Музыкальная классика

1 апр 2024

«Я никогда не мог разобраться, в чем же состоит мое истинное призвание, кто я — композитор, пианист или дирижер.

Эти сомнения преследуют меня и по сей день. Временами мне кажется, что я прежде всего композитор; иногда думаю, что способен только к игре иа фортепиано. Теперь, когда большая часть моей жизни уже позади, я постоянно терзаюсь подозрениями, что, выступая на многих поприщах, может быть, прожил жизнь не лучшим образом. Согласно русской пословице, я „погнался за тремя зайцами“. Могу ли я быть уверен, что убил хоть одного из них?»
Сергей Рахманинов
СЕРГЕЙ РАХМАНИНОВ(1 апреля 1873 — 28 марта 1943) - всемирно известный композитор, пианист, дирижёр.
Вечером 1 ноября 1941 года Рахманинов дал большой сольный концерт в Карнеги-Холл. В программах было написано, что весь денежный сбор передаётся для медицинской помощи Красной Армии.
После концерта композитора обступили журналисты. Рахманинов не любил рекламной шумихи, нервничал - беспокоился, что газетчики исказят его мысли, скажут то, о чём он даже не мыслил. Но корреспонденту нью-йоркского музыкального журнала удалось взять интервью у Сергея Васильевича.
Вопрос:
- Что должно быть содержанием музыкального творчества?
Сергей Васильевич Рахманинов:
- В музыке должны найти отражение родина композитора, его любовь, вера, впечатлявшие его книги, любимые картины. Она должна быть продуктом всей суммы жизненного опыта композитора. Изучите шедевры любого великого музыканта, и вы найдёте в них все аспекты его личности и окружающей среды...
В моих собственных сочинениях я не делал сознательных усилий быть оригинальным, или романтиком, или национальным, или каким-либо ещё. Я просто записывал на бумагу как можно естественнее ту музыку, которую слышал внутри себя. Я русский композитор, моя родина определила мой темперамент и мировоззрение. Моя музыка - детище моего темперамента, поэтому она - русская...
Это было сказано в то время, когда на первых полосах американских газет крупными буквами сообщалось о победах фашистских войск на Восточном фронте, когда гитлеровские танковые и пехотные дивизии вплотную подошли к Москве... Сергей Рахманинов с гордостью подчёркивал, что он русский композитор, ни на минуту не сомневаясь в богатырской силе своего народа.
19 ноября 1941 года Сергей Васильевич писал главе концертного бюро:
"Имею удовольствие вместе с ним прислать чек на 3.920 долларов на имя Виктора Федюшина, генерального консула СССР... Пожалуйста, объясните мистеру Федюшину, что я оставляю на его усмотрение, какого рода медикаменты и другое оборудование и товары должны быть куплены на эти деньги, но я был бы очень благодарен, если бы все купленные товары были переправлены в Россию в качестве подарка от меня. Это единственный путь, каким я могу выразить мое сочувствие страданиям народа моей родной земли за последние несколько месяцев".
18 марта 1942 года генеральный консул СССР в Нью-Йорке сообщал Рахманинову:
"Многоуважаемый Сергей Васильевич!
Ваше пожертвование было использовано на приобретение рентгеновского оборудования... Мы будем рады, если Вы напишете от себя письмо, которое мы отправим вместе с Вашим пожертвованием по адресу ВОКСа...".
С. В. Рахманинов написал:
"От одного из русских посильная помощь русскому народу в его борьбе с врагом. Хочу верить, верю в полную победу!
Сергей Рахманинов,
25 марта 1942 года".

Rachmaninoff plays Chopin Sonata in B-flat minor, op. 35
Из воспоминаний Фёдора Фёдоровича Шаляпина (1905-1992) - сына певца.
«Как-то однажды я задал ему вопрос, занимавший меня уже некоторое время: почему он, ещё в России, бросил дирижировать.
— Очень просто, Феденька, оркестровые музыканты народ особенный, они вам нарочно фальшивые ноты играют, проверяют ваш слух. Очень неприятно. А один раз даже один из музыкантов «Чижика» мне сыграл.
— Как же это «Чижика»? — не понял я.
— А вот, очень просто, так «Чижика» и сыграл.
Тогда я узнал ещё одну черту его характера, что если раз обидеть Сергея Васильевича — это значило потерять его навсегда.
Конечно, это была, вероятно, не единственная причина того, что он бросил дирижировать. Его независимый характер, быть может, тоже играл в этом роль. В своём искусстве он был человек, не идущий ни на какие компромиссы, человек, который не хотел и не мог ни от кого зависеть и был «свободным художником» в буквальном смысле этих двух слов».

