ИМАМ

Англичане усердно чалму на него намотали
И старательно турки окрасили бороду хной,
И Коран ему дали, а главное, саблю из стали:
«Вот вам, горцы, имам, — он наместник Аллаха земной!»
И сперва эта сабля сынов Дагестана косила:
Горец, мол, непослушен и пред Шамилем виноват!
А потом занеслась она над сыновьями России:
Мол, рубите неверных, Шамиль объявил газават!
Что ж она принесла, «правоверная сабля имама»,
Что она охраняла и что берегла, для кого?
Разоренье и страх — для аулов, укрытых дымами.
Для бандитов — раздолье. «Для праведных мулл» – плутовство!
Что она охраняла? Ярмо непосильного гнета.
Черный занавес лжи, униженье, и голод, и страх.
Для посевов — пожары. Бесправье и тьму — для народа.
Для змеиных притонов — гнездовья в чеченских лесах.
Для убитых-могилы. Для раненых — смертные муки.
Для младенцев — сиротство. Для вдов — нескончаемый стон.
Для имама-то золото, что не вмещалось во вьюки
На семнадцати муллах, да славу, да семь его жен.
Что она охраняла, кровавая сабля имама?
Наши горы от пушкинских светлых и сладостных муз,
От единственной дружбы, что после, взойдя над веками,
Создала для народов счастливый и братский союз.
Что она охраняла? Имама чиновное право
Продавать толстосумам отчизну и оптом и врозь
И сынов Дагестана налево швырять и направо,
Под ободья английских, турецких, арабских колес.
А имам был готов, поднимаясь и в званьи, и в чине,
Кровь сынов Дагестана с землею смешать пополам...
Но объезженный конь захромал на Гунибской вершине,
И на сердце, на слабость стал сетовать старый имам.
Не за старость, однако, имаму прощенье досталось,
Не из жалости царь вместо крепкой петли и огня
Повелел обеспечить для пленника сытую старость
И откармливать стал его, как перед скачкой коня.
Он, России сынов порубивший на взгорьях немало,
К травоядству приведший сынов Дагестана в те дни,
Он, предатель, носивший меж горцами званье Имама
Был тому, кто в России царем назывался, сродни
Были руки обоих багровы от крови народной.
Горе сеяли оба, — и в том их сказалось родство:
«Будь, Шамиль дорогой, как душе твоей будет угодно,
Званым братом и гостем желанным двора моего!»
Так закончил имам двадцатипятилетие обмана,
Издыхать он и то не вернулся уже в Дагестан:
Труп чеченского волка, ингушского змея-имама,
Англичане зарыли в песчаный арабский курган.
Но цела еще сабля. Когда, словно эхо «Авроры»,
Раскатился в горах наступленья великого гул,
С этой саблей кровавой в мои посветлевшие горы
Снова сунулся Лондон, явился, как прежде, Стамбул...
Нацепил её, пузо свое опоясав ремнями,
Крупный овцевод, чтобы снова позвать в газават,
Но народ стал мудрее — конец самозваным имамам!
Знают горцы, что русский народ — и учитель и брат.
С коммунарами русскими шли партизаны нагорий,
Знамя счастья и дружбы они на Гуниб принесли,
Газаватчики точат и ныне, себе же на, горе,
Саблю ржавую ту за пределами нашей земли.
Но с великою дружбой счастливое время настало.
Тот, кто саблю поднимет на нашу семью, будет бит!
Так теперь говорят сыновья моего Дагестана.
Так вся наша Россия на всех языках говорит!
1951 г.
(Имам Шамиль
Расул Макашарипов: литературный дневник
Стихи Расула Гамзатова о Шамиле - ИМАМ)