Комментарии
- АРТ ЛАБИРИНТЫ историиКомментарий удалён.
- 17 мая 2019 16:13Людмила Глебова (Романюк)Как точно определила творчество поэта Марина Цветаева, красиво и чувственно: "Романтизм, идеализация, самая прекрасная форма чувственности, сравнимая с рукопожатием — слишком долгим и поцелуем — слишком лёгким, - вот что такое Игорь Северянин»,
- 17 мая 2022 13:46Гульнази БайбуринаОсобый поэт. Его строки очень музыкальны, не зря столько стихотворений положены на музыку. Мне лично он симпатичен, его легко рифмы легко запоминаются, слог выразительный и по-особому чувственный. Спасибо за публикацию о талантливом и неординарном человеке и поэте!
- 16 мая 2023 18:38Софья ИльинскаяСпасибо за очень интересную публикацию , за доставленное удовольствие .
Для того чтобы оставить комментарий, войдите или зарегистрируйтесь
АРТ ЛАБИРИНТЫ истории
:Ludmila Ladik
16 мая 1887 года родился один из самых изысканных и скандальных поэтов России Игорь Северянин.
Первое, что вспоминается при упоминании имени этого поэта — знаменитая строчка: «Я - гений Игорь Северянин...»
Я, гений Игорь Северянин,
Своей победой упоен:
Я повсеградно оэкранен!
Я повсесердно утвержден!
От Баязета к Порт-Артуру
Черту упорную провел.
Я покорил литературу!
Взорлил, гремящий, на престол!
«Король поэтов» - этого звания удостоился в 1918 году в Политехническом музее Москвы сын владимирского мещанина и питерской дворянки Игорь Северянин. Такой славы не знал ни один из когда-либо живущих поэтов. Ошеломляли сами названия его книг: «Громокипящий кубок», «Ананасы в шампанском», «Мороженое из сирени». Его имя было олицетворением всего «эстетного», «изячного» и скандального. Перехлёсты Северянина давали повод называть его позёром, пошляком и шарлатаном. Но суть его поэзии была не в этом...
Мы живём будто в сне неразгаданном
на одной из удобной планет.
Много есть, чего в жизни не надо нам,
а того, чего хочется — нет...
Он как бы компенсировал своими нестерпимо красивыми строчками серость и скуку однообразных будней, щедро угощая публику пряной экзотикой своих поэз с их неизменными графинями, будуарами, коктейлями, файв-о-клоками и прочими атрибутами великосветской жизни, столь соблазнительными для мещанского вкуса.
В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом —
Вы такая эстетная, Вы такая изящная...
Но кого же в любовники? и найдется ли пара Вам?
Ножки пледом закутайте дорогим, ягуаровым,
И, садясь комфортабельно в ландолете бензиновом,
Жизнь доверьте Вы мальчику в макинтоше резиновом...
В шумном платье муаровом исп Юрий Березин
Он тем хорош, что он совсем не то,
что думает о нём толпа пустая,
стихов принципиально не читая,
раз нет в них ананасов и авто.
Он пытается уверить, что он совсем не то, за что себя выдаёт (это роль, маска), - не певец ликёров и кремов де виолетт, а нечто большее. Думается, если бы суть его творчества в самом деле исчерпывалась только будуарно-ресторанным характером поэзии, то вряд ли так высоко оценили бы его в разное время Мандельштам, Горький, Маяковский, Гумилёв, Ахматова, Цветаева, Блок, А. Толстой. Блок подарит Северянину свою книгу «Ночные часы» с надписью: «Игорю Северянину, поэту с открытой душой».
Сверкните, мысли! Рассмейтесь, грёзы!
Пускайся, Муза, в экстазный пляс!
И что нам — призрак! И что — угрозы!
Искусство с нами, и Бог за нас...
Нам всегда не хватает праздника, чтобы почувствовать себя в полной мере счастливыми. И потому мы так любим тех, кто дарит его нам — пусть даже одну только его иллюзию.
Дмитрий Певцов в сопровождении группы КарТуш исполнил романс Игоря Северянина "Это было у моря", на сцене театра ЛЕНКОМ. Солирует Виктория Черенцова
Где встречается редко городской экипаж...
Королева играла — в башне замка — Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж...