«Когда Сергея Васильевича перевозили с вокзала в Лос-Анджелесе в госпиталь, я сопровождал его в больницу с Натальей Александровной. Уложили его в кровать. Вид у него был хороший, не больной. Он лишь волновался, что не может заниматься на рояле. Желая ободрить его, я ему говорил, что вот он поправится и опять будет играть.
— Нет, не в моём возрасте, Федя. В моём возрасте уже нельзя пропускать, — и, посмотрев на свои руки, сказал:
— Милые мои руки. Прощайте, бедные мои руки...
Наталья Александровна умно переменила разговор. Пришли доктора, и я вышел в коридор.
На следующий день я позвонил его доктору, князю Голицыну, и умолял его сказать мне, что он думает. Князь сказал мне по секрету, что он думает, что это рак. Как оказалось потом, он был прав, и несколько докторов потом подтвердили его мнение. Сергей Васильевич не знал, что он умирает. Наталья Александровна перевезла его из госпиталя домой и просила всех, кого допускали к его кровати, делать вид, что ничего опасного нет. Это радовало Сергея Васильевича, и он даже один раз встал с кровати и посидел полчаса в кресле. Но болезнь быстро прогрессировала, больной слабел, ничего не мог есть и только спал. Когда просыпался, охотно говорил с семьёй, друзьями и даже в это грустное время он иногда шутил.
Дни шли томительно долго. Я видел Сергея Васильевича каждый день. Он всё говорил:
— Вот, доктора говорят, что мне лучше, а я знаю, что мне хуже.
Он смутно догадывался о возможности смерти и волновался о своей дочери Татьяне, оставшейся во Франции и застигнутой там немецкой оккупацией. Сергей Васильевич крестил воздух в направлении Франции и говорил:
— Может, никогда её не увижу.
Наталья Александровна, несмотря на своё глубокое горе, замечательно скрывала всё и умело ободряла его.
Наступили самые тяжёлые дни, хотя Сергей Васильевич в момент пробуждения был ещё в полном сознании.
— Кто это всё играет? — спрашивал он, очнувшись. — Что это они всё играют?
Наталья Александровна убеждала его, что никто не играет, и тогда, как бы поняв, он говорил:
— А-а-а... Это, значит, у меня в голове играет...
Тут мне вспомнилось, что как-то раз я его спросил, как он пишет музыку, как происходит процесс сочинения и ясно ли он слышит её перед тем, как занести на бумагу? Сергей Васильевич ответил, что слышит.
— Ну, как же? — допытывался я.
— Ну, так, слышу.
— Где?
Сергей Васильевич сделал паузу и ответил:
— В голове.
Так и теперь, в эти последние дни он слышал, быть может, свою музыку.
— Только когда напишу на бумагу, перестанут играть, — добавил он тогда.
Теперь в комнату больного входили только Наталья Александровна, дочь Ирина и сестра Натальи Александровны. А я, приходя, сидел с кем-нибудь в столовой.
И вот пришёл тот день, когда я увидел Сергея Васильевича в последний раз живым, но умирающим. Он лежал исхудавший, заложив левую руку за голову (такова была его привычка лежать в кровати), и тяжело, медленно и редко дышал. Глаза его были закрыты. Сознание его оставило навсегда. Я нагнулся и поцеловал его красивые пальцы. Рука была холодная. «Прощай, драгоценный человек», — сказал я про себя.
На следующее утро Софья Александровна мне позвонила и сообщила, что ночью Сергей Васильевич скончался, не приходя в сознание».
Зарубежный период жизни Рахманинова
www.unification.com.au
#Рахманинов#шопен
•

Комментарии