 198-го штурмового и штурман 62-го штурмового авиационных полков 233-й штурмовой авиационной дивизии 4-й воздушной армии 2-го Белорусского фронта. Родился 6 февраля 1923 года в селе Кантемировка (ныне посёлок городского типа Воронежской области) в семье железнодорожника. Русский. Член ВКП(б)/КПСС с 1943 года. В 1940 году окончил школу № 2 в городе Миллерово Ростовской области. В Красной Армии с 1941 года. В 1942 году окончил Ворошиловградскую военную авиационную школу пилотов. На фронтах Великой Отечественной войны с августа 1942 года. Участвовал в боях на Западном и 2-м Белорусском фронтах под Вязьмой, Смоленском, в Белоруссии, Польше и Германии как лётчик, командир звена, эскадрильи и штурман авиаполка 233-й штурмовой авиационной дивизии. К июлю 1944 года командир эскадрильи 198-го штурмового авиаполка (233-я штурмовая авиадивизия, 4-я воздушная армия, 2-й Белорусский фронт) старший лейтенант А.Н. Ефимов совершил 100 боевых вылетов на разведку и штурмовку войск, аэродромов, переправ и железнодорожных эшелонов противника. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 октября 1944 года за боевые подвиги, мужество и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими оккупантами Ефимову Александру Николаевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда" (№ 4845). 8 мая 1945 года штурман 62-го штурмового авиаполка А.Н. Ефимов совершил свой 222-й боевой вылет. Всего за годы войны им лично и в составе группы уничтожено 85 самолётов врага на аэродромах и 7 в воздушных боях, много живой силы и техники противника. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 18 августа 1945 года за героизм, мужество и отвагу, высокое боевое мастерство, проявленные при выполнении заданий командования, капитан Ефимов Александр Николаевич награждён второй медалью "Золотая Звезда". После войны А.Н. Ефимов занимал различные командные должности в ВВС СССР. В 1951 году он окончил Военно-воздушную академию, в 1957 году - Военную академию Генерального штаба. С марта 1969 года - первый заместитель главкома ВВС СССР. В 1975 году ему присвоено высшее воинское звание "маршал авиации". В 1984-1991 годах Ефимов А.Н. главнокомандующий Военно-воздушными силами - заместитель министра обороны СССР. Кандидат военных наук. Заслуженный военный лётчик. Лауреат Государственной премии СССР. Проживает в Москве. Посёлок Сеща расположен на автотрассе Брянск–Рославль в ста километрах от города Брянска. Это сельская местность, на сколько хватает глаз вокруг поля да леса, среди которых раскиданы мелкие посёлки и деревушки порою в две избы, причём некоторые из последних находятся в такой глуши, что там во время войны даже немцев не видели. Во время Великой Отечественной войны эта территория была занята немецко-фашистскими оккупантами, которым нужен был плацдарм для базирования своей авиации поближе к нашей столице, поэтому в Сеще развернулось строительство. При всей ненависти к захватчикам невозможно не восхищаться их организацией, ресурсами и ещё бог знает чем, название чему я не могу придумать. По ходу повествования, надеюсь, станет ясно, о чём я говорю. Судите сами: идёт война, немцы наступают, сегодня они на одной территории, завтра продвинулись вглубь ещё на сто километров, чудовищное напряжение людских и материальных ресурсов, спешка, непрерывные перебазирования, ничего постоянного, чемоданное настроение у личного состава, родная Германия с её заводами и рабочими, обеспечивающими войска, за тридевять земель. И в такой обстановке немцы умудряются построить аэродром с ОТАПЛИВАЕМОЙ бетонной взлётной полосой! Чтобы оценить уже только этот факт, нужно знать, что в России, похоже, до сих пор нет ни одного подобного! Возможно, я и не прав, но по крайней мере за 12 лет службы в авиации я о таких ни разу не слышал (у нас снег с ВПП сдувают, а лёд растапливают “жар-птицами”). Да о чём говорить, если сейчас, спустя полстолетия, на месте этого временного немецкого построили огромный постоянный аэродром для самых больших в мире самолётов – гордости России, а личный состав, их обслуживающий, спасается от мороза в вагончиках, которые отапливаются пылающим в вертикально установленной трубе с отверстиями в боковых стенках керосином, слитым тут же из топливных баков? Так вот, говорят, что протяжённость подземных коммуникаций (отопительных, а возможно и эвакуационных для лётчиков на случай бомбардировки аэродрома противником), проложенных немцами под аэродромом, составляет около сорока километров! Для отопления взлётно-посадочной полосы имелась специальная котельная. Увы, ни коммуникаций, ни котельной самому мне увидеть не довелось, об этом гласит Сещинская молва, но я склонен верить самым фантастическим легендам, поскольку слышал от людей, заслуживающих доверия, и более конкретные вещи. Где-то в начале семидесятых мой тесть, выпускник Иркутского, в то время ещё среднего авиационно-технического училища, лейтенантом приехал по распределению в Сещу и, как водится в нашей родной армии, вскоре был вместе с группой сослуживцев определён на копку траншей под фундамент какого-то ангара, постройка которого была запланирована начальством на территории аэродрома. Прокопав несколько метров, они наткнулись на какую-то бетонную плиту. Окапывание этой непонятной находки некоторое время продолжалось в надежде устранить препятствие, выковыряв его из земли, однако