Марина Цветаева была в восторге от этих строк и записывала в дневнике: «Обаяние Игоря Северянина так же непоправимо, как обаяние цыганских романсов. Это танго в поэзии. Пленительный мотив. Неотразимый соблазн. Это что-то такое, с чем нельзя бороться и, конечно, - не надо!»
Было все очень просто, было все очень мило
Королева просила перерезать гранат;
И дала половину, и пажа истомила,
И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.
А потом отдавалась, отдавалась грозово,
До восхода рабыней проспала госпожа...
Это было у моря, где волна бирюзова,
Где ажурная пена и соната пажа.
До Северянина никто так не писал.
Фокстрот, кинематограф и лото -
вот, вот, куда людская мчится стая!
А между тем душа его простая,
как день весны. Но это знает кто?
Главная мысль таких его стихов: мир, достойный любви, должен быть прост. Прост и ласков. Прост и мил. Как песня. Как душистый горошек. Как сердце поэта. Истина всегда проста.
Весенний день горяч и золот,-
Весь город солнцем ослеплен!
Я снова - я: я снова молод!
Я снова весел и влюблен!
Душа поет и рвется в поле,
Я всех чужих зову на "ты"...
Какой простор! Какая воля!
Какие песни и цветы!
Скорей бы - в бричке по ухабам!
Скорей бы - в юные луга!
Смотреть в лицо румяным бабам,
Как друга, целовать врага!
Шумите, вешние дубравы!
Расти, трава! Цвети, сирень!
Виновных нет: все люди правы
В такой благословенный день!
Уникальная драма Северянина - драма души, жаждущей всемирного братания и общего рая, и одновременно чувствующей, что это несбыточно. Отсюда - ирония, и прежде всего - ирония над собой.
Ведь все-таки я ироник
С лиризмом порой больным...
Смешное семейных хроник
Не может не быть смешным...
Так кто же такой Игорь Северянин? «Король поэтов» и «певец ликёров», заказывающий «шампанского в лилию» или - «совсем не то»? Но что же?..
Стихи Северянина очень автобиографичны: можно детально и точно описать жизнь поэта, пользуясь только его стихами. «Родился я, как все, случайно, был на Гороховой мой дом...» («Роса оранжевого часа»).
Детство и отрочество будущий поэт проведёт в Череповецком уезде Новгородской губернии, (ныне это Вологодская область), куда переехал с отцом после развода родителей.Дом стоял на реке Суде близ Череповца.
Природа этого северного края осталась ярким впечатлением поэта на всю жизнь, став темой многих пленительных стихов.
На реке форелевой, в северной губернии,
В лодке, сизым вечером, уток не расстреливай:
Благостны осенние отблески вечерние
В северной губернии, на реке форелевой.
Это ранний Северянин. Так он писал в юности. Ничего общего с тем, как будет писать потом.
В Череповце он окончит четыре класса реального училища. Этим образование Северянина исчерпывалось.
В 1904 году (в 17 лет) будущий поэт вернулся к матери и поселился в Гатчине под Петербургом. Там он встретил свою первую любовь.
В широкой шляпе бледно-голубой,
И ландышей невидимые струйки
Бубенчиками в воздухе звучат...
Она, смеясь, мои щекочет нервы,
Кокетничает мило и остро...
Я к ней спешу, и золотою Златой
Вдруг делается юная весна,
Идущая в сиреневой накидке,
В широкой шляпе бледно-голубой...
Я беден был, и чем я был беднее,
Тем больше мне хотелось жить...
(Из автобиографического романа в стихах «Падучая стремнина")
Девушку «в сиреневой накидке» звали Злата. Вернее, это имя придумал ей сам поэт, в реальной жизни её звали Женя Гуцан. Была она на редкость хороша собой: стройная, с роскошными золотыми вьющимися волосами. Игорь Лотарев познакомился с ней зимой 1905 года, в Гатчине, где жил вместе с матерью и старой няней. Женя же приезжала в Гатчину по воскресеньям — навестить и обиходить отца, спившегося после развода с её матерью, а в Петербурге снимала угол и зарабатывала шитьем. Ей посвящено не менее 30 стихотворений поэта, написанных в разные годы: "Ты ко мне не вернешься", Сонет", Аккорд заключительный", "Портниха", "Спустя пять лет", "Евгения", "Он и она", "Злата", цикл "Лепестки роз жизни", "Ушедшая весна", "Дуэт душ" и другие.
