«Где был твой бог сынок?

» Неверующий военный хирург увидел душу бойца.
Дата: 21 августа 1986 года.
Место действия: ПХГ (Полевой Хирургический Госпиталь) № 774. Окрестности Кандагара, Афганистан. Операционная палатка.
Действующее лицо: Майор медицинской службы Андрей Георгиевич Павлов. 42 года. Военный хирург. Человек, для которого мир сузился до двух вещей: тела, которое можно починить, и тела, которое нельзя. Первое — работа. Второе — «Груз-200». В Бога он не верил. Он видел слишком много вскрытых грудных клеток и слишком мало чудес.
Часть 1. Конвейер Мяса
Павлов не спал сорок часов. В операционной палатке стояла густая, как сироп, жара, смешанная с запахом йода, сгоревшей плоти и близкой смерти. Он работал как автомат. Его руки, забрызганные чужой кровью, двигались с механической точностью. Зажим. Скальпель. Тампон. Шов. Для него люди давно перестали быть людьми. Они были набором повреждений. «Осколочное в брюшную полость». «Травматическая ампутация конечности». «Пневмоторакс». Он был не врачом, а первоклассным механиком по ремонту порванного человеческого мяса.
Его цинизм был его броней. Он не позволял себе думать об именах, о матерях, ждущих писем, о том, какими эти мальчишки были до того, как их привезли на его стол. Иначе можно было сойти с ума.
— Следующий! — бросил он, не поворачиваясь, сбрасывая окровавленные перчатки.
Привезли нового. Вертолет только что сел. Мальчишка, совсем ребенок. Лет 18, не больше. Белобрысый, с беспомощно раскинутыми руками. На брезентовых носилках под ним расплывалось огромное темное пятно. Медсестра быстро срезала остатки гимнастерки.
— Костя Верещагин, рядовой. Проникающее в грудь. Давление сорок на ноль.
Павлов взглянул на рану и мысленно поставил диагноз: «Не жилец». Но протокол есть протокол. Надо бороться до последнего щелчка тумблера на дефибрилляторе.
— На стол. Готовьте к интубации. Кровь!
Он склонился над пареньком. Глаза пацана были открыты. Мутные от боли, они смотрели куда-то сквозь брезентовый потолок палатки. Губы едва шевелились. Павлов наклонился, чтобы расслышать.
— Господи... помилуй... мама...
Хирург поморщился. «Еще один. Молятся, когда уже поздно. Где твой Бог был полчаса назад, в пыли под огнем, сынок?» —
пронеслось в его усталом мозгу. Он положил тяжелую ладонь на плечо солдата.
— Тихо, боец. Сейчас мы тобой займемся. Поспи.
Часть 2. Нулевые Показатели
Они боролись за него двадцать минут. Это был адский, кровавый танец. Павлов работал с холодной яростью, пытаясь обмануть смерть. Но осколок прошел навылет, разорвав аорту. Кровь лилась быстрее, чем они успевали ее вливать.
Сердце Кости Верещагина остановилось.
Монотонный, пронзительный писк кардиомонитора разрезал гудение генератора.
Прямая зеленая линия. Финал.
Павлов выпрямился. Он сделал всё, что мог. Еще одна единица для графы «Безвозвратные потери». Еще один номер для цинкового ящика. Он посмотрел на мертвое тело паренька на столе. Закончился. Сломался. Всё.
И в этот момент произошло то, что раскололо жизнь майора Павлова на «до» и «после».
Это был тот самый Невозможный Момент. Тот крючок, который вырвал его из материального мира.
Писк монитора оборвался. В наступившей тишине хирургическая лампа над столом вдруг показалась тусклой, а вся палатка наполнилась странным, холодным озоновым светом, который не исходил ниоткуда.