вскоре ребята поняли, что это не плита, а параллелепипед, уходящий вертикально в землю, причём на поверхности его была нанесена краской какая-то надпись на немецком языке. Знаний, чтобы самостоятельно определить, “шо це таке”, не хватило, да и строительство ангара срывалось, поэтому о находке было доложено “по команде”, т. е. последовательно всё более вышестоящему начальству. В итоге через некоторое время откуда-то прибыл некий майор КГБ или ещё бог знает какой службы (они же не представляются!), осмотрел сооружение и приказал закопать его и забыть о том, что кто-то что-то видел. Ангар построили в другом месте. К одной женщине, служившей по соседству со мной в штабе полка, лет десять назад как-то приехал в гости в отпуск её родственник, сотрудник некого геологоразведочного института. Отдых – отдыхом, но поскольку человек, видимо, увлекался своей работой, то он и в отпуск привёз с собой какой-то сканер, который, насколько я понимаю, был штатным инструментом, выданным по месту работы. Кроме того, не исключено, что этот человек не был обыкновенным, поскольку известно, что государственные изыскательные учреждения несмотря на свою официозность всё же приглашают на работу экстрасенсов, поскольку заинтересованы в результате изысканий, а если какой-нибудь лозоходец правильно указывает на месторасположение залежей руды или подземные источники, то и хрен с ним, что его методы работы не вписываются в официально утверждённые. И вот, погуляв в свободное время по военному городку и его окрестностям, этот товарищ вернулся вечером домой с набросками, где зарисовал обнаруженные им подземные объекты. Ими оказались никому не известные: склад артвооружения, расположенный под углом учебного корпуса, где ежедневно проходят занятия лётного состава; законсервированная немецкая электростанция под одним из дворов жилого городка рядом с медико-санитарной частью; залегающая на переменной глубине от 3-х до 6-ти метров подземная узкоколейная железная дорога, ведущая из городка к расположенной примерно в километре магистрали современной железной дороги (по которой, кроме дизелей местного сообщения, в частности, ходят поезда Рига – Воронеж и Адлер – Смоленск) и заканчивающаяся возле неё в районе пересечения с железной дорогой автодороги, ведущей к населённому пункту Радичи. Кроме того, по утверждению этого сотрудника, между двух мощных деревьев, растущих возле подземного командного пункта гарнизона (между КП и гарнизонным офицерским клубом) был захоронен немецкий генерал с золотыми часами на руке. Уж не знаю, как он мог это определить, но несмотря на все попытки вышеозначенной служащей РА инициировать раскопки в целях обнаружения исторических ценностей (интересно, как классифицировать потенциально опасный склад снарядов?), да и просто добиться у командования разрешения на эксгумацию означенного генерала, что было проще всего с технической точки зрения, положительный ответ так и не был получен. Схемы-зарисовки мест расположения обнаруженных подземных сооружений, естественно, со временем были утеряны (я лично просил ту женщину их разыскать, но было уже поздно), и всё замялось. В достоверности показаний того геологоразведчика можно было бы сомневаться, если бы не одно но… Гуляя по гарнизону, тот товарищ (который раньше в Сеще никогда не был и тем более не мог знать, как она выглядела полвека назад), сказал, что рядом с нынешним детским садом под землёй находятся подвалы старого кабака. Каково же было изумление одной пожилой женщины, выросшей в городке (с которой я вместе работал в конце девяностых), когда она об этом услышала, ведь она, когда ещё была молодой, работала в этом кабачке! Эта же женщина рассказала мне и ещё кое о чём. Когда-то давно, при очередной аварии на обветшавшем, построенном в первые послевоенные годы местном водопроводе, откапывая место неисправности, экскаватор повредил не обозначенную ни на каких планах и никому из местных инженеров не известную трубу, из которой хлынула сильным напором чистейшая ключевая вода. Вид трубы был очень странным, не характерным для отечественных подземных коммуникаций, встречающихся в данном районе – она была тщательно и многослойно заизолирована и выглядела как новая. Ждали, что течь воды из этой трубы прекратится, поскольку поблизости не было никаких неизвестных насосных станций, которые нельзя было бы отключить, но не тут-то было! Вода продолжала бить и заполняла котлован, мешая производству восстановительных работ. Надо было что-то предпринимать, и тогда не нашли другого выхода, нежели чем заглушить обнаруженный источник чурбачком и забетонировать для надёжности. Этим же летом начал подниматься уровень грунтовых вод, в результате чего постепенно оказались затопленными подвалы гаражей, расположенных поблизости на территории городка, а так же штатные бомбоубежища, возведённые в советские времена (см. фото). Трудно сказать, действительно ли так оно и было, и не было ли повышение уровня грунтовых вод связано, скажем, с засорением канализационных магистралей, отводящих бытовые стоки из жилого массива к очистным сооружениям, расположенным за территорией городка, слишком много времени прошло, да и не регистрировал никто хронологию подобных событий, но факт остаётся фактом: эти самые немцы кроме того, что захватили нашу территорию и построили на ней (надо понимать, за считанные месяцы) свои