Игорь любил её. Ради неё он продал букинисту любовно собранную библиотеку и в Петербурге на Офицерской снял для них комнату. Денег хватило всего лишь на три недели счастья... Злата уехала в Гатчину, - шить заказчице платья, а любимому посоветовала нанять поблизости дачу, чтобы встречаться с ним. Он шел к ней за сорок три версты по шпалам (на транспорт не было денег) - как бы уподобляясь пилигриму, идущему к святым местам.
Идиллия, начавшаяся столь романтично, «хеппи-эндом» не увенчалась. Вскоре Злата призналась, что у неё будет ребёнок. О женитьбе не было речи: какой он отец? - восемнадцатилетний юнец, без образования, без специальности, без гроша в кармане. И девушка пошла в содержанки к богатому старику, который помог ей поднять ребёнка. Северянин увидит свою дочь Тамару впервые уже 16-летней.
Тамара стала балериной и была очень похожа на него, ничего не унаследовав от красавицы-матери. Позже поэт напишет стихи, в которых будет упрекать Злату за её нынешнюю сытую жизнь, за бархат вместо платья из ситца, за роскошную дачу, за омаров к обеду, виня её в своём грядущем одиночестве:
Ты ко мне не вернешься даже ради Тамары,
Ради нашей дочурки, крошки вроде крола:
У тебя теперь дачи, за обедом - омары,
Ты теперь под защитой вороного крыла...
Вонзите штопор в упругость пробки,-
И взоры женщин не будут робки!..
Да, взоры женщин не будут робки,
И к знойной страсти завьются тропки.
Плесните в чаши янтарь муската
И созерцайте цвета заката...
Раскрасьте мысли в цвета заката
И ждите, ждите любви раската!..
Ловите женщин, теряйте мысли...
Счет поцелуям - пойди, исчисли!..
А к поцелуям финал причисли,-
И будет счастье в удобном смысле!..
Услышав подобное, великий старец пришёл в ярость: какая глупость! Какая пошлость! Какая гадость! И такую гнусность смеют считать за стихи! До какого падения дошла русская поэзия! Вокруг виселицы, полчища безработных, убийства, пьянство, а у них — упругость пробки!»
Об этом эпизоде Наживин рассказал в газете «Биржевые ведомости», полагая, что Толстой уничтожил Северянина, раздавил его как клопа. А на самом деле он подарил ему славу: строчки, процитированные самим Толстым, прогремели на всю Россию, и автором вдруг сразу стали интересоваться и издатели, и редактора, и читатели. Ни одна восторженная статья не смогла бы так вознести Северянина. С этого момента — то есть с января 1910 года - и пошла его фантастическая всероссийская слава. Журналы стали охотно печатать его стихи, устроители поэтических вечеров наперебой приглашали Северянина принять в них участие.
Я прогремел на всю Россию,
Как оскандаленный герой!..
Литературного Мессию
Во мне приветствуют порой.
Порой бранят меня площадно, —
Из-за меня везде содом!
Я издеваюсь беспощадно
Над скудомысленным судом.
Он писал о мещанском рае с красивыми машинами, замками и дачами, с любовными сценами на берегу моря, с чарующей музыкой, запахом духов и сигар, с вином, фруктами и устрицами... И люди, истосковавшиеся по хорошей, сытой, красивой жизни, принимали стихи Северянина на ура. Поэт точно угадал наступавшую моду общественных вкусов. «Поешь деликатного, площадь! Придётся товар по душе!»
Из меня пытались сделать торгаша.
Но торгашеству противилась душа.
Он пытается оправдаться перед собой:
Я лирик, а не спекулянт.
Я не делец, - дитя большое!
И оттого-то мой талант
владеет вашею душою.
Но торгашество затягивало, и душе поэта всё труднее становилось противиться ему.
Король Фокстрот пришел на землю править,
Король Фокстрот!
