Комментарии
- 20 июн 2023 15:12Зоя Сукманова
️
- 20 июн 2023 15:54СВЕТЛАНА ШЕВЦОВА
️
- 20 июн 2023 17:03Ольга Казарова
- 20 июн 2023 20:05татьяна салтыковаНичего подобного не читала. Но интересно-то как! Ведь все как в жизни!
- 21 июн 2023 09:54ГАЛИНА ПАЦЕВА( Бочкарева)Оказывается, что актеры еще те придурки!
- 21 июн 2023 10:58Гафия Тумаилова
️
️
️
- 21 июн 2023 16:02Елена Неожиданная
- 28 июн 2023 22:13Ирина Крупина
Для того чтобы оставить комментарий, войдите или зарегистрируйтесь
Filmoskoppoint - Фильмоскоп
В ночь на 16 августа 2017 года ушла из жизни мхатовская легенда, актриса, прослужившая в труппе 80 лет - Кира Головко (девичья фамилия Ивáнова).
В память об актрисе приведем несколько глав из книги ее мемуаров «Адмиральша», которую в 2012 году журнал «Театрал» выпустил совместно издательством «Искусство-XXI век» и МХТ им. Чехова.
Осенью 1937 года я увидела объявление о наборе во МХАТ – во вспомогательный состав. МХАТу требовалось всего четыре человека, но для того чтобы набрать этих четырёх человек, в просмотре участвовало всё руководство театра, кроме Станиславского, который болел и не выходил из дому. Конкурс – 637 человек на место. Вся улица перед театром была наполнена людьми.
Решила читать монолог Катерины из «Грозы», басню Крылова «Лиса» и стихотворение Светлова «Гренада».
Перед входом в аудиторию у меня задрожали коленки:
– Я прочту монолог Катерины, басню Крылова «Лиса» и… «Гренаду».
Наступила мёртвая тишина. И легендарный мхатовский педагог Василий Григорьевич Сахновский, обращаясь к Топоркову, сказал:
– Вась, ты знаешь такую басню Крылова «Лиса и Гренада»?
Приёмная комиссия рассмеялась, мне стало не так страшно. Успела прочитать только половину, и услышала:
Всё кончено: они даже басню не дослушали! Не помню, как вернулась домой. Ревела сутки напролёт, ничего не ела…
Мама не могла спокойно смотреть на мои страдания. На третий день она попросила у знакомой велюровые перчатки, модную шляпку и поехала в театр – узнать, будет ли набор в следующем году. А когда вернулась, отшвырнула шляпку в угол и сказала:
– Дура ты, дура, чего ревёшь? Тебя приняли.
Оказывается, мама встретила Массальского – подошла к нему поинтересоваться, есть ли смысл пытаться поступать в театральный институт, а он у неё спросил:
– Как зовут вашу дочь?
– Кира Иванова…
– Так мы ведь приняли вашу Киру. Кстати, куда она пропала?
Мхатовский стиль
После того, как я поступила во МХАТ, оставалось подождать несколько месяцев…
И вот долгожданный день. Я, уже как актриса, оказалась в лабиринте театральных коридоров. Никого нет, тишина. И вдруг – чудо! – поднимаюсь на третий этаж в репертуарную часть, а мне навстречу по узенькой лесенке спускается Василий Иванович Качалов. Меня охватила оторопь, я деликатно поздоровалась… Качалов остановился, оглядел меня и с восторженно-удивлённой интонацией произнёс:
– Кира Николаевна И-вá-но-ва!
Совет от Немировича-Данченко
Весной 1939 года мне поручили создавать в «Трёх сёстрах» закулисные шумы. А когда состоялась премьера и спектакль прочно вошёл в репертуар, за кулисами однажды появился Немирович-Данченко: заканчивался антракт, и он со своей бессменной секретаршей Ольгой Сергеевной Бокшанской спешил в зал. Вдруг Владимир Иванович остановился напротив меня и спросил:
– Вы кто?
Я растерялась и сказала:
– Я по… пожар, Владимир Иванович.
Бокшанская вмешалась в разговор:
– Это Кира – Кира Иванова, молодая артистка. Идёмте, Владимир Иванович, иначе я не успею усадить вас, как следует.
Немирович-Данченко засмеялся, погладил бороду и сказал:
– Как занятно. Когда вы станете большой актрисой, обязательно напишите в мемуарах о нашей встрече и главное, что вы в моём спектакле «Три сестры» играли Пожар.
Бокшанская не унималась:
– Ну, идёмте же скорее, Владимир Иванович.
И они ушли… Это было единственное моё личное общение с великим стариком.
«Меня щиплет Коренева»
Перед войной была я задействована в народной сцене в «Горе от ума».
– Иванова, почему вы прячетесь? Вам сшили красивое платье, сделали причёску, грим – пусть вас видят! – услышала я как-то голос второго режиссёра Елизаветы Телешевой.
Я засмущалась и сказала:
– Меня щиплет Лидия Михайловна Коренева.
– Что, что? – удивилась Телешева.
– Меня щиплет Лидия Михайловна, – повторила я в гробовой тишине.
В самом деле, у Кореневой был тот ещё характер, она недолюбливала многих артистов (особенно молодёжь) и очень оберегала свои костюмы, которые ей обшивали марлей, чтоб не пачкались до спектакля. После моих слов на сцену поднялся элегантный Виктор Яковлевич Станицын и поцеловал руку:
– Кира, поздравляю, вы нажили первого официального врага.