инженерные сооружения, как-то и когда-то (вот что меня больше всего поражает!) успели изучить такие до сих пор непостижимые вещи, как характер протекания грунтовых вод и подземных источников и использовать их в своих целях!!! Направление того трубопровода указывало, что он, возможно, был проложен для обеспечения охлаждения той самой подземной электростанции и, скорее всего, для снабжения кого-то питьевой водой. В общем одни загадки: откуда подавалась та вода и куда она уходила многие годы, пока не был нарушена сбалансированность системы? Кстати, те ребята, которые принимали участие в ремонте и перестройке подземного командного пункта, рассказывали, что пункт этот достался нам в наследство опять же от фрицев, и на нижнем его этаже раньше была дверь, ведущая в постепенно опускающийся в глубину тоннель, на полу которого, пока он ещё не уходил в воду, можно было встретить немецкие каски и бутылки из-под шнапса. Жутко интересно, конечно, было бы узнать, что там, дальше, но не было никакой гарантии, что немцы не устроили там какие-нибудь ловушки для посторонних, или, например, не заминировали тоннель перед отступлением. Посему вход в опасное подземелье по инициативе начальства был, как водится, замурован. Косвенным подтверждением того, что описанные подземные объекты действительно могли быть построены, являются рассказы старожилов о том, что во время оккупации на территории посёлка находился небольшой лагерь военнопленных, но самих пленных в светлое время суток практически не было видно, через населённый пункт же на работы их строем не водили. Куда могло деваться столько рабочих в разгар рабочего дня? Ну и напоследок о подземных сооружениях более молодых, но оттого не менее интригующих. Гуляя по гарнизону, можно обнаружить по дороге из городка на аэродром две выступающих холмиками из земли бетонных полусферы, уходящие вниз цилиндрами метра на три. Входы в эти бункера имеют весьма своеобразную форму (см. фото), полуразрушены, завалены всяким хламом, внутренности затоплены. На крыше по крайней мере одного из бункеров имеется вентиляционный люк, подступ изнутри к которому я постарался заснять. По словам всё той же сотрудницы, от которой я получил большую часть информации, когда-то этими развалинами были штатные полковые бомбоубежища, они содержались в идеальном состоянии, периодически приезжали с проверкой комиссии, и не дай бог что-то было в нарушение инструкций! Потом денег на содержание сего хозяйства стало не хватать, и оно пришло в упадок. Рядом с этими убежищами расположена сеть подземных ходов мелкого залегания, потолочные перекрытия которых во многих местах обрушились, образовав завалы, мешающие попыткам пройти по коридорам. Кроме того, там же есть ещё несколько подземных комнат с бетонными стенами, в одной из которых какое-то время существовала некая ночлежка. К той же категории относятся бункера в лесу на краю аэродрома, правда, в них уже заглянуть невозможно (всё засыпано землёй), а остаётся лишь догадываться о грандиозности сооружений по внешним признакам. Гулял я как-то по лесу в поисках грибов и вдруг вышел на выпуклую по центру полянку с какими-то буераками на периферии. В центре холма среди деревьицев на поверхность выступала верхняя часть бетонного купола. Представив, как его своды должны располагаться в округе, я подобрал арматурину и стал прощупывать местность, втыкая её в мягкую землю и ощущая, как всякий раз на одной и той же глубине (порядка 20 см) железный прут упирается в бетон. Прощупать удалось площадь метров 10 в диаметре. Рядом оказалось вот такое, поросшее сосенками, сооружение, по всей видимости, останки одного из входов. Увы, вид его не оставлял никаких надежд на продолжение исследований. В буераках обнаружилось обрушенное перекрытие бункера. Возможно, его размеры позволяли даже въезжать туда на машине, хотя следов подъездных путей я не нашёл. Кроме этого убежища в округе попадались и другие входы в некие подземные помещения, но составить о них какое-либо представление не представлялось уже никакой возможности ввиду засыпанности оных землёй. Иногда посреди лётного поля (ну это ещё куда ни шло), а то и в лесу можно наткнуться на аккуратненький бетонный колодец, пересекаемый возле дна каким-то кабелем. Куда идут эти кабели, кто их прокладывал? Один мой знакомый лётчик рассказывал, что как-то отлучившись со стоянки самолёта в кустики по большой нужде, он едва не провалился под землю в неизвестную полость. По-видимому, он набрёл на останки заброшенных укрытий для личного состава, никакой информации о которых я больше не встречал.
Войсковая часть 33712 (2916 авиационно-техническая
:Александр Панкрашов
Из воспоминаний советских лётчиков
Александр Игнатьевич Молодчий (МОЛОДЧИЙ А.И. САМОЛЕТ УХОДИТ В НОЧЬ):
"Не бездействовала и авиация врага. Фашисты совершали массированные налеты на сосредоточения наших войск и важные объекты, на крупные города нашей страны. Одним из важных аэродромов сосредоточения тяжелых бомбардировщиков гитлеровцев был аэродром Сеща. На подходах к крупной авиационной базе противник соорудил как бы стены из огня и металла, они превратили Сещу в крепость, неприступную с воздуха. И стены эти были не только непосредственно у аэродрома, но и на далеких подходах к нему. Десятки зенитных орудий различного калибра, истребители днем и ночью прикрывали авиационное логово.