И я — поэт — его обязан славить,
Скривив свой рот…
А если я фокстротных не уважу
Всех потрохов,
Он повелит рассыпаться тиражу
Моих стихов…
Откровенно, ничего не скажешь. Северянин хорошо усвоил законы рынка. В сущности, та же продажа души Мефистофелю, обмена звезды на хлеб. Не каждый мог устоять перед сим соблазном. Не устоял и наш поэт. Ради популярности он принёс в жертву своё я дешёвым вкусам невзыскательной публики, творил на её потребу. В ресторанах, светских гостиных, на званых вечерах, где он выступал, Северянин исполнял роль гения: держался надменно, принимал как должное оказываемые ему почести. На ругань критиков огрызался эпиграммами: «Вы посмотрите-ка, вы поглядите-ка, какая подлая в России критика!» Одна из эпиграмм начиналась так: «Вдыхать ли запах ландыша клопу?»
Северянин читал там свои «виртуозные» и «курьёзные» поэзы, рассчитанные скорее на слушателя, чем на читателя. Игорь Северянин — один из основоположников авторских читок перед многотысячным слушателем. До Северянина таких массовых выступлений не было. Он открыл новый жанр эстрадного искусства — авторское чтение стихов.
Современники вспоминали, как поэт появлялся на сцене в длинном узком сюртуке цвета вороного крыла. Держался прямо, глядел в зал свысока, изредка потряхивая нависающими на лоб чёрными подвитыми кудряшками. В руке у него была лилия на длинном стебле. Или пышная орхидея в петлице. Всё это — и сюртук, и орхидея, и поза напоминали провинциальную карикатуру на Оскара Уайльда.
Северянин считал, что он на него похож и всячески стремился подражать писателю. Маяковский в одном из выступлений так охарактеризовал его: «Самый модный денди — вроде Оскара Уайльда из Сестрорецка».
Позовите меня -
Я прочту вам себя,
я прочту вам себя,
как никто не прочтет...
Заунывно-пьянящая мелодия получтения-полураспева завораживающе, гипнотически действовала на толпу. «Наша встрэча — Виктория Рэгия: рэдко-рэдко, в цвету...» (Звук «е» он произносил как «э» - так ему казалось «шикарнее»). Однажды кто-то крикнул из зала: «Хватит корчить из себя Уайльда! Неужели Вы не понимаете, что ведёте себя глупо и неестественно?» «Да, неестественно!» - ответил Северянин и, вскинув голову, добавил: «Зато красиво!»
Сологуб возил его по стране от Минска до Кутаиси — и всюду поэта сопровождал вечный праздник, торжество триумфатора. Залы, где он читал, ломились от восторженной публики, портреты его некрасивого лица украшали будуары светских дам и комнатки курсисток. Женщины ходили за Северяниным толпами, ночевали под окнами. Когда он выступал в зале под Думской каланчой, останавливали уличное движение. В Керчи, в Симферополе, на Волге были случаи, когда его лошадей распрягали, и поклонники везли его на себе. Купчихи бросали к его ногам бриллиантовые браслеты, серьги, брошки.
В 1913 году вышла первая книга Северянина «Громокипящий кубок» с восторженным предисловием Сологуба, где он сравнивал появление нового поэта с приходом весны. Книга имела ошеломляющий успех, выдержала за два года 7 изданий. Северянин упивался славой.
Вслед начали выходить новые сборники: «Златолира», «Ананасы в шампанском», «Поэзоконтракт», «Виктория Регия», «Тост безответный», «Ручьи в лилиях», все они расхватывались мгновенно. Всего им было выпущено37 книг.
Поэза эго моего
В этом мире только я — иного нет.
Излучаю сквозь себя огни планет.
Что мне мир, раз в этом мире нет меня?
Мир мне нужен, если миру нужен я.
Это была по сути пропаганда вселенского эгоизма. Вместе с Георгием Ивановым Северянин разрабатывает "программу эго-футуризма".
А спустя несколько месяцев в Москве появляется новое ответвление футуризма: кубо-футуризм, зачинателями которого выступили Хлебников, Маяковский, братья Бурлюки, Кручёных и другие.
Маяковский был его единственным соперником на эстраде. «То ли дружий враг, то ли вражий друг» - называл он его в стихах. Это была дружба-соперничество. Они читали лучшие свои вещи, стараясь перещеголять друг друга в аудиториях, состоящих сплошь из женщин. Маяковский не раз читал с эстрады поэзы Северянина. Кстати, «Ананасы в шампанском», ставшие символом пряной, экзотической лирики Северянина, своеобразной визитной карточкой поэта, - мало кто знает, что эту первую строчку ему подсказал Маяковский.
