Комментарии
- 20 ноя 2020 17:37Алла ЗыбайлоИСТОРИЯ ОДНОГО ШЕДЕВРАИСТОРИЯ ОДНОГО ШЕДЕВРА УЛИЧНАЯ ДЕВКА МЕЖДУ ФРАНТАМИ В ГАЛСТУКАХ В середине мая 1863 года в дополнительных залах парижского Салона открылся знаменитый Салон Отверженных, где художники, чьи полотна были не приняты жюри, могли с од...OK.RU
- Савельева ОльгаКомментарий удалён.
- 24 дек 2020 09:29Vineta Mosina (Nikandrova)
Для того чтобы оставить комментарий, войдите или зарегистрируйтесь
АРТ ЛАБИРИНТЫ истории
:Алла Зыбайло
ИСТОРИЯ ОДНОГО ШЕДЕВРА
"ОЛИМПИЯ" Эдуарда Мане. Самая скандальная картина XIX века.
В 1874 году Эдуард Мане категорически отказался участвовать в Первой выcтавке импрессионистов. Некоторые искусствоведы видят в этом нежелание художника осложнять отношения с официальным парижским Салоном и навлекать на себя новые нападки критиков. Однако другие исследователи творчества Мане (в частности, А. Барская) считают, что была и другая, не менее существенная причина. Среди выставленных работ находилась картина П. Сезанна «Современная Олимпия», на которой тоже была изображена обнаженная женщина: черная служанка сняла с нее последние одежды, чтобы представить ее респектабельному гостю. Эдуард Мане воспринял картину Сезанна как пасквиль на свою «Олимпию» и был глубоко задет столь откровенную интерпретацией сюжета. Он, конечно, помнил о тех вульгарных насмешках, намеках и прямых обвинениях в безнравственности, которые сыпались на него в середине 1860-х годов.Картины с аналогичным сюжетом писали и ранее. В качестве примера можно указать на таких признанных метров как Джорджоне и Тициан.
Практически одновременно с «Олимпией» Мане большой холст с изображением обнаженной молодой женщины написал любимый живописец Наполеона III и салонный классицист Александр Кабанель. Его картина «Рождение Венеры» была полна неги. Соблазнительное тело молодой дамы, изображавшей богиню любви, манерно и томно изгибалось. Между тем, «Венера» Кабанеля с ее гладкой «эмалевидной» живописью была принята посетителями парижского Салона практически без возражений. Репутация живописца была в то время чрезвычайно высока. Он был буквально завален заказами. Как язвительно писали критики «шелковистая кожа и тонкие руки его портретов были постоянным источником вдохновения для дам и раздражения для художников». Кабанель был избран членом Академии и в 1864 году стал офицером ордена Почетного легиона. После Салона 1863 года, где демонстрировался «Завтрак на траве» Мане, Кабанеля стали называть первым живописцем империи. Его неприязненное отношение к Мане и многим другим импрессионистам было хорошо известно.
«Олимпия», лежащая на белых покрывалах обнаженная натурщица, — это не Венера прошлых веков. Это современная девушка, которую, по выражению Эмиля Золя, художник «бросил на полотно во всей ее юной... красоте». Античную красавицу Мане заменил независимой, гордой и чистой в своей безыскусственной красоте парижской натурщицей, изобразив ее в современном парижском интерьере. «Олимпия» казалась даже простолюдинкой, вторгшейся в великосветское общество, она была сегодняшней, настоящей, — может быть, одной из тех, кто рассматривал ее, стоя в выставочном зале.
Лежащую в основе «Олимпии» тициановскую конструкцию Мане упрощает. Вместо интерьера за спиной женщины — почти задвинутый занавес, в просвет которого виднеются кусочек неба и спинка стула. Вместо служанок, стоящих у свадебного сундука, у Мане появляется негритянка с букетом цветов. Ее большая, массивная фигура еще больше оттеняет хрупкость обнаженной женщины.
На полотне прослеживается многократное повторение формы треугольника: подушка, драпировка и даже негритянка с букетом в руках - все вписывается в эту фигуру. Изображение кажется плоским, в некоторых местах краска выходит за пределы контура. Букет написан символически, пятнами.
Зрители считали, что «… эта рыжая брюнетка – законченная уродка… Белый, черный, красный, зеленый создают ужасный тарарам на этом полотне». Теофиль Готье писал: «… Олимпию невозможно объяснить ни с какой точки зрения, даже принимая ее такой, как она есть, то есть за чахлую модель, лежащую на простыне. Тон ее тела грязен… Тени обозначены более или менее широкими полосами ваксы. Мы бы еще простили безобразие, но подлинное, изученное, изображенное при помощи какого-нибудь великолепного колористического эффекта… К сожалению, мы должны сказать, что здесь нет ничего, кроме желания во что бы то ни стало привлечь всеобщее внимание». Ему вторил Поль де Сен-Виктор: «Толпа валит, как в покойницкую, к дурно пахнущей «Олимпии» г-на Мане. Искусство, павшее так низко, не заслуживает того, чтобы его порицали». Робер Шено считал, что: «… гротесковая сторона его живописной манеры имеет две причины: во-первых, почти детское невежество в в области первичных законов рисунка, затем выбранная им непристойная вульгарность».