Попытки нашей авиации нанести ощутимые удары в дневное время были неудачными. Раньше еще кое-как прорывались к цели одиночные самолеты, используя облачность. Но в эти августовские дни, как назло, установилась длительная безоблачная погода.
Аэродром нужно разбомбить во что бы то ни стало. Верховное Главнокомандование поставило эту трудную задачу перед авиацией дальнего действия Несколько полков, в том числе и наш, вели тщательную подготовку, чтобы нанести сильные удары по Сеще в ночное время. Важно было создать сложные условия для противовоздушной обороны фашистов. Командование наметило несколько сосредоточенных, массированных ударов. Наши бомбардировщики взлетели с разных аэродромов, естественно, кто раньше, кто позже, с тем что-бы к цели подойти одновременно, в узкой полосе и сжато по времени. Было предусмотрено и такое: те аэродромы, с которых могли взлетать истребители фашистов, блокировались специально выделенными самолетами. В их задачу входило воспрепятствовать взлету ночных истребителей. По таким аэродромам сбрасывались бомбы замедленного действия, которые взрывались одни через несколько мину г, другие - через несколько часов после падения. Эта тактика парализовала многие аэродромы.
Чтобы бить врага наверняка, прицельно, впереди бомбардировочного эшелона были пущены самолеты - осветители цели. Они сбрасывали САБы, а мы - зажигательные.
Навсегда запомнилась хорошая организация боевых действий. Цель было видно как днем. Наши штурманы-бомбардиры клали серии фугасных и зажигательных бомб по взлетному полю, стоянкам самолетов и различным складам. На земле все горело. В воздухе тоже был ад кромешный. Зенитные снаряды рвались на разных высотах, над фашистским аэродромом висела паутина трасс снарядов и пуль.
Но на душе - восторг. Мы не боялись беспорядочного огня противника, а только опасались столкновения со своими бомбардировщиками, и, чтобы обезопасить полет, многие, пренебрегая встречей с истребителями, включили аэронавигационные огни, перемигивались посадочными фарами, пускали ракеты. Некоторые экипажи-смельчаки снижались над целью и поливали и без того горевший фашистский аэродром из своего бортового оружия.
Уже после войны в одной из книжек мне довелось прочитать буквально следующее о бомбардировке Сещи. Будто бы комендант фашистской авиабазы похвалялся:
"Надо стать птицей, чтобы залететь к нам". И вот, по убеждению автора, у нас в полку состоялся такой диалог:
" - Вы разделяете это мнение, лейтенант? - обратился командир полка к Молодчему.
Летчик уже несколько суток не уходил с аэродрома, беспредельно устал, но ответил:
- Разрешите нам позывной "Сокол" - вот мы и станем птицами".
Дальше в тексте идет высокопарный рассказ о нашем триумфальном налете на аэродром фашистов.
Не знаю, как в отношении коменданта аэродрома, а я лично никогда такого не говорил. И вообще, подобный стиль не свойствен нам, летчикам. Позывной у меня был обычный, невычурный. Кажется, тогда "Индексом" меня окликали. А чаще мы в полете при боевой работе по номерам называли друг друга. Или же, что уж тут греха таить, в горячке боя, нарушая установленные правила, шпарили прямым текстом. Иногда и со словцом крепким. Было такое... "
Родился 27 июня 1920 года в Луганске. В 1937 году поступил в Луганскую военно-авиационную школу, которую окончил в 1938 году. В годы войны воевал в составе 420 авиационного полка и 748 (2 гвардейского) авифционного полка (Авиация дальнего действия). Совершил 311 боевых вылетов (в т. ч. 287 ночных). Участвовал во многих бомбардировках крупных военных объектов врага. При выполнении боевых заданий налетал в общей сложности 600 тысяч километров. Около 190 тысяч километров пролетел самолет Молодчего над территорией врага, свыше 200 тонн бомб сбросил он на его различные военные и промышленные объекты. Награжден многими орденами и медалями.
Звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда" (№ 546) Молодчиму Александру Игнатьевичу присвоено 22 октября 1941 года Указом Президиума Верховного Совета СССР.
Второй медали "Золотая Звезда" удостоен 31 декабря 1942 года.
После войны Александр Игнатьевич окончил Академию Генерального штаба и служил на ответственных должностях в ВВС. Атор книг "В пылающем небе", "Самолёт уходит в ночь". Получил звание генерал-лейтенанта авиации в 1962г. С 1965 г. в запасе. Имя А.Молодчего носит стратегический ракетоносец ТУ-160, поступивший на вооружение Российских ВВС в мае 2001 года. Бронзовый бюст дважды героя установлен в Луганске.
Умер 9 июня 2002 года в г. Чернигове.
Ефимов Александр Николаевич (А. Н. Ефимов Над полем боя. ):
"Северо-западнее Брянска находился еще один фашистский аэродром с коротким плаванием Сеща. Маленький кружочек на карте давно привлекал внимание наших летчиков. Именно с этого аэродрома взлетали всем надоевшие воздушные разведчики противника и корректировщики артиллерийского огня. На Сеще базировалась и бомбардировочная авиация фашистов. Так что не удивительно, что этот аэродром беспокоил нас, как заноза.