Однажды в Крыму на званом вечере Маяковский, подцепив на фруктовый нож кусочек ананаса и окунув его в шампанское, крикнет Северянину через стол: «Ананасы в шампанском! Удивительно вкусно!» Северянин подхватит: «удивительно вкусно, игристо, остро!» Так и родится знаменитое стихотворение.
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо и остро!
Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!
Казалось бы, глупость и пошлость несусветная. Но как же вкусно, аппетитно это написано!
В декабре 1913-го — январе 1914-го Северянин с Маяковским уезжают в совместное турне по югу России. Гастроли закончились ссорой поэтов: Северянин прервал турне и вернулся в Петербург. Что лежало в основе их разрыва: творческие разногласия? Зависть к успеху другого? Любовный треугольник? Как говорят французы, шерше ля фам.
Позже в автобиографической поэме «Колокола собора чувств» Северянин рассказал о Сонке — Софье Шамардиной, которой Северянин и Маяковский были одновременно увлечены.
Люби меня, как хочется любить,
Не мысля, не страшась, не рассуждая.
Будь мной, и мне позволь тобою быть.
Теперь зима. Но слышишь поступь мая?
Мелодию сирени? Краски птиц?
Люби меня, натуры не ломая!
Бери меня! Клони скорее ниц!
***
Не избегай того, что быть должно:
Бесцельный труд, напрасные усилья, --
Ведь ты моя, ведь так предрешено!
О, страсть! расправь пылающие крылья
И за собой в безбрежность нас взорли.
И скажем мы, в восторге от воскрылья:
"Да, мы с собой бороться не могли".
И ещё одну женщину отбил у Северянина Маяковский (видимо, компенсируя свой меньший успех на эстраде успехом на этом поприще): Валентину. Это было ещё до Сонки.
Валентина, сколько счастья! Валентина, сколько жути!
Сколько чары! Валентина, отчего же ты грустишь?
Это было на концерте в медицинском институте,
ты сидела в вестибюле за продажею афиш…
Валентина Гадзевич и впрямь служила в Петербургском мединституте, что на Архиерейской улице. Под псевдонимом Солнцева писала стихи. У нее был роман с Северяниным. Он был увлечен и всерьез подумывал о супружестве. Холодным душем обдал его Маяковский: эта девица, признался он, не только завлекала его, но и раздевалась перед ним догола. «Я верил её каждому слову, — вспоминал на закате дней Северянин, - и потому порвал с нею. Володя был верным другом...» Зла он на Маяковского не держал:
Ты помнишь нашу Валентину,
что чуть не стала лишь моей?!.
Благодаря тебе я вынул
из сердца «девушку из фей»...
И, наконец, ты помнишь Сонку,
почти мою, совсем твою,
такую шалую девчонку,
такую нежную змею?..
Представляя свою пассию, Северянин говорил: «Прошу любить и жаловать. Моя тринадцатая». Однако сколько их было на самом деле — по его словам, «учёту не поддаётся». Он давно уже потерял счёт своим победам над женщинами. На обложках своих книг Северянин печатал часы приёма поклонниц. И они приходили, одна за другой, а иногда по нескольку сразу, завороженные его строчками, как змеи песней факира.
Кстати, о шампанском. Надо сказать, что хотя называть себя гением Северянин никогда не стеснялся, но в быту он был очень прост. Павел Антокольский был потрясён, когда Северянин в его присутствии заказал в ресторане не ананасы в шампанском, не мороженое из сирени, а штоф водки и солёный огурец. Он предпочитал еду простую и сытную: картошку, рыбу, кислую капусту, но ему, куда бы он ни приезжал, приносили, дарили и ставили перед ним на стол эти злосчастные ананасы в шампанском. «Как? Опять ананасы?!» - с разочарованием восклицал он и делал вид, будто ему нанесли жестокое оскорбление.
Ложный свет увлекает в темень.
Муза распята на кресте.
Я ни с этими и ни с теми,
Потому что как эти — те!
Сегодня "красные", а завтра "белые" -
ах, не материи, ах, не цветы! -
матрешки гнусные и озверелые,
мне надоевшие до тошноты...
Идеи вздорные, мечты напрасные,
что в их теориях — путь к Божеству?
Сегодня белые, а завтра красные , -
они бесцветные по существу.