У меня затряслись коленки. Я чувствовала на себе взгляд Кореневой. Не помню, как закончилась репетиция – думала лишь о том, как теперь буду служить в театре. «Надо её избегать», – решила я, но на следующий же день лицом к лицу столкнулась в коридоре.
– Вы молодая актриса, многого в театре не знаете, и потому я должна с вами поговорить, – сказала она, указав на дверь своей гримёрки.
Как двоечница, я поплелась следом. А в гримёрке она устроила мне допрос – какие спектакли я смотрела и, главное, что думаю об игре того или иного артиста. И вдруг она очень ко мне расположилась. От этой встречи я могла ждать чего угодно, но то, что мы с ней найдём общий язык – никак не ожидала.
«Зачем ты обижаешь Хмелёва?»
Во время эвакуации МХАТ был в Саратове, мы репетировали «Трёх сестёр». Мои соседки по гримуборной (Галя Шостко, Лиза Ауэрбах, Тамара Михеева и Женя Петрова) о чём-то шептались, а потом вдруг говорят:
– Кира, ты что, с ума сошла? Зачем ты обижаешь Хмелёва?
Я покраснела. Хмелёв для меня – солнце. Я не то что обидеть, а лишний раз взглянуть на него боюсь. Но девчонки продолжали:
– Ты не отвечаешь на его поклоны.
– Нет, Кира, нет. Он сам говорил, что ты не здороваешься с ним.
И я прямиком помчалась на сцену, где шла репетиция «Трёх сестёр» с Николаем Павловичем в роли Тузенбаха. Как раз был перерыв, и он отдыхал в импровизированной гримёрке за занавесочками. Я деликатно постучалась, зашла и сходу стала говорить:
– Николай Павлович, этого не может быть, я всегда с вами здороваюсь. Как вы могли подумать? У меня интеллигентные родители…
Хмелёв удивлённо на меня посмотрел и решил, вероятно, что я над ним издеваюсь, хочу подчеркнуть своё «благородство». Он вскочил и сказал:
– Не хотите здороваться и не здоровайтесь!
Надел шляпу Тузенбаха (ему нужно было идти на сцену) и прямо истерически выкрикнул:
– И не здоровайтесь, но не срывайте мне репетицию!
Девки были в восторге, хотя, конечно, изобразили сочувствие на своих лицах:
– Ну, Кирка, как ты теперь жить будешь?
Переживала два дня. А потом поняла: надо писать заявление об уходе, поскольку из МХАТа всё равно меня выживут. О своём несчастье по возвращении в Москву рассказала только Зосе (Софья Станиславовна Пилявская. – В.Б.), с которой мы были дружны. Она ничего особенного не ответила, разве что попросила несколько дней не подавать заявление. Как потом я узнала, она тем же вечером всё пересказала Ольге Леонардовне Книппер-Чеховой, и Книппер, появившись в театре, первым делом позвала меня:
А потом погрозила мне пальчиком перед лицом:
– И никаких заявлений.
Приятельски шлёпнула меня по плечу, и мы попрощались. Думаете, у меня выросли крылья? Не то слово! У меня выросло шесть крыльев, и всё благодаря Зосе и Ольге Леонардовне.
Кого любил Станиславский
Сегодня имя Ивана Михайловича Кудрявцева (служил во МХАТе с 1924 по 1966 год. – В.Б.), к сожалению, почти забыто. Немногочисленные фильмы с его участием редко транслируются по телевидению, но, конечно, главные роли своей жизни он сыграл на мхатовской сцене, никогда не изменяя своему театру.
– Что вы сделали! – вздымал он руки к нему. – Да вы же меня разорили…
– Я за всё заплачу, – хладнокровно отвечал Кудрявцев. – Я посчитал, сколько у вас шариков…
– Сколько?! – орал потерпевший.
Здесь Иван Михайлович делал паузу, окидывал взглядом толпу, называл точное количество шаров и на глазах у изумлённой публики протягивал деньги.
А дальше нужно было смотреть за Кудрявцевым – он показывал, как извозчик испуганно крестится, потом сползает с облучка, обходит кругом свой экипаж и начинает материться.
Но самая занятная история с участием Кудрявцева произошла в годы войны. Ливанов и Кудрявцев заспорили, кого из них больше любил Станиславский.
– Не смей так говорить, – возмутился Ливанов.
В общем, заспорили. И то ли в шутку, то ли всерьёз Ливанов намеревался треснуть Кудрявцева по физиономии, но, как назло, в этот момент между ними оказался Грибов, у которого от удара из губы брызнула кровь. Ливанов не мог выдержать такой несправедливости и в ту же секунду побежал топиться в Москва-реку. Дело было на Ленинских горах, где отдыхали артисты, поэтому не ручаюсь, что всё происходило на трезвую голову. В итоге, Ливанов не утопился, но сломал ногу, а у Грибова распухло лицо… Потом Ливанов лежал в больнице с переломом, Грибов собрался его навестить, приехал, но в палату так и не вошёл – передал записочку:
– Боря, хотел тебя навестить, но в коридоре почувствовал, что мне не только смеяться трудно, но и улыбаться я не могу: болит щека.