Но ударить как следует по Сеще раньше не хватало сил. Да и далековато было. Успешный налет на Шаталово показал, что летчики нашего соединения вполне подготовлены для решения сложных задач. Вскоре был получен приказ — нанести удар по аэродрому Сеща.
В этом налете опять участвовала вся дивизия. От нашего полка две группы по шесть самолетов возглавлял майор Бондаренко. Когда объявили состав групп и ведущих, моя фамилия не была названа. Стало как-то не по себе. Еще не случалось у нас такого, чтобы летчики летели на задание, а командир оставался дома.
Нет, здесь что-то не то! Прошу майора Карякина разрешить самому вести свою группу.
— Ваших поведет Воздвиженский, — объяснил Василий Георгиевич. — А вы полетите в паре со мной. Задачу узнаете позже!
Все. Теперь бесполезно настаивать. Ну да ладно! Лететь в паре с командиром — всегда интересно и поучительно.
Весь вечер мы были заняты подготовкой к заданию. Обсуждали маршрут, особенно тщательно разбирали действия при подходе к цели и в начале атаки. Внимательно изучили фотопланшет аэродрома Сеща. Наметили, кому какую цель атаковать, как маневрировать, куда уходить после атаки. В конце дня командир полка собрал всех, и летчики еще раз обсудили в деталях порядок выполнения боевой задачи.
Затем Карякин предоставил слово майору Бондаренко. Это был удивительно спокойный человек. Мы собирались громить аэродром Сеща — фашистское осиное гнездо. От одного сознания важности предстоящего полета по спине пробегали мурашки, а Михаил Захарович говорил с нами так спокойно и деловито, что можно было подумать, будто мы готовимся лететь туда с визитом вежливости.
Представитель братского 172-го истребительного авиационного полка напомнил порядок встречи с истребителями сопровождения, назвал фамилии ведущих, хорошо нам известных летчиков. Они уже много раз сопровождали наш полк, и мы успели с ними подружиться.
Закончена постановка задачи. Командир отпускает всех на отдых, кроме меня.
— Останьтесь, Ефимов, — слышу его голос.
Задача у нас оказалась простой. В паре с командиром нам предстояло провести разведку погоды на маршрутах полета для всех полков. Впрочем, дело это тоже важное: уметь разобраться в погоде, когда летит целое соединение.
Утро 23 июня 1943 года выдалось хмурым. Изредка сеял мелкий дождь. Рыхлые серые облака низко висели над летным полем. По всему было видно, что вылет не состоится. Летчики собрались под плоскостями командирской машины и ожидали вызова на КП. Кто-то из молодежи стал сетовать на погоду:
— Лететь бы надо, а ты сиди, как цыпленок, под крылом и кисни!
— Да что ты ноешь! Война, что ли, кончается? Еще успеешь получить свою звезду! — успокоил его невысокий крепыш Миша Захаров. Его поддержали Леша Панфилов, Коля Киселев, Миша Пучков, Костя Среднев. Это [118] наши ветераны, обстрелянные бойцы, побывавшие в разных переделках, на которые так щедра была война.
Я с капитаном Малинкиным иду мимо летчиков на КП.
— Саня, заходи к нам! — слышу голос лейтенанта Бабкина.
Никак не приучу его на службе обращаться по воинскому званию или хотя бы «товарищ командир». До чего же пронырливый этот лейтенант! Везде старается успеть, хочет знать — сорок вопросов сразу. Правда, ведомый он надежный. Не отстанет, не бросит. Настоящий щит, как говорят истребители.
В ожидании сигнала на вылет на КП собралось все наше командование. Разговор не клеился. Офицеры перебрасывались односложными фразами, просто чтобы не молчать.
Сигнал на вылет последовал так неожиданно, что сначала все с недоумением посмотрели на майора Полякова. Начальник штаба как-то почти шепотом произнес слово «вылет», продолжая слушать указания. Прижав одной рукой телефонную трубку, другой он показывал нам на дверь. Но никто но пошевелился. И только команда «По самолетам!» вывела нас из оцепенения.
Пока летчики занимали свои места, мы с командиром полка, не задерживаясь на старте, парой пошли на взлет. Высоту набирали на маршруте. С удалением на запад облака поднимались выше и заметно редели. Кое-где в окна пробивалось клонившееся к закату солнце.
Вот и линия фронта. Командир сообщает по радио погоду. А я уже мысленно представляю, как на аэродромах сейчас пойдут на взлет наши товарищи. Летим на запад, то и дело меняя курс. Здесь скоро будет наша дивизия.
Выше нас вдруг проскочила четверка «мессеров». Командир резко накренил самолет и со снижением пошел в сторону лесного массива. Но противник не заметил нас.
Зато мы увидели своих. Пересекая нам курс, в четкой колонне девяток под усиленным эскортом истребителей шли наши пикирующие бомбардировщики Пе-2. Теперь ясно, почему «мессерам» было не до нас. Берем обратный курс и на предельно малой высоте проходим линию фронта. И вот на встречных выше нас в знакомом нам боевом порядке проносится армада штурмовиков с синими коками [119] винтов — наш полк. Чуть в стороне — желтоклювые самолеты 312-го полка. Замыкает колонну 62-й полк — машины с красными коками винтов.
— Счастливого полета, боевые друзья!