Что делать в этих декорациях соловью, который привык обитать "нигде"? "Что делать в разбойное время поэту, поэту, чья лира нежна?" Куда податься - "мы так неуместны, мы так невпопадны среди озверелых людей..."
В 1918 году Северянин привозит свою больную мать в приморский посёлок Тойла на берегу Финского залива, где с 1912 года регулярно проводил дачные сезоны. В марте 1919-го Эстония была оккупирована немецкими войсками и Северянин даже на несколько дней попал «в плен», а в феврале 1929-го после заключения Тартусского мира, утвердившего суверенитет Эстонии, неожиданно для себя стал гражданином буржуазной республики. Так и остался поэт за кордоном – захлопнулась дверка мышеловки.
Прощайте, русские уловки:
Въезжаем в чуждую страну...
Бежать нельзя: вокруг винтовки.
Мир заключен, и мы в плену.
Северянин очень страдал из-за невозможности вернуться на Родину. Вероятно, тогда ещё можно было вернуться в Петроград, но состояние матери ухудшилось, он не мог её оставить. В 1921 году она умерла. И в том же году Северянин знакомится с дочкой тойлаского плотника очаровательной Фелиссой Круут и женится на ней.
Если вы встретите женщину тихую,
Точно идущую в шорохах сна,
С сердцем простым и с душою великою,
Знайте, что это - она!
Если вы встретите женщину чудную,
Женщину, чуткую, точно струна,
Чисто живущую жизнь свою трудную,
Знайте, что это - она!
Если увидите вы под запискою
Имя прекрасней, чем жизнь и весна,
Знайте, что женщина эта - мне близкая,
Знайте, что это — она!
Ей он посвятил около двухсот стихотворений, в том числе "Поэзу голубого вечера" и "Поэзу счастья".
Они обвенчались. С Фелиссой поэт прожил 16 лет и это был единственный законный брак в его жизни.В 1922 году родился сын, которого поэт назвал Вакхом (сумел убедить батюшку, что есть в святцах такое имя). Вакх проживёт долгую жизнь (1922-1991) за границей, уехав в Швецию в 1944 году.
Среда, в которую попал Северянин, была далека от литературной петербургской элиты. Это были простые люди — рыбаки, плотники, для которых он был не знаменитый поэт, а барин, дворянин, сын офицера. За это его ценили и кормили в семье, где он, по сути, был нахлебником.
Стала жизнь совсем на смерть похожа:
Все тщета, все тусклость, все обман.
Я спускаюсь к лодке, зябко ёжась,
Чтобы кануть вместе с ней в туман...
Я постиг тщету за эти годы.
Что осталось, знать желаешь ты?
Поплавок, готовый кануть в воду,
и стихи — в бездонность пустоты...
Чтобы свести концы с концами сам продавал свои сборники. Стучался в гостиничные номера, где останавливались соотечественники - «не купите ли книжку Игоря Северянина с автографом?»
Северянин безуспешно обивал пороги редакций, пытаясь хоть что-то напечатать. Редактор рижской газеты «Сегодня» Мильруд, не зная, как избавиться от не нужных ему стихов надоевшего Северянина, принимает, как ему кажется, мудрое соломоново решение: платить ему ежемесячно пенсию за молчание, с предупреждением, что если тот пришлёт хотя бы одно стихотворение, то пенсии тут же конец: «Может быть, не на ананасы в шампанском, но на табачок и водочку хватит». Северянин был вынужден проглотить и эту обиду — можно представить, чего это ему стоило! В письме другу он пишет: «Положение моё здесь из вон рук плохо. Нет ни работы, ни средств к жизни, ни здоровья. Терзают долги и бессонные ночи».
Я ничего не знаю, я ни во что не верю,
Больше не вижу в жизни светлых ее сторон.
Я подхожу сторожко к ближнему, точно к зверю.
Мне ничего не нужно. Скучно. Я утомлен.
Кто-то кого-то режет, кто-то кого-то душит.
Всюду одна нажива, жульничество и ложь.
Ах, не смотрели б очи! ах, не слыхали б уши!
Лермонтов! ты ль не прав был: "Чем этот мир хорош?"
Мысль, даже мысль продажна. Даже любовь корыстна.
Нет воплотимой грезы. Все мишура, все прах.
В жизни не вижу счастья, в жизни не вижу смысла.