Прямо над телом убитого солдата, из воздуха, соткалось сияние. Оно уплотнилось, обретая форму. Это не был ангел с крыльями из дешевых книжек. Это была точная, абсолютно идентичная копия рядового Кости Верещагина. Но только не из мяса и крови. Он был соткан из чистого, мягкого, золотистого света. Целый. Невредимый. В идеально чистой и выглаженной форме.
Павлов застыл. Скальпель выпал из его ослабевших пальцев и с оглушительным звоном ударился об кафельный пол. Он не мог дышать.
Светящийся солдат, словно не замечая суеты вокруг, медленно встал. Он не поднялся с операционного стола — он прошел сквозь него, выпрямился во весь свой юный рост. Затем он повернулся лицом не к Павлову, а к брезентовому потолку, как будто смотрел сквозь него на что-то безмерно великое. И в идеальной, звенящей тишине он вскинул руку к сияющему виску, отдавая четкий, безупречный воинский салют.
В голове Павлова, громче любого крика, без единого звука, прозвучал ясный и четкий рапорт: «Рядовой Верещагин по Вашему приказанию для дальнейшего прохождения службы прибыл!»
А потом он просто растаял. Исчез. И снова завыла жара, загудел генератор, а на столе лежало лишь остывающее тело мертвого мальчика.
Часть 3. Крах Системы
— Андрей Георгиевич, вам плохо? — голос медсестры вырвал его из оцепенения. Она смотрела на него с тревогой, не понимая, почему опытный хирург уронил инструмент и смотрит в пустоту с лицом человека, увидевшего призрака.
Ни она, ни ассистент ничего не видели. Это было предназначено только ему.
«Галлюцинация, — билась в черепе отчаянная мысль. — Переутомление. Гипоксия мозга от стресса». Но его разум, тренированный на точности, кричал ему, что это была не галлюцинация. Это было событие. Реальное, как порез скальпелем.
Он не мог заставить себя подписать свидетельство о смерти. Рука, которая час назад вскрывала грудную клетку, теперь дрожала так, что он не мог удержать ручку. Какой смерти? Он только что видел, как этот солдат отправился на новую службу.
Павлов молча вышел из палатки. Он стоял под безжалостным афганским солнцем и смотрел на живых солдат, снующих по базе. Он больше не видел их как ходячие мешки с костями и кровью. Внутри каждого из них, он теперь это знал, он это видел, находилось нечто светоносное. Бессмертный солдат, ждущий своего приказа.
Через два дня майора Павлова эвакуировали в Ташкентский госпиталь с диагнозом «острое боевое истощение нервной системы». Он больше никогда не брал в руки скальпель. Он не мог резать оболочку, зная с абсолютной уверенностью, что находится внутри.
Часть 4. Вывод
Что это было? Для чего убежденному цинику и материалисту было дано это Невозможное Свидетельство?
Господь не стал спорить с майором Павловым. Он не посылал ему проповедников. Он просто показал ему один кадр из реальности, которая существует за пределами нашего зрения. Он показал ему не смерть, а «демобилизацию» души из израненного тела. Перевод в другую, вечную Воинскую Часть.
Молитва восемнадцатилетнего мальчика была не просьбой о спасении тела. Это был сигнал готовности. «Господи, помилуй» — это не крик отчаяния. Это пароль для перехода через линию фронта между жизнью и смертью.
Атеист-хирург, который считал себя последней инстанцией, решающей, жить человеку или умереть, стал свидетелем того, как душа отдает рапорт Главнокомандующему, для Которого нет ни мертвых, ни живых, а есть лишь находящиеся на службе.
С того дня для Павлова мир перевернулся. Он понял, что его работа была не в том, чтобы спасать тела от смерти, а в том, чтобы дать душе еще несколько дней, месяцев или лет земной службы перед тем, как она отправится домой.
Это рапорт, которого не было ни в одном штабном архиве. Но это свидетельство навсегда записано в вечности. И оно задает вопрос каждому из нас: когда придет твой час, будешь ли ты готов отдать салют?
АВТОР: Сергий Вестник