Говорят, хуже всего ждать и догонять. Наверное, это правда. Томительно тянутся минуты. Ждем не только мы с командиром и начальником штаба. Весь аэродром в ожидании. Пора бы и появиться самолетам. Командир молчит, видно, нервничает, все чаще посматривает на часы.
Вдруг над летным полем проносится на бреющем один наш штурмовик. Делает круг и приземляется. В конце пробега на самолете останавливается мотор. Бежим к экипажу. На плоскости стоит Коля Воздвиженский и кричит нам, понимая наше волнение:
— Сели все! Посадку произвели на аэродроме у истребителей. Лететь домой не хватило горючего. Только майор Бондаренко сбит. Перетянул линию фронта и сел в поле. Оба живы. Сам видел: стоят со стрелком и машут шлемофонами...
Мы облегченно вздохнули. Правда, потом нам стало известно, что сели, оказывается, не все".
Ефимов Александр Николаевич - командир эскадрильи 198-го штурмового и штурман 62-го штурмового авиационных полков 233-й штурмовой авиационной дивизии 4-й воздушной армии 2-го Белорусского фронта.
Родился 6 февраля 1923 года в селе Кантемировка (ныне посёлок городского типа Воронежской области) в семье железнодорожника. Русский. Член ВКП(б)/КПСС с 1943 года. В 1940 году окончил школу № 2 в городе Миллерово Ростовской области. В Красной Армии с 1941 года. В 1942 году окончил Ворошиловградскую военную авиационную школу пилотов.
На фронтах Великой Отечественной войны с августа 1942 года. Участвовал в боях на Западном и 2-м Белорусском фронтах под Вязьмой, Смоленском, в Белоруссии, Польше и Германии как лётчик, командир звена, эскадрильи и штурман авиаполка 233-й штурмовой авиационной дивизии.
К июлю 1944 года командир эскадрильи 198-го штурмового авиаполка (233-я штурмовая авиадивизия, 4-я воздушная армия, 2-й Белорусский фронт) старший лейтенант А.Н. Ефимов совершил 100 боевых вылетов на разведку и штурмовку войск, аэродромов, переправ и железнодорожных эшелонов противника.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 октября 1944 года за боевые подвиги, мужество и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими оккупантами Ефимову Александру Николаевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда" (№ 4845).
8 мая 1945 года штурман 62-го штурмового авиаполка А.Н. Ефимов совершил свой 222-й боевой вылет. Всего за годы войны им лично и в составе группы уничтожено 85 самолётов врага на аэродромах и 7 в воздушных боях, много живой силы и техники противника.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 18 августа 1945 года за героизм, мужество и отвагу, высокое боевое мастерство, проявленные при выполнении заданий командования, капитан Ефимов Александр Николаевич награждён второй медалью "Золотая Звезда".
После войны А.Н. Ефимов занимал различные командные должности в ВВС СССР. В 1951 году он окончил Военно-воздушную академию, в 1957 году - Военную академию Генерального штаба. С марта 1969 года - первый заместитель главкома ВВС СССР. В 1975 году ему присвоено высшее воинское звание "маршал авиации".
В 1984-1991 годах Ефимов А.Н. главнокомандующий Военно-воздушными силами - заместитель министра обороны СССР. Кандидат военных наук. Заслуженный военный лётчик. Лауреат Государственной премии СССР. Проживает в Москве.
Посёлок Сеща расположен на автотрассе Брянск–Рославль в ста километрах от города Брянска. Это сельская местность, на сколько хватает глаз вокруг поля да леса, среди которых раскиданы мелкие посёлки и деревушки порою в две избы, причём некоторые из последних находятся в такой глуши, что там во время войны даже немцев не видели. Во время Великой Отечественной войны эта территория была занята немецко-фашистскими оккупантами, которым нужен был плацдарм для базирования своей авиации поближе к нашей столице, поэтому в Сеще развернулось строительство. При всей ненависти к захватчикам невозможно не восхищаться их организацией, ресурсами и ещё бог знает чем, название чему я не могу придумать. По ходу повествования, надеюсь, станет ясно, о чём я говорю.
Судите сами: идёт война, немцы наступают, сегодня они на одной территории, завтра продвинулись вглубь ещё на сто километров, чудовищное напряжение людских и материальных ресурсов, спешка, непрерывные перебазирования, ничего постоянного, чемоданное настроение у личного состава, родная Германия с её заводами и рабочими, обеспечивающими войска, за тридевять земель. И в такой обстановке немцы умудряются построить аэродром с ОТАПЛИВАЕМОЙ бетонной взлётной полосой! Чтобы оценить уже только этот факт, нужно знать, что в России, похоже, до сих пор нет ни одного подобного! Возможно, я и не прав, но по крайней мере за 12 лет службы в авиации я о таких ни разу не слышал (у нас снег с ВПП сдувают, а лёд растапливают “жар-птицами”). Да о чём говорить, если сейчас, спустя полстолетия, на месте этого временного немецкого построили огромный постоянный аэродром для самых больших в мире самолётов – гордости России, а личный состав, их обслуживающий, спасается от мороза в вагончиках, которые отапливаются пылающим в вертикально установленной трубе с отверстиями в боковых стенках керосином, слитым тут же из топливных баков? Так вот, говорят, что протяжённость подземных коммуникаций (отопительных, а возможно и эвакуационных для лётчиков на случай бомбардировки аэродрома противником), проложенных немцами под аэродромом, составляет около сорока километров! Для отопления взлётно-посадочной полосы имелась специальная котельная. Увы, ни коммуникаций, ни котельной самому мне увидеть не довелось, об этом гласит Сещинская молва, но я склонен верить самым фантастическим легендам, поскольку слышал от людей, заслуживающих доверия, и более конкретные вещи.
