22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война.
Тяжелая, кровопролитная и беспощадная, она продолжалась до 9 мая 1945 года. Мы публикуем фрагменты воспоминаний и писем сотрудников Ленинградской части Института этнографии АН СССР (ныне - МАЭ (Кунсткамера) РАН), живших в те годы, работавших и сохранивших для нас и уникальные коллекции Музея, и само историческое здание Петровской Кунсткамеры. Летом 1942 года часть сотрудников Института удалось эвакуировать в Ташкент. В блокадном Ленинграде работать в Кунсткамере остались 15 человек. «С лета 1942-го по 1944-й год в Ленинграде продолжали нести вахту 15 сотрудников Института: заведующий Отделом оформления Музея, ставший теперь Уполномоченным Президиума АН СССР, архитектор Р.И. Каплан-Ингель, старший научный сотрудник К.В. Вяткина, младшие научные сотрудники В.В. Антропова, В.В. Федоров, М.Д. Торэн, заведующая канцелярией А.Н. Калдыкина, комендант здания Е.А. Максимова, вахтеры А.Н. Макарова, О.П. Карманова и М.Т. Константинова, рабочие З.И. Каплан, П.Н. Артамонова и Н.В. Андросова, дворники М.В. Евстратова и Е.Е. Егорова. Именно им мы обязаны больше всего спасением здания Петровской Кунсткамеры и сокровищ Музея антропологии и этнографии. Разве не проявлением стойкости были бесстрашные ночные дежурства членов унитарной команды МПВО на чердаках и крышах здания Института?» Из воспоминаний Саула Матвеевича Абрамзона 18 октября 1943 года на крышу здания Главных фондов МАЭ попала зажигательная бомба. «Одна из зажигательных бомб, ударившись своей тыловой частью о крышу, пробила ее и упала в ящик с землей, разбрасывая в разные стороны не только огненные струи на довольно большое расстояние, но и какой-то очень едкий дым, который перехватывал дыхание. Пришлось надеть противогазы. Но и они не смогли защитить нас от ядовитого дыма. Создавалось трудное положение, так как этот дым заполнил все чердачное помещение. Однако мы заметили, что в верхних слоях он значительно плотнее (как мы потом узнали, это был фосфорный газ, от которого противогаз не мог защитить), поэтому решили приблизиться к бомбе ползком, по-пластунски. Бомба продолжала фонтанировать, огонь подбирался к двери соседнего помещения, ее обивка уже начинала обугливаться. Мне как-то удалось дотянуться до нее и открыть ее лопатой. Огонь сразу уменьшился и не мог уже достать до двери. Загорись дверь, огонь проник бы в помещение самих фондов. Тем временем бомба стала плавиться и деформироваться и превратилась в огнедышащую растекавшуюся массу, которая грозила прожечь тонкое деревянное перекрытие пола чердака. Под этим чердаком находилось помещение фондов Отдела Сибири, где на стеллажах до самого потолка хранились деревянные и берестяные коллекции. Поскольку песок и вода уже не помогали, пришлось пробовать другие способы тушения. Мы стали растаскивать и забивать лопатами это огненное месиво на части, не давая им подолгу оставаться на одном месте. Мы уже не думали о себе, о том, что можем отравиться ядовитым газом, — только бы поскорее потушить огонь, не дать возникнуть огромному пожару. А в некоторых местах доски и балки начинали уже обугливаться, загорелись стружка и мусор, которые оставались тут со времен строительства подсобной комнатушки. Мы не знали, что тушить в первую очередь — саму ли бомбу или новые очаги пожара. Испробовав все доступные средства и приемы, нам удалось в конце концов справиться с огнем. Сколько времени продолжалась эта схватка — не помню. Мы едва держались на ногах от усталости и сильного кашля, вызванного едким дымом. Однако сознание того, что коллекции Фондов были спасены, пожар не повредил помещения, а главное — жизнь нашей третьей дежурной — Екимовой — была спасена (в случае пожара ей вряд ли удалось бы выбраться со своего поста), придавало нам бодрости. Справившись со своим состоянием (дым стал постепенно улетучиваться через открытое слуховое окно), мы продолжали нести вахту…». Из воспоминаний Василия Васильевича Федорова «В одном из своих писем Каплан рассказывает, что при одном из обходов он с удивлением заметил стрелу, вонзившуюся в доски, закрывающие индийскую деревню в двухсветном индийском зале. Все эти подиумы были закрыты досками, что спасло их от повреждений, когда снаряд, разорвавшись, пробил крышу и осколки его вонзились в пол у подиума. Итак, в доску вонзилась стрела. Откуда? Неясно… И вот через несколько дней, проходя по галерее Миклухо-Маклая, Каплан обратил внимание на то, что меланезиец, стоявший в углу и натягивающий лук, опустил свое оружие и уже не держит стрелы. Оказалось, что от сотрясения палец у манекена обломился, тетива спустилась и стрела вылетела, очевидно, навстречу снаряду, вонзившись в тот же макет деревни, куда попали осколки снаряда. «Манекен выстрелил»... Этот анекдот войдет, я уверен, в историю Академии наук». Из письма Дмитрия Алексеевича Ольдерогге от 02.03.1943 г. #Кунсткамера #СохраняяКультуру #ДеньПобеды
Законсервированная экспозиция зала Америки
Музей антропологии и этнографии во время Великой Отечественной войны и блокады Ленинграда: вид с Университетской набережной.
