По закоулкам памяти

ВОЛШЕБНЫЙ АБАЖУР
Удивительная вещь – детская память! Порой даже сам не знаешь, откуда всплывают воспоминания. Какие-то эпизоды, разговоры, эмоции от просмотренного фильма или просто какая-нибудь безобидная вещь вдруг вызывают в душе такую горячую бурю чувств и эмоций, что просто диву даёшься!
* * *
Середина 60-х. Маленькая комнатушка нашего барака была обставлена мамой таким образом, что казалось, определенная вещь только для этого места и подходит!
У одной стены располагалась родительская кровать, напротив стоял мой диван, в одном углу «жил» телевизор, в другом «почивала» этажерка с книгами, плюс ещё комод у окна, посредине стоял круглый стол, а вот над ним... А над столом висел обворожительный голубой абажур, круглый такой, красивый, с бахромой по всей окружности, красота неимоверная!
Боже мой, сколько удивительных историй услышал я, сидя за столом под этим абажуром длинными зимними вечерами!
* * *
Сибирь. Зима. Вечер. И тот самый абажур. Мы лепим пельмени: папа, мама и я.
— Сашка, устанавливай мясорубку, закрепляй её покрепче, сейчас будем крутить мясо, – говорит мне папка, а сам готовит к фаршу лук с чесноком.
Мама замешивает тесто, всё уже привычно. Но что это? «Касли» – читаю я чугунные отлитые буквы на мясорубке. Вроде, не в первый раз я прикручиваю этот нехитрый чугунный «аппарат» к табуретке, но почему-то никогда раньше на эти буквы внимания не обращал.
— Пап, а что такое «Касли»?
И в ответ, братцы, я услышал такое, о чем и сейчас, когда я пишу эти строки, вспоминаю с улыбкой.
Касли, оказывается, –
небольшой городок на Южном Урале в Челябинской области, городок, который свёл однажды моих будущих родителей на всю их оставшуюся жизнь.
— Что такое «Касли», спрашиваешь? Ну, слушай...
И началось!
— А что, Сашка, – папка сидит над мусорным ведром, очищая луковицу столовым ножом, – вот в этих самых Каслях пришел я однажды в женское общежитие в том самом нашем ремесленном училище, в котором я уже давно не учился. Тянуло меня на мою «вторую Родину», где бы я ни странствовал тогда, ты же знаешь, что своего родного дома у меня не было, сиротой остался я перед самой войной, одни детдома и были моей родной крышей над головой. Так вот, пришёл я в общагу, спросил, мол, у кого из девчат есть гитара, так и познакомили меня тут же с твоей будущей мамкой, у неё в комнате как раз и была единственная эта гитара.
— Да знаю я, – рассмеялась мама, – сначала ты влюбился в гитару, а уж потом...
— Ну, а что? Так и было, не спорю, сначала я влюбился, как ты говоришь, в гитару, а потом уже в тебя! – и рассмеялся папка своим фирменным смехом, как умел только он.
И началась наша очередная лепка пельменей, под которую мама наливала отцу «с барского плеча» стопочку-другую «портвейна», и слушал я, маленький очкарик, очередную семейную легенду...
Вот так и стали двое молодых людей, Клава и Толя, в этих самых Каслях, как тогда говорили, «встречаться». Приходил мой будущий отец в комнату к маме с букетиком полевых цветов, играл на гитаре, пел популярные тогда песни: «Когда весна придёт, не знаю», «В Москве в отдаленном районе, семнадцатый дом от угла», «Хвастать, милая, не стану», другие хиты тех лет. Слушали девчата красивый баритон, вздыхали, думая о чём-то своём.
И вот однажды нагрянула вечером в училище милиция, стали искать моего будущего отца за какие-то, то ли прошлые, то ли вовсе чьи-то чужие, грехи. А моя мама, не будь дурой, спрятала беглеца у себя в комнате, и пока милиция грохотала сапогами по коридорам общежития, молодая пара в темноте... целовалась! Под утро, собрав нехитрые пожитки, умчались влюблённые первым же поездом в далёкую-далёкую Сибирь, где жили Клавины родители.
— А ведь я тогда очень тобою рисковал, Клауська, – подвыпивший отец отставил рюмку в сторону. – Ведь, не дай Бог, обнаружь они меня в твоей комнате, и тебе бы пришлось несладко. Отбивайся потом, отбрёхивайся, если получится.
— А ты, думаешь, Толя, я не понимала, чем рискую? Но любила я тебя, дурака! Ох, и любила! Аж спина у меня кружилась!
А я сидел под абажуром, открыв рот, совершенно забыв, зачем я тут нахожусь. Не до пельменей мне было – такой «триллер» передо мной разворачивался!
— А ты помнишь, Толя, как ты мечтал меня по вечерам в рестораны водить? – расхохоталась мама. – Ага, в нашей деревне на сорок дворов и в ресторан?! – и, повернувшись ко мне, добавила: – Главное, сынок, едет в вагоне и мечтает, сам не зная, что его ждёт. В рестораны, говорит, ходить будем, в театры, помнишь, Толя?
Молчит батя, улыбается. А мама в раж вошла:
— Вышли мы ночью из вагона на полустанке, дождь хлещет, как из ведра, темнотища, хоть глаз коли, до деревни ещё шесть километров по бездорожью шлёпать, вот тебе и ресторан с театром!
* * *
Прошло шестьдеся лет. И стоит у меня сейчас перед глазами незабываемая картина: в углу, на своём легендарном стуле, сделанном папкиной одной рукой –другая в это время была в гипсе – сидит, улыбаясь, отец. Мама стоит, склонившись над столом – она всегда лепила пельмени почему-то стоя. А в другом уголочке, на табуретке, опять же сделанной папкиными золотыми руками, сижу я, маленький очкарик, с кружочком свежего теста в руках. А над нами... над нами висит тот самый голубой абажур – невольный молчаливый свидетель и благодарный слушатель всех наших семейных легенд.
* * *
В городе Касли, в местном Музее, до сих пор стоит скульптура Матроса, выполненная когда-то талантливой рукой одного из лучших учеников училища, моего будущего отца! Приезжал папка ко мне в гости на Южный Урал, когда я там учился в середине семидесятых, сходил он в тот музей:
— Ага, Сашка! Смотрю – стоит мой Матрос, как вчера мы с ним расстались, надо же! Я уж думал, что его выбросили давно, а он стоит, как стоял! Правда, ствол у автомата кто-то немного отломил, жалко конечно! А так, стоит мой дружище Матрос, куда он денется?
©️ Александр Волков