Где-то в начале семидесятых мой тесть, выпускник Иркутского, в то время ещё среднего авиационно-технического училища, лейтенантом приехал по распределению в Сещу и, как водится в нашей родной армии, вскоре был вместе с группой сослуживцев определён на копку траншей под фундамент какого-то ангара, постройка которого была запланирована начальством на территории аэродрома. Прокопав несколько метров, они наткнулись на какую-то бетонную плиту. Окапывание этой непонятной находки некоторое время продолжалось в надежде устранить препятствие, выковыряв его из земли, однако вскоре ребята поняли, что это не плита, а параллелепипед, уходящий вертикально в землю, причём на поверхности его была нанесена краской какая-то надпись на немецком языке. Знаний, чтобы самостоятельно определить, “шо це таке”, не хватило, да и строительство ангара срывалось, поэтому о находке было доложено “по команде”, т. е. последовательно всё более вышестоящему начальству. В итоге через некоторое время откуда-то прибыл некий майор КГБ или ещё бог знает какой службы (они же не представляются!), осмотрел сооружение и приказал закопать его и забыть о том, что кто-то что-то видел. Ангар построили в другом месте.
К одной женщине, служившей по соседству со мной в штабе полка, лет десять назад как-то приехал в гости в отпуск её родственник, сотрудник некого геологоразведочного института. Отдых – отдыхом, но поскольку человек, видимо, увлекался своей работой, то он и в отпуск привёз с собой какой-то сканер, который, насколько я понимаю, был штатным инструментом, выданным по месту работы. Кроме того, не исключено, что этот человек не был обыкновенным, поскольку известно, что государственные изыскательные учреждения несмотря на свою официозность всё же приглашают на работу экстрасенсов, поскольку заинтересованы в результате изысканий, а если какой-нибудь лозоходец правильно указывает на месторасположение залежей руды или подземные источники, то и хрен с ним, что его методы работы не вписываются в официально утверждённые. И вот, погуляв в свободное время по военному городку и его окрестностям, этот товарищ вернулся вечером домой с набросками, где зарисовал обнаруженные им подземные объекты. Ими оказались никому не известные: склад артвооружения, расположенный под углом учебного корпуса, где ежедневно проходят занятия лётного состава; законсервированная немецкая электростанция под одним из дворов жилого городка рядом с медико-санитарной частью; залегающая на переменной глубине от 3-х до 6-ти метров подземная узкоколейная железная дорога, ведущая из городка к расположенной примерно в километре магистрали современной железной дороги (по которой, кроме дизелей местного сообщения, в частности, ходят поезда Рига – Воронеж и Адлер – Смоленск) и заканчивающаяся возле неё в районе пересечения с железной дорогой автодороги, ведущей к населённому пункту Радичи. Кроме того, по утверждению этого сотрудника, между двух мощных деревьев, растущих возле подземного командного пункта гарнизона (между КП и гарнизонным офицерским клубом) был захоронен немецкий генерал с золотыми часами на руке. Уж не знаю, как он мог это определить, но несмотря на все попытки вышеозначенной служащей РА инициировать раскопки в целях обнаружения исторических ценностей (интересно, как классифицировать потенциально опасный склад снарядов?), да и просто добиться у командования разрешения на эксгумацию означенного генерала, что было проще всего с технической точки зрения, положительный ответ так и не был получен. Схемы-зарисовки мест расположения обнаруженных подземных сооружений, естественно, со временем были утеряны (я лично просил ту женщину их разыскать, но было уже поздно), и всё замялось. В достоверности показаний того геологоразведчика можно было бы сомневаться, если бы не одно но… Гуляя по гарнизону, тот товарищ (который раньше в Сеще никогда не был и тем более не мог знать, как она выглядела полвека назад), сказал, что рядом с нынешним детским садом под землёй находятся подвалы старого кабака. Каково же было изумление одной пожилой женщины, выросшей в городке (с которой я вместе работал в конце девяностых), когда она об этом услышала, ведь она, когда ещё была молодой, работала в этом кабачке!
