"Пустили Дуньку в Европу!

"
Галина Польских в одном из интервью рассказала как ездила в Канны с фильмом «Я шагаю по Москве»
"С «Дикой собакой Динго» я должна была лететь в Венецию, а потом в Бразилию, но бабушка не отпустила: «Ты радио слушаешь? У них там атомные бомбы! А кто Ираду будет растить? Не пущу!»
В Бразилию я и сама не хотела, у нас тогда была зима, а там сплошное лето, а у меня летних вещей не нашлось. Помню, Лариса Голубкина, с которой мы должны были лететь (она представляла «Гусарскую балладу»), утром звонит мне в дверь: «Галя, открой! Я тебя умоляю, такси ждет, мы в аэропорт опаздываем!» — «Лариса, я не полечу!» — «Ты что? Бразилия же!» — «Мне надеть нечего!» Так я ей и не открыла. Потом многие удивлялись: все мечтают побывать за границей, а она, дурочка какая-то, отказывается.
Зато через два года я поехала на Каннский фестиваль! Не знаю уж, как решилась, потому что у меня возникла серьезная проблема с волосами.
Целая история!
Иду как-то по «Мосфильму», а в коридоре меня перехватывает Лика Ароновна, она была вторым режиссёром у Георгия Данелии: «К-к-крошечка, ты куда? — Она заикалась. — На какие пробы? Не-не-не, к-к-крошечка, пойдем со мной. Я т-тебя поймала!»
И привела меня к Данелии, который искал актрису на роль продавщицы пластинок Алёны в картину «Я шагаю по Москве».
Посмотрев на меня, Данелия не разделил восторгов второго режиссёра. Он разговаривал со мной, лёжа на диване, и был не в духе; как я потом узнала, у него разболелась поясница. «Лика, — сказал он недовольно, — хотя бы подкрась её потемней». Лика посадила меня в машину и повезла в парикмахерскую, там меня покрасили в тёмный цвет. Но Данелия опять остался недоволен: «Так ещё хуже, перекрась её в белый цвет». Мы снова в парикмахерскую и обратно. В итоге меня утвердили. На этих съёмках мы подружились с Лёшей Локтевым (исполнителем одной из двух главных мужских ролей), а вот Никита Михалков, хотя и был очень обаятельным, с нами почти не общался, только с Данелией…
А потом были съёмки у Чухрая в «Жили-были старик со старухой». Чухрай сразу сказал: «У нас Максакова блондинка, второй блондинки не надо, перекрасьте Польских в чёрный цвет».
И я опять стала брюнеткой.
Я уже вернулась к занятиям, когда Тамара Федоровна Макарова говорит: «Галочка, поздравляю, ты едешь в Канны с фильмом «Я шагаю по Москве». Там море, солнце, и там любят блондинок. Тебе надо непременно перекраситься».
Конечно, я Тамару Фёдоровну послушалась. Только мои волосы не выдержали многократных перекрашиваний из блондинки в брюнетку и обратно, тем более что краски тогда были ядрёные.
И волосы стали сине-зелёного цвета. Я без слёз не могла смотреть на себя в зеркало и во Францию полетела, замотавшись в платок.
Моим соседом в самолёте оказался большой чиновник из Госкино Владимир Евтихианович Баскаков. Всю дорогу он строил планы, как мы из Парижа полетим в Канны.
Глядя на меня, удивлялся: «Тебе в платке не жарко?» Пришлось соврать, что меня продуло и знобит. Он не мог понять: «Как знобит? Лето же!» — «У меня нервный озноб!»
А у нас была пересадка в Копенгагене, и там Баскаков снова пристал: «Снимешь платок или нет? Ну, пустили Дуньку в Европу!» Пришлось ему признаться и показать, что под платком. «Ой, — ужаснулся Баскаков. — Так, в Канны мы сегодня не полетим».
В Париже он велел отвезти меня в парикмахерскую: «Надо эту дурёху привести в божеский вид».
Мне показалось, что я попала в рай!
В креслах сидели одни старушки, красивые, напудренные, ухоженные, у каждой в одной руке чашечка кофе, в другой — маленькая собачка. Вокруг них порхали девочки в розовых и голубых халатиках: кому маникюр делали, кому педикюр.
Меня перекрасили в пепельный цвет, втирали в голову бальзамы и кондиционеры, которых в Союзе не было и в помине, накрутили волосы, правда, завивка мне не очень понравилась. Заодно сделали маникюр. Педикюр тоже предлагали, но я постеснялась и отказалась.
Потом мы с Баскаковым и его знакомым миллионером — большим поклонником советского кино — сидели в кафе, и тот подарил мне флакон французских духов, блок американских сигарет и упаковку капроновых колготок (я даже не поняла, что это такое, у нас же были только чулки).
«Вечером, — сказал Баскаков, — пойдем в «Лидо», это такое красивое варьете на Елисейских Полях, оденься поприличней».
А у меня с собой было только два платья, одно я взяла у Жанны Болотовой, другое — у Жанны Прохоренко, вот её-то платье и надела. И взяла с собой сумочку-клатч, которую мне Болотова одолжила для поездки.
Но Галя из «Совэкспортфильма», которая тоже была с нами, сказала: «Это же не сумочка, это пляжная косметичка!»
Она сбегала в ближайший магазинчик и купила мне изумительную сумочку: «Держи, с этой пойдёшь!»
И вот сидим мы в Варьете, всё так интересно, на сцене бьёт фонтан, как в Москве у Большого театра.
А Баскаков с меня глаз не сводит.
Я даже засмущалась: «Что вы всё на меня смотрите, вы на сцену смотрите. Я в восторге!» — «Чего я там не видел? А на тебя смотрю, потому что мне приятно, что ты на человека стала похожа: и прическа у тебя красивая, и сумка, и лицо у тебя счастливое».
На другой день в Каннах нас встретил Данелия, увидел меня и говорит:
«Ба! А мне говорили: француженки, француженки.
Да что там француженки! Наконец я вижу перед собой красивую женщину!»
Поселили нас в шикарной гостинице, где у меня в номере кровать была больше, чем наша с бабушкой комната.
Баскаков не уставал восхищаться: «Посмотрите на Гальку, как она здесь расцвела!» А Данелия ему: «Ещё бы, я её каждый день клубникой со сливками кормлю, а ещё лангустами и креветками и пою хорошим вином».
А после фестиваля мы вдвоем с Данелией ездили представлять картину по городам Франции — это Баскаков сделал мне такой подарок. Побывали в Тулоне, Марселе, Ницце — встречались со зрителями, давали интервью…
Казалось, всё складывается так счастливо и благополучно, но… Вернувшись в Москву, я приступила к новой работе — в фильме моего учителя Сер­гея Герасимова «Журналист». Съёмки проходили в Челябинске. Только я туда ­уехала — получаю телеграмму о смерти бабушки.
А через полторы недели снова приходит страшное известие: Фаик погиб…"
Галина Польских