Когда-то звали меня, теперь не зовут. Тема была о роли мирян в Церкви. Так вот чудесная ведущая спрашивает: - Скажите, а какой должна быть христианская община в мегаполисе, в большом городе? Я задумался и ответил – никакой. Я сказал, что наши придумки, как нам организовать христианскую общинность так и останутся нашими придумками. Поэтому они не работают, потому что они просто придумки. Вот в нашем храме помещается примерно 200 человек – это у нас достаточно маленький храм по Петербургским меркам. Хорошо, у нас служат две литургии по воскресеньям и праздникам, получается еще 200 человек. Храм наш не битком, и плюс есть люди, которые приходят один-два раза в год или в будни. Допустим, 500 человек всего. Я не понимаю, как их физически организовать для какого-то совместного дела. Допустим, трапеза. У нас трапезы формируются на следующих принципах: клир, причт, трудящиеся в храме, поющие в храме, люди близкие к настоятелю, почетные гости. В самом большом классе в приходском доме на праздничных трапезах можно поместить не больше пятидесяти человек. Куда девать оставшихся 450? Как собрать 500 человек, чтобы вместе потрапезничать, вместе порадоваться? Как организовать 500 человек для совместного служения и доброделания? Как вообще вдруг взять и хотя бы раз в году собраться всем Большим Приходом на совместную молитву? Хорошо, допустим, в Мезени всего 30-50 человек в общине. Они могут организоваться. И поесть и поработать. А наши 500 – не могут. Выходит, что молитва Иисуса Христа к Отцу «Да будет все едино» остается тщетной? Она не работает в масштабах приходов больших городов? И, знаете, плодом моих рассуждений и поисков стало убеждение в том, что мы не там ищем. Мы ищем видимых воплощений того, что уже итак случилось невидимым образом. Общиной нас делает не собранность для молитвы или трапезы или для делания чего-то доброго в одном месте и в одно время. Собранием, экклесией, нас соделывает Христос. Мы, разбросанные по свету, атомизированные своим эгоизмом песчинки, собираемся у Чаши, отказываемся от своей греховной, то есть уводящей нас от Христа зацикленности на самом себе, от своей «я»-йности, открываем Христу свои сердца и соединяемся с Ним. Он становится нами, а мы становимся Им. Каждый из нас, каждый, по ошибке захотевший стать песчинкой, становится клеточкой – и клеточка с клеточкой, клеточка с клеточкой, клеточка с клеточкой врастаем в Христа, а Он врастает в нас. Он становится нами, а мы становимся им – Телом Христовым. И только в таком невидимом таинственном соединении происходит соединение истинное: наше с Ним, Его – с нами, а значит и наше каждого с каждым и друг с другом. Истинная экклесия, истинное единство – только во Христе. Только Он нами не тяготится. Только Он открыт всегда к соединению с нами, и только в Нем мы такое соединение обретаем, и с Ним и с другими такими же, как мы. Причем это не событие масштаба прихода. Наши пятьсот человек становятся едины не только друг с другом, а со всем христианским миром, наши мезенские немного унывающие от своей малочисленности тридцать или пятьдесят христиан возле чаши соединяются и с нашими пятьюстами каменноостровскими и с сотнями и десятками и тысячами, и миллионами – во всем мире. Если поверить еще, что и у католиков приобщаются истинному Телу Христову, то и с миллиардами. И все едины. И все во всем становится Христос. Не когда-то в далеком «там». Не когда-то. Христос дает нам обетование, что царствие Божие уже приблизилось, что уже и теперь у единой чаши, для всех Христиан – Христос есть всяческая во всем. Смысл не в том, чтобы каждый в своей норке возле своего настоятеля, а чтобы все вместе – весь мир, чтобы понимал, что он един только тем, когда он во Христе и Христов. Один мой знакомый никак не мог прийти в Церковь. Уже, вроде бы и крестился, и книжки христианские читал, а все не идет. И вот у него умирает мама, с которой он был очень близок. И он перед отпеванием идет и первый раз в жизни причащается. Он потом мне рассказывал. - Знаешь, возле чаши я понял вдруг, что мама не умерла, и что смерти нет. Что если мама сейчас со Христом, и если я сам сейчас соединяюсь со Христом. И все эти люди соединяются со Христом, то мы все одно! И нет ни разлук, ни расставаний, ни разделений. Если мы во Христе, то и Христос в нас – всяческая во всем. Илья Забежинский
Храм 102 база. Гюмри
Выступал я когда-то давно на радио «Град Петров».