Эта же женщина рассказала мне и ещё кое о чём. Когда-то давно, при очередной аварии на обветшавшем, построенном в первые послевоенные годы местном водопроводе, откапывая место неисправности, экскаватор повредил не обозначенную ни на каких планах и никому из местных инженеров не известную трубу, из которой хлынула сильным напором чистейшая ключевая вода. Вид трубы был очень странным, не характерным для отечественных подземных коммуникаций, встречающихся в данном районе – она была тщательно и многослойно заизолирована и выглядела как новая. Ждали, что течь воды из этой трубы прекратится, поскольку поблизости не было никаких неизвестных насосных станций, которые нельзя было бы отключить, но не тут-то было! Вода продолжала бить и заполняла котлован, мешая производству восстановительных работ. Надо было что-то предпринимать, и тогда не нашли другого выхода, нежели чем заглушить обнаруженный источник чурбачком и забетонировать для надёжности. Этим же летом начал подниматься уровень грунтовых вод, в результате чего постепенно оказались затопленными подвалы гаражей, расположенных поблизости на территории городка, а так же штатные бомбоубежища, возведённые в советские времена (см. фото). Трудно сказать, действительно ли так оно и было, и не было ли повышение уровня грунтовых вод связано, скажем, с засорением канализационных магистралей, отводящих бытовые стоки из жилого массива к очистным сооружениям, расположенным за территорией городка, слишком много времени прошло, да и не регистрировал никто хронологию подобных событий, но факт остаётся фактом: эти самые немцы кроме того, что захватили нашу территорию и построили на ней (надо понимать, за считанные месяцы) свои инженерные сооружения, как-то и когда-то (вот что меня больше всего поражает!) успели изучить такие до сих пор непостижимые вещи, как характер протекания грунтовых вод и подземных источников и использовать их в своих целях!!! Направление того трубопровода указывало, что он, возможно, был проложен для обеспечения охлаждения той самой подземной электростанции и, скорее всего, для снабжения кого-то питьевой водой. В общем одни загадки: откуда подавалась та вода и куда она уходила многие годы, пока не был нарушена сбалансированность системы?
Кстати, те ребята, которые принимали участие в ремонте и перестройке подземного командного пункта, рассказывали, что пункт этот достался нам в наследство опять же от фрицев, и на нижнем его этаже раньше была дверь, ведущая в постепенно опускающийся в глубину тоннель, на полу которого, пока он ещё не уходил в воду, можно было встретить немецкие каски и бутылки из-под шнапса. Жутко интересно, конечно, было бы узнать, что там, дальше, но не было никакой гарантии, что немцы не устроили там какие-нибудь ловушки для посторонних, или, например, не заминировали тоннель перед отступлением. Посему вход в опасное подземелье по инициативе начальства был, как водится, замурован.
Косвенным подтверждением того, что описанные подземные объекты действительно могли быть построены, являются рассказы старожилов о том, что во время оккупации на территории посёлка находился небольшой лагерь военнопленных, но самих пленных в светлое время суток практически не было видно, через населённый пункт же на работы их строем не водили. Куда могло деваться столько рабочих в разгар рабочего дня?
Ну и напоследок о подземных сооружениях более молодых, но оттого не менее интригующих. Гуляя по гарнизону, можно обнаружить по дороге из городка на аэродром две выступающих холмиками из земли бетонных полусферы, уходящие вниз цилиндрами метра на три. Входы в эти бункера имеют весьма своеобразную форму (см. фото), полуразрушены, завалены всяким хламом, внутренности затоплены.
На крыше по крайней мере одного из бункеров имеется вентиляционный люк, подступ изнутри к которому я постарался заснять.
По словам всё той же сотрудницы, от которой я получил большую часть информации, когда-то этими развалинами были штатные полковые бомбоубежища, они содержались в идеальном состоянии, периодически приезжали с проверкой комиссии, и не дай бог что-то было в нарушение инструкций! Потом денег на содержание сего хозяйства стало не хватать, и оно пришло в упадок. Рядом с этими убежищами расположена сеть подземных ходов мелкого залегания, потолочные перекрытия которых во многих местах обрушились, образовав завалы, мешающие попыткам пройти по коридорам. Кроме того, там же есть ещё несколько подземных комнат с бетонными стенами, в одной из которых какое-то время существовала некая ночлежка.
К той же категории относятся бункера в лесу на краю аэродрома, правда, в них уже заглянуть невозможно (всё засыпано землёй), а остаётся лишь догадываться о грандиозности сооружений по внешним признакам. Гулял я как-то по лесу в поисках грибов и вдруг вышел на выпуклую по центру полянку с какими-то буераками на периферии. В центре холма среди деревьицев на поверхность выступала верхняя часть бетонного купола. Представив, как его своды должны располагаться в округе, я подобрал арматурину и стал прощупывать местность, втыкая её в мягкую землю и ощущая, как всякий раз на одной и той же глубине (порядка 20 см) железный прут упирается в бетон. Прощупать удалось площадь метров 10 в диаметре.
Рядом оказалось вот такое, поросшее сосенками, сооружение, по всей видимости, останки одного из входов. Увы, вид его не оставлял никаких надежд на продолжение исследований.
В буераках обнаружилось обрушенное перекрытие бункера. Возможно, его размеры позволяли даже въезжать туда на машине, хотя следов подъездных путей я не нашёл. Кроме этого убежища в округе попадались и другие входы в некие подземные помещения, но составить о них какое-либо представление не представлялось уже никакой возможности ввиду засыпанности оных землёй.
Иногда посреди лётного поля (ну это ещё куда ни шло), а то и в лесу можно наткнуться на аккуратненький бетонный колодец, пересекаемый возле дна каким-то кабелем. Куда идут эти кабели, кто их прокладывал?
Один мой знакомый лётчик рассказывал, что как-то отлучившись со стоянки самолёта в кустики по большой нужде, он едва не провалился под землю в неизвестную полость. По-видимому, он набрёл на останки заброшенных укрытий для личного состава, никакой информации о которых я больше не встречал.