Еще ни одна картина не вызывала такой ненависти и насмешек, всеобщий скандал вокруг нее достиг здесь своей вершины, официальная критика называла ее «безнравственным вторжением в жизнь». От Мане отворачивались знакомые, на него ополчились все газеты... «Никогда и никому еще не приходилось видеть чего-либо более циничного, чем эта «Олимпия», «Это самка гориллы, сделанная из каучука», «Искусство, павшее столь низко, не достойно даже осуждения», — так писала парижская пресса. Спустя сто лет один французский критик засвидетельствовал, что «история искусства не помнит такого концерта проклятий, который привелось услышать бедной «Олимпии». Действительно, невозможно вообразить, каких только издевательств и оскорблений не претерпели эта девушка, эта негритянка и эта кошка. А ведь художник написал свою «Олимпию» очень деликатно, нежно и целомудренно, но взбудораженная критикой толпа подвергла ее циничному и дикому глумению.
Разгневанную толпу возмущало еще и то, что Мане не сдался. Даже из друзей немногие отважились выступить и публично защитить великого художника. Одними из этих немногих были писатель Эмиль Золя и поэт Шарль Бодлер, а художник Эдгар Дега (тоже из «Салона отверженных») сказал тогда: «Известность, которую Мане завоевал своей «Олимпией», и мужество, которое он проявил, можно сравнить только с известностью и мужеством Гарибальди».
Непонятого художника оценили импрессионисты. Он возглавил собрания художников в кафе "Гербуа". Этих хуожников стали называть "бандой Мане". Об этом см. отдельную заметку цикла "импрессионизм"
В чем же крылась причина яростного отторжения «Олимпии»? Пожалуй, лучше всех понял и прочувствовал причину притягательности и скандальности этой картины поэт Поль Валери. Он писал: «Голая и холодная Олимпия, чудовище обыденной любви, принимающая поздравления негритянки, шокирует, вызывает священный ужас и торжествует. Она скандальна, и она идол, могущество и выражение презренной тайны общества. Ее голова пуста: полоска черного бархата отделяет ее от основной части ее существа. Чистота идеальных линий включает в себя преимущественно нечистоту, ту самую, от которой ее функция требует спокойного и невозмутимого отсутствия малейшего понятия о чистоте. Животное и весталка, абсолютно обнаженная, она заставляет мечтать обо всем, что прячется и сохраняется из примитивного варварства и животных ритуалов в привычках и трудах проституции больших городов».
Любопытно, что критики также называли «распутной и сладострастной» Венеру Кабанеля, однако в отличие от работы Мане это распутство и сладострастие были по буржуазному благопристойны. Хор голосов превозносил гармонию, чистоту и хороший вкус Кабанеля. Не удивительно, что его «Рождение Венеры» было в конечном счете приобретено Наполеоном III.
Возможно, название скандального полотна Мане возникло благодаря строчкам поэта Захари Астрюка: «Лишь успеет Олимпия ото сна пробудиться, Черный вестник с охапкой весны перед ней». В своей «Олимпии» Мане выразил подсознательный протест и против классико-романтической традиции живописи, господствовавшей в то время во Франции, и против ханжества буржуазной морали.
некоторые время в Испанию, где он познакомился с работами Эль Греко, Веласкеса и Гойи.
После закрытия Салона «Олимпия» была обречена почти на 25-летнее заточение в художественной мастерской Мане, где ее могли видеть лишь близкие друзья художника. Ни один музей, ни одна галерея, ни один частный коллекционер не захотели ее приобрести. При жизни Мане так и не дождался признания «Олимпии». Более ста лет назад Эмиль Золя писал в газете «Эвенмен»: «Судьба уготовила в Лувре место для «Олимпии» и «Завтрака на траве», но понадобилось много лет, чтобы его пророческие слова сбылись.
В 1889 году готовилась грандиозная выставка, посвященная 100-летию Великой французской революции, и «Олимпия» была персонально приглашена занять почетное место среди лучших картин. Там она и пленила одного богатого американца, который пожелал приобрести картину за любые деньги. Вот тогда-то и возникла серьезная угроза, что Франция навсегда потеряет гениальный шедевр Мане.
Однако тревогу по этому поводу забили только друзья покойного к этому времени Мане. Клод Моне предложил выкупить «Олимпию» у вдовы и подарить ее государству, раз уж оно само не может заплатить. Была открыта подписка, и собрали нужную сумму — 20 000 франков. Оставался «сущий пустяк» - уговорить государство, чтобы оно приняло дар. По французским законам, произведение, подаренное государству и принятое им, обязательно должно быть выставлено. На это и рассчитывали друзья художника. Но по неписаному «табелю о рангах» на Лувр Мане пока не «тянул», и пришлось удовольствоваться Люксембургским дворцом, где «Олимпия» пробыла 16 лет — одна, в сумрачном и холодном зале. Только в январе 1907 года, под покровом ночи, тихо и незаметно, ее перенесли в Лувр.
А в 1947 году, когда в Париже был открыт Музей импрессионизма, «Олимпия» заняла в нем то место, на которое имела право со дня своего рождения. Теперь зрители стоят перед этим полотном благоговейно и почтительно.
#импрессионизм