Я ощущаю ужас. Я постигаю страх.
Он хотел вернуться в Россию, но тут на нём камнем повисла Фелисса. Она наотрез отказалась ехать, боясь, что русские экспансивные женщины отнимут у неё Северянина. Кроме того, её там заставят работать, а она хочет быть праздной. Северянин не решился порвать с ней и скрепя сердце остался.
И будет вскоре весенний день,
И мы поедем домой, в Россию…
Ты шляпу шелковую надень:
Ты в ней особенно красива…
И будет праздник… большой, большой,
Каких и не было, пожалуй,
С тех пор, как создан весь шар земной,
Такой смешной и обветшалый…
И ты прошепчешь: «Мы не во сне?…»
Тебя со смехом ущипну я
И зарыдаю, молясь весне
И землю русскую целуя!
В 1930 году поэт совершил поездку в Париж, где дал два поэзоконцерта. На последнем присутствовала Марина Цветаева.Вот что писала она в одном из писем: «Единственная радость за все эти долгие месяцы — вечер Игоря Северянина. Он больше чем остался поэтом, он — стал им. На эстраде стояло 20-летие. Стар до обмирания сердца, морщин — как у 300-летнего, но занесёт голову — всё ушло — соловей!»
Чем в старости слепительнее ночи,
Тем беспросветней старческие дни.
Я в женщине не отыскал родни:
Я всех людей на свете одиноче.
Последней спутницей его стала учительница Вера Коренди (Запольская). С нею они живут в Таллине, Усть-Нарве. Правда, Северянин потом жалел о своём уходе от Фелиссы и называл его «трагической ошибкой». Он так и не смог полюбить Веру — красивую, намного моложе его, которая ухаживала за тяжелобольным поэтом, заботилась до конца его дней. Писал бывшей жене (развода с которой так и не оформил), просил её простить и принять обратно.Но гордая Фелисса, с трудом сводившая концы с концами и одна воспитывавшая их сына Вакха, измены ему так и не простит. Она умрёт в 1957 году (в 55 лет), а вот Вера Коренди (по мужу Коренева) проживёт до 1990-го. Но в Таллине, где она обитала всю свою жизнь, её не почитали как жену поэта. И даже не пригласили в 1987 году на торжества по случаю 100-летия со дня рождения Северянина. Воспоминания вдовы, написанные в основном уже в пожилые годы, до сих пор пылятся в госархиве РГАЛИ без публикации.
Я чувствую, близится судное время:
Бездушье мы духом своим победим,
И в сердце России пред странами всеми
Народом народ будет грозно судим.
И спросят избранники — русские люди —
У всех обвиняемых русских людей,
За что умертвили они в самосуде
Цвет яркий культуры отчизны своей.
Зачем православные Бога забыли,
Зачем шли на брата, рубя и разя…
И скажут они: «Мы обмануты были,
Мы верили в то, во что верить нельзя…»
Когда началась Отечественная война и немцы вступили на территорию Эстонии, поэт был уже тяжело болен. Он не мог эвакуироваться как все общим порядком, с трудом передвигаясь по комнате. Северянин посылает телеграмму Калинину с просьбой прислать за ним из Ленинграда машину, писал Всеволоду Рождественскому с просьбой похлопотать у всесильного Жданова, но помощи так и не дождался. Предпринятая самостоятельно попытка уехать в Ленинград сорвалась и Северянин вернулся в Таллин.
В те времена, когда роились грезы
В сердцах людей, прозрачны и ясны,
Как хороши, как свежи были розы
Моей любви, и славы, и весны!
Начало цикла «Классические розы». Классический Северянин. Классическая гамма: Мятлев, увековеченный Тургеневым.
Прошли лета, и всюду льются слезы…
Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране…
Как хороши, как свежи ныне розы
Воспоминаний о минувшем дне!
Вертинский берёт это в свой репертуар и поёт на концертах.
Но дни идут — уже стихают грозы.
Вернуться в дом Россия ищет троп…
Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб!
Эти строки эстонцы выбьют на могильном камне Игоря Северянина.Он умрёт от сердечной недостаточности в возрасте 54 лет 20 декабря 1941 года и будет похоронен на Таллинском Александро-Невском кладбище.
(Материал подготовлен по материалам Натальи Кравченко с её сайта)
#поэзия