Когда-то звали меня, теперь не зовут. Тема была о роли мирян в Церкви. Так вот чудесная ведущая спрашивает:
- Скажите, а какой должна быть христианская община в мегаполисе, в большом городе?
Я задумался и ответил – никакой. Я сказал, что наши придумки, как нам организовать христианскую общинность так и останутся нашими придумками. Поэтому они не работают, потому что они просто придумки.
Вот в нашем храме помещается примерно 200 человек – это у нас достаточно маленький храм по Петербургским меркам. Хорошо, у нас служат две литургии по воскресеньям и праздникам, получается еще 200 человек. Храм наш не битком, и плюс есть люди, которые приходят один-два раза в год или в будни. Допустим, 500 человек всего.
Я не понимаю, как их физически организовать для какого-то совместного дела.
Допустим, трапеза.
У нас трапезы формируются на следующих принципах: клир, причт, трудящиеся в храме, поющие в храме, люди близкие к настоятелю, почетные гости. В самом большом классе в приходском доме на праздничных трапезах можно поместить не больше пятидесяти человек. Куда девать оставшихся 450?
Как собрать 500 человек, чтобы вместе потрапезничать, вместе порадоваться? Как организовать 500 человек для совместного служения и доброделания? Как вообще вдруг взять и хотя бы раз в году собраться всем Большим Приходом на совместную молитву?
Хорошо, допустим, в Мезени всего 30-50 человек в общине. Они могут организоваться. И поесть и поработать. А наши 500 – не могут.
Выходит, что молитва Иисуса Христа к Отцу «Да будет все едино» остается тщетной? Она не работает в масштабах приходов больших городов?
И, знаете, плодом моих рассуждений и поисков стало убеждение в том, что мы не там ищем. Мы ищем видимых воплощений того, что уже итак случилось невидимым образом.
Общиной нас делает не собранность для молитвы или трапезы или для делания чего-то доброго в одном месте и в одно время. Собранием, экклесией, нас соделывает Христос.
Мы, разбросанные по свету, атомизированные своим эгоизмом песчинки, собираемся у Чаши, отказываемся от своей греховной, то есть уводящей нас от Христа зацикленности на самом себе, от своей «я»-йности, открываем Христу свои сердца и соединяемся с Ним. Он становится нами, а мы становимся Им. Каждый из нас, каждый, по ошибке захотевший стать песчинкой, становится клеточкой – и клеточка с клеточкой, клеточка с клеточкой, клеточка с клеточкой врастаем в Христа, а Он врастает в нас.
Он становится нами, а мы становимся им – Телом Христовым. И только в таком невидимом таинственном соединении происходит соединение истинное: наше с Ним, Его – с нами, а значит и наше каждого с каждым и друг с другом.
Истинная экклесия, истинное единство – только во Христе.
Только Он нами не тяготится. Только Он открыт всегда к соединению с нами, и только в Нем мы такое соединение обретаем, и с Ним и с другими такими же, как мы.
Причем это не событие масштаба прихода. Наши пятьсот человек становятся едины не только друг с другом, а со всем христианским миром, наши мезенские немного унывающие от своей малочисленности тридцать или пятьдесят христиан возле чаши соединяются и с нашими пятьюстами каменноостровскими и с сотнями и десятками и тысячами, и миллионами – во всем мире. Если поверить еще, что и у католиков приобщаются истинному Телу Христову, то и с миллиардами.
И все едины. И все во всем становится Христос.
Не когда-то в далеком «там». Не когда-то.
Христос дает нам обетование, что царствие Божие уже приблизилось, что уже и теперь у единой чаши, для всех Христиан – Христос есть всяческая во всем. Смысл не в том, чтобы каждый в своей норке возле своего настоятеля, а чтобы все вместе – весь мир, чтобы понимал, что он един только тем, когда он во Христе и Христов.
Один мой знакомый никак не мог прийти в Церковь. Уже, вроде бы и крестился, и книжки христианские читал, а все не идет. И вот у него умирает мама, с которой он был очень близок. И он перед отпеванием идет и первый раз в жизни причащается.
Он потом мне рассказывал.
- Знаешь, возле чаши я понял вдруг, что мама не умерла, и что смерти нет. Что если мама сейчас со Христом, и если я сам сейчас соединяюсь со Христом. И все эти люди соединяются со Христом, то мы все одно! И нет ни разлук, ни расставаний, ни разделений. Если мы во Христе, то и Христос в нас – всяческая во всем.
Илья Забежинский