Том Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, «пострадавший» от осколка вражеского снаряда.
Музей антропологии и этнографии (Кунсткамера)
22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война.
Тяжелая, кровопролитная и беспощадная, она продолжалась до 9 мая 1945 года. Мы публикуем фрагменты воспоминаний и писем сотрудников Ленинградской части Института этнографии АН СССР (ныне - МАЭ (Кунсткамера) РАН), живших в те годы, работавших и сохранивших для нас и уникальные коллекции Музея, и само историческое здание Петровской Кунсткамеры.
Летом 1942 года часть сотрудников Института удалось эвакуировать в Ташкент. В блокадном Ленинграде работать в Кунсткамере остались 15 человек.
«С лета 1942-го по 1944-й год в Ленинграде продолжали нести вахту 15 сотрудников Института: заведующий Отделом оформления Музея, ставший теперь Уполномоченным Президиума АН
СССР, архитектор Р.И. Каплан-Ингель, старший научный сотрудник К.В. Вяткина, младшие научные сотрудники В.В. Антропова, В.В. Федоров, М.Д. Торэн, заведующая канцелярией А.Н. Калдыкина, комендант здания Е.А. Максимова, вахтеры А.Н. Макарова, О.П. Карманова и М.Т. Константинова, рабочие З.И. Каплан, П.Н. Артамонова и Н.В. Андросова, дворники М.В. Евстратова и Е.Е. Егорова. Именно им мы обязаны больше всего спасением здания Петровской Кунсткамеры и сокровищ Музея антропологии и этнографии. Разве не проявлением стойкости были бесстрашные ночные дежурства членов унитарной команды МПВО на чердаках и крышах здания Института?»
Из воспоминаний Саула Матвеевича Абрамзона
18 октября 1943 года на крышу здания Главных фондов МАЭ попала зажигательная бомба.
«Одна из зажигательных бомб, ударившись своей тыловой частью о крышу, пробила ее и упала в ящик с землей, разбрасывая в разные стороны не только огненные струи на довольно большое расстояние, но и какой-то очень едкий дым, который перехватывал дыхание. Пришлось надеть противогазы. Но и они не смогли защитить нас от ядовитого дыма. Создавалось трудное положение, так как этот дым заполнил все чердачное помещение. Однако мы заметили, что в верхних слоях он значительно плотнее (как мы потом узнали, это был фосфорный газ, от которого противогаз не мог защитить), поэтому решили приблизиться к бомбе ползком, по-пластунски. Бомба продолжала фонтанировать, огонь подбирался к двери соседнего помещения, ее обивка уже начинала обугливаться. Мне как-то удалось дотянуться до нее и открыть ее лопатой. Огонь сразу уменьшился и не мог уже достать до двери. Загорись дверь, огонь проник бы в помещение самих фондов. Тем временем бомба стала плавиться и деформироваться и превратилась в огнедышащую растекавшуюся массу, которая грозила прожечь тонкое деревянное перекрытие пола чердака. Под этим чердаком находилось помещение фондов Отдела Сибири, где на стеллажах до самого потолка хранились деревянные и берестяные коллекции. Поскольку песок и вода уже не помогали, пришлось пробовать другие способы тушения. Мы стали растаскивать и забивать лопатами это огненное месиво на части, не давая им подолгу оставаться на одном месте. Мы уже не думали о себе, о том, что можем отравиться ядовитым газом, — только бы поскорее потушить огонь, не дать возникнуть огромному пожару. А в некоторых местах доски и балки начинали уже обугливаться, загорелись стружка и мусор, которые оставались тут со времен строительства подсобной комнатушки. Мы не знали, что тушить в первую очередь — саму ли бомбу или новые очаги пожара. Испробовав все доступные средства и приемы, нам удалось в конце концов справиться с огнем. Сколько времени продолжалась эта схватка — не помню. Мы едва держались на ногах от усталости и сильного кашля, вызванного едким дымом. Однако сознание того, что коллекции Фондов были спасены, пожар не повредил помещения, а главное — жизнь нашей третьей дежурной — Екимовой — была спасена (в случае пожара ей вряд ли удалось бы выбраться со своего поста), придавало нам бодрости. Справившись со своим состоянием (дым стал постепенно улетучиваться через открытое слуховое окно), мы продолжали нести вахту…».
Из воспоминаний Василия Васильевича Федорова
«В одном из своих писем Каплан рассказывает, что при одном из обходов он с удивлением заметил стрелу, вонзившуюся в доски, закрывающие индийскую деревню в двухсветном индийском зале. Все эти подиумы были закрыты досками, что спасло их от повреждений, когда снаряд, разорвавшись, пробил крышу и осколки его вонзились в пол у подиума. Итак, в доску вонзилась стрела. Откуда? Неясно… И вот через несколько дней, проходя по галерее Миклухо-Маклая, Каплан обратил внимание на то, что меланезиец, стоявший в углу и натягивающий лук, опустил свое оружие и уже не держит стрелы. Оказалось, что от сотрясения палец у манекена обломился, тетива спустилась и стрела вылетела, очевидно, навстречу снаряду, вонзившись в тот же макет деревни, куда попали осколки снаряда. «Манекен выстрелил»... Этот анекдот войдет, я уверен, в историю Академии наук».
Из письма Дмитрия Алексеевича Ольдерогге от 02.03.1943 г.
#Кунсткамера #СохраняяКультуру #ДеньПобеды